Когда мы приехали в японский ресторан, сцена повторилась, на этот раз с участием охранника. Узнав, что в заведении нет ни одного свободного столика, Миша завелся с пол-оборота.
– Как вы можете меня не пускать! Я – Михаил Шемякин!
Интересно, что когда спустя десятилетия мы встретились на венецианском карнавале, от былого высокомерия, спеси и звездной болезни не осталось и следа. Передо мной предстал мудрый человек, начисто лишенный всякого тщеславия и, возможно, получивший уже от жизни все, что хотел. Михаил Шемякин в Венеции всегда снимал красивые палаццо, его образ – треуголка, плащ, сапоги, прекрасная супруга Сара де Кэй – очень соответствовали как его стилю работ, так и атмосфере венецианского карнавала.
Тот же самый Гена Шмаков пригласил меня на репетицию Михаила Барышникова в Американский балетный театр. Я, конечно, показал ему свои рисунки. Насколько я помню, Барышников их высоко оценил и даже высказал идею о сотрудничестве, но не сложилось – так бывает. Тогда же на радостях от знакомства с ним и возможной перспективы совместной работы я зашел в бутик «Paul Smith», где приобрел для себя потрясающей красоты рубашку из черной чесучи, расклешенную книзу и усыпанную белыми кругами в технике «икат». Эта рубаха была такой оригинальной и такой стильной, что я множество раз надевал ее на свои выступления, на съемки и даже отмечал в ней свое тридцатилетие. Потом у меня ее кто-то одолжил и, как это часто случается, назад не вернул.
С тех пор в Америку я возвращался как турист еще очень много раз, пока в 1987 году меня не пригласили на работу в балетную труппу очень маленького городка Лаббок в Техасе. Лаббок знаменит тем, что именно там обитают дикие грызуны prairie dog town, что в переводе означает «городской грызун на прерии». Эти грызуны, внешним видом напоминающие гигантских бурундуков, под землей роют тоннели, а, выбираясь на поверхность, высаживаются в рядок и смотрят на солнце – удивительный аттракцион.
В Лаббоке обо мне узнали благодаря так называемой веерной рассылке. Я отправлял свое резюме и портфолио во все балетные труппы США. Одни отвечали, что подумают над моим предложением, другие не отвечали вовсе, а Пегги Уиллис, очаровательная директриса балетной труппы города Лаббок, позвонила со словами: «Мы вас берем!».
Это была маленькая, кругленькая американка с черными глазками и вздернутым носиком, похожая на гигантский пончик. При этом муж у нее был высоким, статным, светловолосым офицером финской авиации. Пегги в балетном мире прославилась тем, что досконально изучила систему Вагановой и открыла в Америке балетную школу, где преподавала по методике Агриппины Яковлевны. Эта школа позволила ей не только безбедно существовать, но даже организовать собственную труппу. Конечно, эта маленькая труппа в истории мирового балета осталась незамеченной, и тем не менее она довольно успешно гастролировала по США. Первым спектаклем, который мы осуществили с Пегги Уиллис, стала «Жизель» в постановке Валерия Панова с Галиной Пановой в главной партии (Жизель Галины Пановой считалась одной из лучших в те годы). Но у Жизели должна была быть мама. И мне пришла в голову потрясающая идея – пригласить на эту роль легендарную балерину «Русского балета Монте-Карло» Наталью Красовскую-Лесли, жившую в то время в Далласе, а это тоже в штате Техас. У меня был номер ее телефона.
– Не будете ли вы так любезны принять участие в нашем спектакле? – спросил я.
– А за это заплатят? – робко поинтересовалась Красовская.
Названная сумма ее воодушевила.
Знаменитая красавица и прима-балерина Наталья Красовская прибыла в Лаббок и вскоре появилась в моем ателье костюмов, затерянном среди техасских прерий. Как она выглядела? Закройте глаза на секунду и представьте себе живое воплощение тургеневской женщины. Словно Сильфида, она в свои уже очень преклонные годы носила прямой пробор и гладкие бандо на ушах по моде 1840-х годов, демонстрировала стильные покатые плечи и поражала владением ставшей к тому времени раритетом изысканной русской речью.
Наталья Лесли, или Тата, как все ее называли, родилась в Петрограде в 1918 году. Она стала балериной в третьем поколении. Ее бабушка, Евгения Владимировна Соллогуб, дочка известного писателя и автора «Тарантаса», была солисткой балета Большого театра, где танцевала под сценической фамилией Красовская. Ее мама, Лидия, училась балету в школе известного солиста Мордкина и впоследствии танцевала в труппе дягилевской антрепризы в Париже. Продолжая семейные традиции, маленькая Наташа, шотландка по отцу, учась в гимназии, поступила в балетные классы Школы Большого театра.
В Париже бабушка, мама и дочка Красовские поселились возле площади Клиши, бывшей в предвоенной столице Франции русским балетным районом. Тату отдали сразу к знаменитой русской виртуозке Ольге Преображенской. Однажды в студию к Преображенской пришел Сергей Лифарь и, заметив одаренную Наташу Лесли, предложил репетировать гениальную импровизацию Михаила Фокина «Гибель Розы». Женскую партию этого этюда показала ей сама Матильда Кшесинская. После успешного выступления Лифарь репетировал с Наташей еще и фокинских «Сильфиду», «Прометея» и «Синюю птицу». С тех пор началась ее гастрольная жизнь.
Контракт с Русским балетом Монте-Карло Красовская, окончательно взявшая эту сценическую фамилию, подписала накануне Второй мировой войны. В Париже тогда началась страшная паника. Все танцовщики, у которых были «хорошие» паспорта, уехали в Америку, а оставшиеся 12 человек с нансеновскими паспортами беженцев сразу в Америку не попали и вынуждены были ехать в Бельгию. В составе этой группы Наталья Красовская добралась до Антверпена, где они ждали пароход в Америку три недели. Из еды не было ничего, кроме одного мешка картошки.
В США Тата танцевала практически все большие партии классического балета, включая, конечно же, «Жизель». Поэтому она принимала самое активное участие в восстановлении нашей «Жизели» для балетной труппы Пегги Уиллис. Посмотрев, как балерина Надя Деферм исполняет партию Мирты, Красовская осталась недовольна:
– Совершенно неверный рисунок. У нас так не танцевали.
И она в своем уже весьма почтенном возрасте – за семьдесят лет – перетанцевала для нас все женские партии из «Жизели».
– Моим партнером был Антон Долин, – гордо заявила она. – А Долин танцевал с самой Ольгой Спесивцевой, мы все должны равняться на ее «Жизель»!
Я до сих пор помню всплеск кистей рук Красовской, показывавшей сцену сумасшествия Жизели. О «Жизели» с участием Натальи Красовской в Лондоне я вспомнил прекрасный анекдот, который мне рассказала балерина Галина Самсова. Как-то в 1950-е годы Натали Красовская прилетела в Лондон, забыв дома в Париже паспорт, но, недолго думая, села перед постом полиции в кресло, достала из сумки пуанты и стала пришивать ленты, сказав:
– Я завтра танцую «Жизель» в Лондоне, и вы обязаны меня впустить!
И что бы думаете? Ее впустили в страну без паспорта!
Именно в этом балете мне однажды пришлось выйти на сцену самому – в роли оруженосца Вильфрида. Дело в том, что исполнитель этой партии заболел, и его совершенно некем было заменить. Труппа Пегги Уиллис оказалось такой малочисленной, что ни о каком втором составе не могло быть и речи.
– Выходи! – сказали мне.
Я надел трико, костюм, отрепетировал немудреные движения своего персонажа и… вышел на сцену. Робел невероятно! Зрительный зал в первый момент показался большой черной дырой, которая тебя вот-вот поглотит. Танцевать, к счастью, не требовалось. Оруженосец Вильфрид – партия мимическая, не танцевальная. В нужный момент необходимо забрать плащ у Альберта, утешить его, подать шпагу. Несмотря на кажущуюся легкость, выходить на балетную сцену, не будучи балетным танцовщиком – то еще испытание. Конечно, Валерий Панов меня поддержал. Сказал, что будет меня и впредь использовать в мимических сценах. Особенно веселился знаменитый бельгийский танцор Бен ван Каувенберг, танцевавший Графа Альберта, – он все время называл меня Ваша Светлость…
Костюмы к этому балету делал по моим эскизам Патрик Левек, мой парижский ученик, он очень старался и сшил много и хорошо, всё в одиночку. Но в мире балета он был неискушен: впервые увидев хореографию «Жизели» из правой кулисы во время премьеры, он был очень раздосадован:
– Представляете, какую подлость совершила эта пожилая балерина Красовская по отношению к своей молодой коллеге Пановой? Когда та, поскользнувшись, упала возле своего домика, Красовская исподтишка вытащила пару шпилек у нее из волос! Волосы рассыпались по плечам, и Панова так расстроилась, что стала в бешенстве танцевать так, будто сошла с ума и потом вообще потеряла рассудок!
Я утешил незадачливого костюмера фразой о том, что так все и было задумано еще в XIX веке.
Более значимые американские театры стали появляться в моей жизни уже в 1990-е годы. Именно тогда я стал сотрудничать со знаменитым американским хореографом греческого происхождения Питером Анастосом, который стал одним из создателей балетной труппы «Трокадеро». Он танцевал под сценическим псевдонимом Ольга Чикабумская. Балет «Трокадеро» – не обычный балет, его танцовщики, исключительно мужчины, исполняют в классических постановках как мужские, так и женские партии. Базировались они в городе Цинциннати штата Огайо. Я оформлял для Питера Анастоса балет «Золушка» на музыку Сергея Прокофьева сначала в Гонконге, а потом уже и в США. Костюмы были выполнены в боярском стиле, то есть с кокошниками, душегреями и сарафанами. Получилось что-то вроде «Летучей мыши» Никиты Балиева – карикатурно и очень весело.
В финале главы, посвященной моим связям с Америкой в первые годы моей кочевой жизни, добавлю, что на протяжении нескольких лет здесь жила моя единоутробная сестра Наташа, по большой любви вышедшая замуж за корреспондента газеты «Правда» Андрея Толкунова – сына Льва Толкунова, главного редактора газеты «Известия» и председателя Совета Союза Верховного Совета СССР. Льва Николаевича мы с родителями видели один-единственный раз – во время свадьбы. Мой папа сетовал: