ебель красного дерева, оружие, предметы быта гаучо!
Я абсолютно уверен, что гармоничная личность может сформироваться только в путешествиях и познании красоты всего мира, а не его одного или двух уголков. Недаром аристократов в XVIII веке отправляли в гранд-тур. Старайтесь путешествовать, будьте любопытны. Все свои знания в области истории моды, прикладного искусства, живописи, архитектуры и даже языков я приобрел путем самообразования, хотя база знаний и любви к этому была заложена моей прекрасной творческой семьей, учебой в Школе-студии МХАТ, Школой Лувра в Париже и чтением, помноженным на путешествия – то, что теперь называют модным словом «насмотренность».
Меня очень обрадовал уругвайский изящный театр «Солис», в котором так много и часто гастролировал наш прекрасный Русский балет полковника де Базиля и ставила Тамара Григорьева.
Уругвай построил себе величественное здание Парламента, куда в мое время был свободный вход. Страна эта сильно разбогатела во время мировых войн на продаже мяса в Европу. Пока там воевали, уругвайцы богатели и строились. Мне рассказывают, что и в наше время в Уругвае большая колония русской эмиграции и течет своя жизнь.
Я даже посетил несколько провинциальный Асунсьон в Парагвае, где балет также основала русская эмигрантка Тала Эрн. В городе есть прекрасное русское кладбище и восемь улиц носят имена наших русских офицеров, которые прибыли из Галлиполи и Константинополя в Асунсьон в 1920-е годы, основали там Военную академию и даже выиграли гражданскую войну с Боливией за обладание куском сельвы. Отмечу, что в Южной Америке многие города замечательные и очень интересные своей архитектурой и укладом жизни.
Успех моей выставки в Сантьяго оказался столь велик, что вскоре меня пригласили с ней в Консепсьон, город на юге страны, основанный конкистадором Петро ди Вальдивия еще в 1550 году. В аэропорту меня встречало местное ТВ, показали целый концерт танцев индейцев мапучо и их фольклорного ансамбля в стиле гаучо. Меня обволакивал аромат цветения, зелени, моря. Надо мной шефствовала очень стильная дама – Пальмира Сотто, декан отделения модного дизайна в университете «Дуок», и их директор сеньор Вальдес. Меня поселили сначала в отеле «Эль Араукана», а потом в лесном доме в горах Андах с семьей Пальмиры и ее мужа Эмиля. Дом среди араукарий был невероятно красив.
Мои лекции в университете «Дуок» в Консепсьоне переводил с французского знаменитый дизайнер Хосе Кардоч, в 1960-е годы работавший стилистом в парижском Доме моды «Matta», принадлежавшем брату знаменитого чилийского художника-сюрреалиста Роберто Матта.
Вспоминая о своей выставке, должен отметить, что манекены в их музее «Пинакотека» были немного старомодными, напоминали мне все время актрису Сильвию Кристель в фильме «Эммануэль». Но, успокаивал я себя, надо делать скидку на то, что это мои первые выставки в Южной Америке. Я часто думал о блестящих гастролях Русского балета полковника де Базиля в Южной Америке в 1940-е годы и о том, что даже в Консепсьоне у них был триумф, – и мне надо держать марку. После большой статьи в престижной местной газете «El Sur» ко мне на выставку пришли 920 человек в первый же день, а во второй – 1 400, это невероятно для такого сравнительно небольшого города.
Из замечательных музеев Консепсьона отмечу усадьбу путешественника Педро дель Рио Заньярту в местечке Хуальпен. Это одноэтажное здание со старинными интерьерами XIX века наполнено не только мебелью, доспехами самурая, турецкой обувью, но и русскими сувенирами, привезенными в Чили еще в 1881 году!
Со следующим предложением создать совместную экспозицию ко мне обратился сеньор Франсиско Диас, директор Национального музея декоративно-прикладного искусства Чили. Под выставку выделили два этажа, дали возможность использовать музейные экспонаты – мебель, колониальное серебро, фарфор, а также раскрыли передо мной запасники с большой коллекцией уникальных предметов одежды. Экспозицию я украсил натюрмортами, составленными из яблок, груш, лимонов и других фруктов.
Одной из моих самых больших поклонниц в Чили стала известная эстрадная дива Патрисия Мальдонадо – обладательница великолепного, очень низкого контральто. Эта невысокого роста женщина, увешанная крупными украшениями и роскошными мехами, была национальной звездой в эпоху Пиночета. В молодости она пела военно-патриотические песни, часто выступала перед солдатами. Но ее настоящей стихией были болеро – южноамериканские любовные романсы 1930-х – 1950-х годов, которые в ее исполнении были просто великолепны. В ту пору, когда мы познакомились, Патрисия уже сошла с большой сцены и держала ресторан «Восарон», что в переводе на русский язык означает «голосище». Голосище Патрисии Мальдонадо. Все стены ее ресторана были оклеены вырезками из газет и журналов, прославлявших певицу и ее прошлое. Вот там-то она продолжала концертную деятельность под аккомпанемент маленького оркестра – что-то вроде кабаре. Голос ее мне напоминал Зару Леандр, да и судьба была похожа.
Еще одной моей большой подругой в Чили стала русская художница Ирина Петровна Бородаевская. Отец Ирины Петровны, полковник Петр Александрович Бородаевский, занимал должность коменданта города Сочи и начальника гарнизона. В 1920 году на судне «Рион» семья эмигрировала в Константинополь. Там Петр Александрович организовал знаменитые тараканьи бега, описанные Михаилом Булгаковым. Когда бизнес перестал приносить доход, Петр Александрович с супругой и дочерью перебрался в Болгарию и в Софии начал заниматься производством манекенов из воска, елочных игрушек и детских кукол.
Ирина Петровна, красивая и статная, высокая блондинка, училась в Югославии в Екатерининском институте, затем получила художественное образование в Королевской академии художеств в Антверпене. Во время Второй мировой войны жила в Югославии, затем бежала в Австрию от коммунистической власти, откуда эмигрировала в Южную Америку и, в конце концов, на специальном американском пароходе уплыла в Венесуэлу, где и поселилась в пригороде Каракаса.
Вообще Венесуэла приняла огромное количество русских. Туда же, к примеру, уехала бывшая прима-балерина Пражской оперы Елизавета Никольская. Именно Никольская стала моделью для танцовщицы, изображенной на барельефе парижского кабаре «Фоли-Бержер», где она танцевала в 1927 году. Барельеф выполнен скульптором Морисом Пико из серебристой штукатурки.
Лиля Никольская была урожденной Булкиной, дочерью царского генерала и ученицей Ольги Преображенской в Париже. В «Фоли-Бержер» она стала первой русской «голяшкой» и прославилась красотой своего тела. После войны она пыталась выступать в Венесуэле, но страсть к спиртному погубила талантливую танцовщицу. Там же, в Венесуэле, находилась в эмиграции семья княгини Ольги Николаевны Куликовской-Романовой – невестки великой княгини Ольги Александровны. Я тоже был хорошо знаком с ней и даже помогал ей позднее одеться с помощью прекрасного дизайнера моды Кирилла Гасилина.
Что же касается моей приятельницы Ирины Петровны Бородаевской, в Каракасе она познакомилась, подружилась и стала вместе жить с художницей Верой Федоровной Спичаковой, дочерью знаменитого русского ученого-ихтиолога, которая воспитывалась в Польше, а образование получала в Краковской академии художеств. Вера Федоровна писала пейзажи тропической природы, очень часто выставлялась. Ее прекрасный автопортрет краковского периода хранится теперь в моем доме в Литве.
Кто сегодня в России знает эти имена – Ирина Бородаевская и Вера Спичакова? Рад всех с ними познакомить. Мы вообще часто закрываем глаза на тот огромный вклад, который русская эмиграция внесла в мировую культуру. Если человек не жил по принципу «где родился, там и пригодился», если он смог пригодиться где-то еще, нам становится неинтересно. А между тем эти имена – тот самый ключ к сердцам жителей стран, которым представители русской эмиграции отдали свой талант и свои способности.
– Ах, вы знаете нашу Бородаевскую! – удивлялись в Венесуэле. – И слышали о нашей Вере Спичаковой? Как нам приятно!
Скитания Ирины Бородаевской закончились в 1981 году, когда она перебралась к дочери Марине Эйсмонт в Чили, где увлеклась иконописью и расписала иконостас в очень красивой русской церкви на улице Оланда в Сантьяго, построенной в стиле псковских храмов XV века первыми эмигрантами из России.
Когда мы познакомились, Ирина Петровна была уже довольно пожилой дамой. Она написала два моих портрета, один из которых украшает мою парижскую квартиру, а другой хранится в Москве.
Изучение Южной Америки привело меня также и в Боливию. Один из моих студентов в Сантьяго, Пабло Канеллас, был боливийцем.
– Мой отец Хорхе Канеллас – очень влиятельный в Боливии человек, – сказал Пабло. – Он владелец крупнейшей газеты «La Razon». У нас в Ла-Пасе существует Бразильский культурный центр, организованный супругой посла в Боливии. Не согласитесь ли вы преподавать там историю моды?
Я, конечно, согласился – почему бы и нет? Так я попал в особняк Канеллас в Ла-Пасе и очень подружился с его красивой хозяйкой Сирой Шютт, матерью Пабло. В свободное от лекций время путешествовал по Боливии – стране небольшой, но очень интересной. Единственная сложность, с которой пришлось столкнуться, – нехватка кислорода, страна-то располагается на высокогорном плато. Но как прекрасны маленькие колониальные городки Боливии! Такая тонкая и изысканная архитектура, столько фонтанчиков, патио, плиточных керамических стенок. Боливия в моем сердце навсегда, и я был поражен, как много женщин-индианок в те годы носили яркие национальные одежды.
Одной из моих боливийских студенток была пожилая наследница серебряных копей. Звали ее Мими Боливиано. Одежду она предпочитала исключительно красных оттенков, прическу носила высокую, обильно политую лаком – в стиле 1960-х годов, как у героини Катрин Денёв в последней сцене «Шербурских зонтиков».
– Хотите, я организую вам экскурсию в мой особняк? – спросила как-то Мими.