– Это и есть современное искусство?
По дороге к Серебряковым я покупал непременно английский кекс, с которым мы пили чай из небольших чашек лиможского фарфора с золотым кантиком, рассматривая альбомы с работами Зинаиды Евгеньевны. Однажды я пришел к ним со своей прекрасной мамой. Катя рассказывала нам:
– Зинаида Евгеньевна просыпалась с карандашом в руке и засыпала с ним. Она всегда рисовала, это было сутью ее жизни. Смыслом всего!
Я рассказал Серебряковым о своем желании создать выставку мод русской эмиграции, и Шура сказал, что у него сохранилась сумочка Зинаиды для меня. А я постеснялся сразу забрать ее для своей коллекции… Бессмысленно жалеть, что у меня ее нет.
Однажды сама Екатерина Борисовна побывала у меня в гостях. Она пришла не одна, а с приятельницей Ириной Леонидовной, дочерью художника Леонида Романовича Сологуба. Обе с интересом рассматривали мой домашний музей и собрание миниатюр, акварелей, портретов. Нашим гостем был и знаменитый литовский дизайнер Йозас Стяткявичус. Я тогда уже жил в новой квартире, в 15-м квартале, на бульваре Лефебвр, возле Версальских ворот. Оценив мой красивый старинный интерьер, Екатерина Серебрякова сказала:
– По-моему, вы заслужили акварель от меня. Я бы с удовольствием написала вашу квартирку.
Но у меня тогда не было свободных денег, чтобы заплатить ей за работу. А за копейки, я понимал, она писать мой интерьер не станет.
Именно Серебряковы ввели меня в мир, куда я без их участия ни за что бы не попал. Узнав о том, что я совсем недавно приехал из Москвы и еще не успел обзавестись знакомствами, они дали мне номер телефона Ростислава Добужинского, сына скончавшегося в 1958 году (в год моего рождения) Мстислава Валерьяновича, и номер телефона Дмитрия Бушена, последнего из живых в то время художников «Мира искусства».
– Звоните им от нашего имени, и судьба ваша будет предрешена, – сказала Екатерина Борисовна.
Так и случилось.
Я всегда с благодарностью вспоминаю этих замечательных художников, трепетных и растерянных после смерти матери. Они жили исключительно ее памятью. Я храню в своей коллекции эскиз балета «Жизель» кисти Шуры Серебрякова, несколько совместных фотографий и написанные бисерным почерком открытки и записки от Кати Серебряковой.
Добужинский и Бушен
Серебряковы дали мне два заветных телефонных номера – Ростислава Добужинского и Дмитрия Бушена. Первым я решил дозвониться до Ростислава Мстиславовича – сына великого Мстислава Валериановича Добужинского, участника объединения «Мир искусства». Ведь именно по его работе в МХТ «Месяц в деревне» я защитил «на отлично» свой диплом в Школе-студии МХАТ. Услышав в трубке его глуховатый голос, я тут же по-русски представился: сказал, что приехал из России и что я сын театрального художника Александра Павловича Васильева.
– Того самого, что работает в Москве в театре Моссовета? – уточнил Добужинский.
– Именно!
– Я видел его спектакли, когда театр приезжал на гастроли в Париж.
– Да, в 65-м году. Я тоже стал театральным художником. Учился на постановочном факультете Школы-студии МХАТ и писал дипломную работу по спектаклю «Месяц в деревне», который оформлял ваш отец.
– Немедленно приезжайте ко мне! – потребовал Добужинский. – И прихватите диплом.
Надо заметить, что копию текста дипломной работы я, собираясь в Париж, предусмотрительно взял с собой.
Ростислав Мстиславович не приглашал меня в гости, он дал адрес своей мастерской, расположенной далеко на севере, в доме 16 на Рю Леверт, в 20-м квартале. Вместе с дипломом я привез свои эскизы к спектаклю «Папесса Иоанна».
Меня встретил объемный, грузный, седовласый человек с животом, обтянутым серым вязаным жилетом. Он напоминал гоголевского персонажа – нечто вроде Бобчинского или Добчинского. Внимательно рассмотрев рисунки, Добужинский сказал:
– Я готов предложить вам подработку.
Я не поверил своим ушам – вот так сразу!
– Моя лучшая ученица Клоди Гастин работает в Гранд-Опера. Но сейчас Театр Де Пари заказал у нее костюмы для спектакля «Сердечные муки английской кошечки», и ей требуется помощник.
– Клоди – как? – переспросил я. – Не могу запомнить…
– Клоди Гастин. Гостиный двор помните? Запоминайте: Гастин – Гостиный двор.
Все персонажи этой новеллы Оноре де Бальзака представали перед зрителями в платьях с кринолинами и в совершенно уникальных масках, которые представляли собой увеличенные копии голов всевозможных животных и птиц – собаки, лисицы, кошки, мыши, курицы, павлина… Эти маски были выполнены из прозрачного пластика с перфорацией, чтобы артисту в них легко дышалось, и обклеены тысячами волосков или перьев. Настоящие произведения театрального искусства! Создателем этих масок был не кто иной, как Ростислав Добужинский. Когда спустя год после премьеры спектакль «Сердечные муки английской кошечки» купили американцы и превратили его в бродвейское шоу, его даже номинировали на престижную театральную премию за лучший костюм. Сегодня маски Добужинского хранятся в Метрополитене и других музеях мира.
