Ship Street, где снимали сериалы и детективы. Там находился заброшенный домик старой китаянки, которая доживала свой век в компании десяти шарпеев…
Вообще Гонконг славился своими стариками – китайскими аристократками из семей мандаринов, которые бежали туда от Мао. Я видел этих фарфоровых старух с великолепными укладками седых волос, заколотыми нефритовыми шпильками и серебряными заколками, апплицированными крыльями бабочек и голубыми перьями птиц. Они носили тяжелые нефритовые браслеты, ожерелья из жемчужин размером с черешню, семенили, закутанные в панбархаты и шелка, под руку с молодой прислугой, в своих маленьких туфельках. Когда эти старожилы уходили в мир иной, по китайской традиции их вещи выносили в тюках на улицу. В этих тюках я находил прекрасные шелковые платья-ципао 1930-х годов, которые потом, в 2011 году, показывал в Москве на выставке «Русский Китай» в Музее Востока.
Там же, в галерее при Академии искусств спектакля, состоялась первая в Гонконге выставка из моей коллекции исторического костюма. Посвящалась она периоду Belle Epoque, то есть декоративно-прикладному искусству эпохи модерн. Основной упор был сделан на английские вещи, никаких других они видеть у себя не хотели – колония-то британская. Манекены тоже пришлось привозить, поскольку в Гонконге не нашлось подходящих. Студенты-волонтеры с радостью помогали мне отпаривать вещи, надевать их на эти манекены. Всем руководила милейшая англичанка Лоррейн Нейлор, которая работала костюмером в «Лондон Сити Балете» и знала меня по работе в Англии. Другие выставки проходили в торговых центрах и посвящались русскому костюму. Я выставлял кокошники и сарафаны, кички и душегреи, шубы и другие изделия с меховой отделкой в стиле «Анна Каренина» и «Доктор Живаго». В оформлении использовался искусственный снег, что приводило китайцев, у которых не бывает снежных зим, в полный восторг.
Обучение китайцев было очень интересным занятием, надо было увлечь их чужестранной культурой, и мне это удавалось. Запомнился курьезный случай в Академии. Однажды на Гонконг обрушился небывалый тайфун с тропическим ливнем, уровень воды поднялся на 70 см. У меня в этот день как раз были занятия, и я позвонил заведующему с просьбой их перенести. А в отчет услышал:
– Мистер Васильев, вам уплачено, добирайтесь как хотите!
И так, переодевшись в шорты и вьетнамки, я «поплыл» по улице, неся на голове ящик с моими диапозитивами – но урок не сорвал. Большой поддержкой для меня была дружба с Жижи Шоа, теперешним ректором Академии. За все курсы, лекции и выставки меня отблагодарили званием академика Искусств спектакля, вручили академическую мантию и шапочку, чему я очень рад и по праву горжусь! Это одно из моих сокровищ кочевника.
В 1990-е годы самой знаменитой женщиной Гонконга была красивая и стройная француженка из Марселя Кристель Ли – в прошлом танцовщица одного из парижских ревю, очень выгодно вышедшая замуж за китайского миллионера – хозяина ипподрома, и переехавшая в 1975 году в Гонконг. Я уже сказал, что китайцы – народ азартный, поэтому ипподром процветал, а с ним – и его хозяин. Жена хозяина также не была стеснена в средствах. Она говорила по-английски с французским акцентом, предпочитала общество франкофонов, куда я сразу вошел и был приглашен на празднование пятидесятилетия Кристель, где каждый гость обнаружил на своей тарелке бархатную коробочку с бриллиантовым украшением.
Кристель очень любила шампанское и молодых британских спортсменов – желательно ватерполистов. Как только в Гонконге начинались какие-то состязания, она была тут как тут и по их окончании приглашала всю команду в ночной клуб пропустить по бокалу шампанского. Одним бокалом, конечно, дело не ограничивалось. Тот из ватерполистов, кто доживал до утра, уходил вместе с Кристель.
Эта эксцентричная женщина одевалась в шелковые платья в стиле «Versace», и образ ее держался на трех китах: мини, леопард и золото. Золотым был даже «роллс-ройс», на котором она часто заезжала за мной на съемную квартиру, оплачиваемую Академией искусства спектакля. Кристель была крашеной блондинкой и носила ежедневно очень яркий сценический макияж – видимо, по привычке, выработанной годами работы в ревю.
Как-то раз она решила подняться ко мне сама. Не зная, на каком этаже я живу, останавливалась на каждом и звонила во все квартиры подряд в надежде в одной из них обнаружить меня. В конце концов ей открыл завернутый в полотенце мужчина с голым торсом. Окинув оценивающим взглядом Кристель, он уточнил:
– Вы по вызову? Я сейчас быстро схожу в душ и мы начнем!
Стала ли она разубеждать незнакомца, утверждать не берусь. Скажу только, что в конечном итоге Кристель до меня добралась.
– Вообще мужчина был довольно-таки неплохой! – заметила она. – Но я понятия не имела, что ты живешь этажом выше.
А когда у моей прекрасной Кристель в ночном клубе во время танца с запястья слетел золотой с бриллиантами браслет «Cartier», заметив пропажу, она подозвала к себе менеджера и сказала:
– Если кто-то из официантов найдет мой браслет, я дам ему пять долларов.
– За пять долларов, – заметил я, – браслет из золота с бриллиантами не найдет никто.
Много лет спустя мы встретились в Париже в кабаре «Фоли-Бержер». Совершенно случайно оказались в одном ряду в зрительном зале. Кристель смотрела представление в абсолютно черных солнцезащитных очках. Рядом с ней был очередной поклонник, как всегда, спортивного телосложения – ее вкусы с годами не изменились. В антракте мы расцеловались.
– Кристель, как вам спектакль? – спросил я.
– Ах, Александр, на мой взгляд, довольно скучный.
– Если бы вы сняли свои очки, увидели бы гораздо больше! – рассмеялся я, сообразив, что она просто-напросто спала, хорошенько подкрепившись до начала постановки любимым шампанским. Яркое и очень веселое представление «Фоли-Бержер» можно было называть довольно скучным только в одном случае – не видя его.
Гонконг моего времени – это город бесконечного прожигания денег. Сегодня его можно сравнить разве что с Дубаем. Представители финансовых элит тратили совершенно безумные средства. Повсюду открывались роскошные ночные клубы со свечами, китайским фарфором, гонгами и нефритовыми слонами. Самым шикарным считалось заведение «China Club». Этот клуб занимал старинное здание, расположенное в самом центре города. Интерьер был выполнен в стиле культурной революции Мао Цзэдуна – мебель той эпохи, на стенах плакаты на тему победы социализма в Китае. Кормили изысканно и безумно дорого. Баснословные счета оплачивала та самая Мери Блох. Дневник сохранил описание меню – фаршированные голуби, тарталетки с черной икрой, сумочки с лососиной, спаржа с креветками.
– Я хочу устроить званый вечер на пятнадцать дам и одного кавалера в лице Александра Васильева, – говорила она. – Других кавалеров нам не надо. Вы прекрасный дамский угодник и со всеми нами справитесь.
Среди гостей Мери было много состоятельных китаянок и всегда две-три русские эмигрантки из Харбина и Шанхая, оставшиеся и укоренившиеся в Гонконге. Но таких в Гонконге в мое время было немного, а подданных России тогда еще не начали пускать. В Гонконге часто бывал и правнук знаменитого русского художника Валентина Серова – Александр Серов. Он был киприотом и очень радовался факту, что я – внучатый племянник знаменитого русского художника Михаила Нестерова. Но самым таинственным человеком в этой небольшой русскоговорящей диаспоре был поляк Феликс Писарский, старик из Харбина, говоривший на шести языках и служивший переводчиком в полиции. В военное время он был шпионом трех стран. Одно время я был так увлечен историей жизни Первой русской эмиграции в Харбине, что морозным январем 1993 года летал туда из Гонконга, был поражен увиденным и посетил тогда же Шанхай, еще не испорченный современными перестройками. Мне запомнилась русская фраза шанхайских китайских таксистов: «Вели куда?» Об удивительных перипетиях русских в Китае снято несколько знаменитых фильмов – «Шанхайская драма» (1938), «Шанхайский жест» (1941), «Графиня из Гонконга» (1967).
Постоянное общение с французской и русской диаспорой меня очень многому научило. Я усовершенствовал свои лингвистические познания, учился этикету и протоколу, искусству убранства стола и интерьеров, искусству быть и искусству казаться. В жизни мне это очень помогло, и я благодарен своему отцу за то, что внезапная встреча с его портретом в Сан-Франциско подарила мне такой прекрасный период жизни и творчества в Гонконге в эпоху британской колонии.
Кроме ночных клубов и ресторанов, в Гонконге начала 1990-х годов процветали галереи старинного китайского искусства, где торговали фигурками Будды самых разных размеров, китайскими огромными вазами, гонгами, резными нефритовыми креслами, гуашевыми рулонами с портретами предков… Галерея Сандры Уолтерс подписала со мной контракт на продажу копии эскизов костюмов Диктатора моды и костюма Мачехи к балету «Золушка» в русском стиле. Я продал двенадцать «Мачех» и шесть «Диктаторов» подряд – настолько рисунки нравились покупателям. Вообще, надо заметить, Гонконг очень поднял мое благосостояние. Я смог продать там большое количество своих театральных эскизов, которые разошлись по всему миру.
На волне этого успеха на меня обратили внимание средства массовой информации. Большая публикация вышла в главной газете «Standart» и затем в «South China Morning post». На обложку поместили мой портрет с заголовком «Александр Васильев – главное украшение Гонконга». Затем последовали статьи в журналах «Tatler» и «Peak» – двух конкурирующих между собой глянцевых изданиях. Для того чтобы вызывать интерес не только у местной светской публики, но и у представителей СМИ, я старался изысканно и экстравагантно наряжаться. К счастью, Гонконг в ту пору являлся царством фальшивой одежды самых крупных европейских марок. Подделки «Hermès», «Louis Vuitton», «Dior», «Chanel» продавались на ночном гонконгском рынке, который открывался в девять вечера и закрывался в три часа ночи. Там я приобретал разноцветные шелковые рубашки, брюки-бананы, вещи с принтом в виде золотых цепей в стиле