Судьба столкнула Стиву Добужинского со многими звездами начала XX века. После Петрограда, где служил в Молодом театре, в 1924–1925 годах он проработал в Риге художником в труппе Екатерины Николаевны Рощиной-Инсаровой, звезды предреволюционного русского театра, которая позже из Риги перебралась в Париж. В Риге Ростислав Добужинский оформил для нее около десяти спектаклей, самым знаменитым был «Дама из Торжка», пользовавшийся огромным успехом. Декорации у Рощиной-Инсаровой, по словам Добужинского, были часто сборными, она использовала дежурные павильоны и подборы для костюмов.
В конце 1925 года Стива Добужинский с женой, тоже игравшей в Риге у Рощиной-Инсаровой, отправились в Париж с 14 долларами в кармане. В Париже жили его друзья, семьи Бенуа и Гржебины. (В молодые годы у Ростислава Добужинского был роман с Надей Бенуа.)
Первым заказчиком в Париже стал Никита Балиев, который пригласил Стиву в свою труппу «Летучая мышь» создавать декорации и костюмы. Женой Балиева в то время была легендарная киноактриса немого кино героического периода Зоя Карабанова. Она стала первой женщиной, снявшейся в кино царской России – в «Стеньке Разине». Одной из звезд театра была Тамара Дейкарханова, в прошлом актриса МХТ, и молодая Лиля Кедрова, единственная из русских актрис получившая премию «Оскар» за участие в голливудском фильме «Грек Зорба». Первой работой Добужинского у Балиева был номер «Похищение из сераля», где декорации двигались быстрее актеров – это изображало бегство. А второй постановкой, оформленной Добужинским для Балиева, стал скетч на слова немецкой песенки о Гималайских горах. Танцы у Балиева ставил Борис Романов. Спектакли этой русской труппы пользовались большим успехом. У меня в коллекции Фонда хранятся несколько программок Балиева.
В восьмидесятые годы в Париже у Добужинского, помимо любимой помощницы Сабины, были и свои ученики. Клоди Гастин вспоминала, что жена художника в большой кастрюле варила на всех суп и кормила учеников во время занятий. Я тоже взял это на вооружение и кормлю сотрудников Фонда всякий раз, когда мы собираемся вместе.
Ростислав Добужинский любил пошутить. Мой дневник сохранил один из эмигрантских анекдотов, рассказанных им мне в 1991 году.
В парижском лицее 1930-х годов девочку спрашивают:
– Где живут китайцы?
– В Китае, – отвечает она,
– А англичане?
– В Англии!
– А шведы?
– В Швеции!
– А русские?
– На Рю Жавель, в 15-м арондисмане!
Мастерская Добужинского в Париже специализировалась также на декоративном убранстве квартир и реставрации дворцовых интерьеров, в ней создавались декоративные панно, ткани для портьер, барельефы и лепные украшения. Он, к примеру, очень помог Рудольфу Нурееву, когда тот, будучи абсолютным фанатом эпохи барокко, приобрел для обивки стен в своей гостиной уникальные кожаные панно XVII века. На все помещение панно не хватило, и Добужинский изготовил недостающий метраж из байки, состарив и отфактурив ее бутафорским способом так, что отличить от исторической части из кожи было невозможно. С Нуреевым Добужинский работал и в театре – он создавал костюмы к его балету «Щелкунчик». Вспоминая об этом опыте, Ростислав Мстиславович всегда кривился:
– У Нуреева был жуткий советский вкус – он любил только нейлон, совершенно не понимая, что нет ничего ужасней синтетики.
Добужинский слыл человеком крайне авторитарным и очень грозным – не зря же он был помощником начальника французского отдела НОРС (Национальная организация русских скаутов) и начальником отряда парижской дружины. Работать с ним можно было только по одному принципу: сказано – сделано. Однажды он попросил меня съездить в магазин BHV и привезти ему оттуда определенного артикула рейки.
Возмущению моему не было предела:
– Я у вас не на побегушках!
– Что-о-о?! Сказано – сделано!
Меня тут же как ветром сдуло! Кто я такой, чтобы перечить Добужинскому?
Конечно, я привез необходимые рейки, и мы доделали какой-то огромный готический трон. Много лет спустя я увидел этот трон на блошином рынке Ванв. Так бывает, что театры распродают старый реквизит за ненадобностью.
В другой раз Ростислав Мстиславович, вручив подмакетник, попросил меня сделать театр XVIII века. По режиссерской задумке в одной из сцен из-за кулис выносят макет маленького театра, внутри которого зажигается свет. Этот маленький театр должен быть очаровательным и прекрасным. Вот и все техническое задание – очаровательно и прекрасно!
Затем мне поручили расписать задник.
– Ты совершенно не умеешь писать горы! – воскликнул Добужинский при виде моей работы. – Тебя разве никто не учил, что горы нужно писать сиреневыми и фиолетовыми красками?
– Но почему? – пролепетал я.
– Потому что в театре так принято! – последовал исчерпывающий ответ.
Художница Клоди Гастин не зря стала любимой ученицей Ростислава Мстиславовича – ее характер был столь же авторитарным и бескомпромиссным. Однажды она сказала: