– Я думала, у меня не может быть детей, – прошептала Мириэл и вцепилась в мужа, ища у него поддержки, как в первые дни после смерти Герберта. – По-твоему, лекарь мог ошибиться?
Роберт покачал головой:
– Не исключено, но маловероятно. Как это ни прискорбно, но, скорей всего, ошибаешься ты, дорогая. – Он глубоко вздохнул и отстранил ее от себя, так чтобы видеть ее глаза. – Бесплодна не ты, а я.
В комнате надолго повисла мертвая тишина. Мириэл сдавленно сглотнула. По ее телу разливалось онемение.
– Ты? – одними губами произнесла она.
– Ни одна из трех жен не могла зачать от меня, – сказал он, пристально глядя на нее. – Как и те женщины, у которых я иногда искал утешения в периоды между браками. Не отрицаю, чудеса существуют, но я не склонен слепо верить в них. Если ты носишь под сердцем ребенка, дорогая, подозреваю, что это благодаря вмешательству Николаса де Кана, а не Бога.
Мириэл словно окаменела. Она ослепла, оглохла, перестала дышать. Ей казалось, что она катится вниз в темную пещеру, падает в бездонную пустоту, но, прежде чем она успела провалиться в желанное забытье, на нее обрушилась холодная лавина, которая привела ее в чувство и, задыхающуюся, вынесла на свет.
Роберт с кувшином в руке сидел на кровати, склонившись над ней. Она сама и вся постель были мокрые насквозь.
– Прости, дорогая, ничего другого я не смог придумать. – Он осторожно снял с нее мокрый платок и ладонью отер ее лицо.
Мириэл смотрела на мужа, чувствуя себя как крохотная птаха под взором ястреба. О боже, ему все известно, известно. Отпираться бесполезно. Ей вдруг захотелось смеяться. Здорово же она пошутила над собой, когда убедила Николаса в том, что она бесплодна и ему незачем осторожничать.
– Ты намерен отречься от меня?
– Да, я думал об этом. – Он стянул с кровати мокрые простыни и бросил их на пол. – Но потом решил, что глупо вредить себе, дабы досадить другому. Что бы ты ни сделала, ты по-прежнему моя жена.
– О боже, – прошептала Мириэл и опустила голову в ладони, пряча лицо, отчаянно ища темную тропу к забвению. Лучше б он вспылил, заревел на нее, как разъяренный бык, ударил. Эта усталая рассудительность куда более жестокое бичевание.
– Ты его любишь?
– Да, – ответила она сквозь сплетенные пальцы, – На свою беду. Но теперь между нами все кончено.
– Не кончено, – тихо возразил Роберт, – ведь ты носишь его семя.
– Я думала, у меня не может быть детей, – беспомощно повторила она, понимая, что это слабое оправдание. Словно ребенок, тайком уминающий сладости, она надеялась избежать разоблачения. Не удалось. Она попалась в ловушку, которую сама себе подстроила. – Если б можно было изменить прошлое, я б сделала это не задумываясь.
Он схватил ее за запястья и рывком опустил их вниз, открыв ее лицо своему взору.
– И вышла бы замуж за него, а не за меня? Смотри мне в глаза, Мириэл. Перестань прятаться и хоть раз наберись смелости честно взглянуть мне в лицо. – В его тихом, рассудительном голосе слышались гнев, боль и явная, откровенная ревность– то, чего она ждала с самого начала. – И вышла бы замуж за него, а не за меня? – повторил он.
– Нет. И не позволила бы матери внять сладким речам бродячего музыканта, – вскричала Мириэл. – Дедушка говорил, что я такая же, как она. Я ему не верила, но теперь знаю, что он был прав. Лучше б мне вообще не родиться на этот свет. – Роберт крепко держал ее за руки, и это означало, что теперь ей не удастся ни спрятаться, ни вырваться от него, но она все же попыталась.
Давление его рук лишь усилилось.
– И как долго это продолжалось? Давно ли я стал рогоносцем? – стал пытать он ее. – Ты познакомилась с ним задолго до того, как я привел его к нам в дом, но вы сделали вид, будто впервые видите друг друга. Вы уже тогда были любовниками?
Он с такой силой сдавил ее запястья, что Мириэл охнула.
– Нет, клянусь! Мы были вместе всего пару раз. Честное слово! Я понятия не имела, что его корабли перевозят твой товар. Я вообще не знала, что это его корабли, пока ты не привел его домой в тот вечер.
– Но ведь ты знала его еще в монастыре Святой Екатерины. Мне это сказала сама настоятельница.
– Да, он был болен, лежал в лазарете. Я спасла его от смерти, и в благодарность он проводил меня до Ноттингема и дал мне денег, чтобы я смогла начать новую жизнь. Мы расстались, и до того вечера, когда ты привел его к нам, я его ни разу не видела. Это правда, клянусь тебе, истинная правда!
Роберт свирепо смотрел на нее. Мириэл слышала, как он тихо поскрипывает зубами, не разжимая губ.
– Отпусти, мне больно.
– А разве я не вправе наказать тебя? Кто посмеет помешать мне, если я возьму прут и отхлестаю твою бесстыжую задницу?
Мириэл с тошнотворной ясностью представила отчима, возвышающегося над ней, представила его багровое от злости лицо и то, как он распалял себя, готовясь избить ее. Последний раз, когда это случилось, она оказала ему яростное сопротивление, защищалась с остервенением и решимостью, достойной настоящего мужчины, и едва не сожгла весь дом. Теперь у нее не было ни душевных, ни физических сил на то, чтобы дать отпор. Если Роберт захочет ударить ее, она вряд ли сумеет помешать ему.
– Сомневаюсь, что тебе вообще можно помешать, – ответила она. – Ударь меня, если хочешь, но это ничего не изменит.
Роберт побелел.
– А следовало бы, – пробормотал он, но выпустил ее из своих тисков и, отвернувшись, зашагал по комнате, зарываясь пальцами в свою густую шевелюру. – Я верил тебе, а ты мое доверие и любовь променяла на грязную похоть.
Его слова, то, как он произнес их, резанули ее по сердцу, будто нож, ибо в них была неоспоримая истина, и в то же время они были далеки от правды.
– Нет, все было не так.
– Он обрюхатил тебя и прямиком направился к другой женщине. Если это не грязная похоть, тогда что же? – неумолимо продолжал Роберт. – Да, собственно, я и не хочу этого знать. Для меня важно одно: ты отдалась ему, а ведь твоя любовь и верность принадлежат мне.
Он остановился и невидящим взглядом уставился на резной дубовый буфет у стены. И вдруг, выругавшись, взмахнул кулаком, скинув поднос с графином на пол, и изо всей силы пнул буфет ногой, так что сломал часть узора на его дверце.
Мириэл вздрогнула, прекрасно понимая, что этот убийственный удар предназначался ей. Вздрогнула еще и потому, что сознавала свою вину, но не знала, как исправить положение.
– Хочешь, чтобы я ушла?
Роберт повернулся к ней. Его глаза сверкали, грудь тяжело вздымалась.
– Нет, – хрипло произнес он. – Незачем выносить сор из избы. Если ты уйдешь, весь Линкольн узнает, что я по твоей милости стал рогоносцем. С какой стати я должен страдать принародно за твою измену?
Мириэл опустила голову и прикусила губу. Она сказала чистейшую глупость. Куда она пойдет? К Николасу и его рыжей любовнице? В монастырь Святой Екатерины? Роберт, будучи ее мужем, вправе претендовать на всю ее собственность, и он, вне сомнения, не преминет забрать все себе, если она его покинет. И тогда она останется лишь с припрятанными в тайнике мешочками частично израсходованного серебра и короной королевы Матильды, которую даже вытаскивать опасно. К тому же, больная и несчастная, как сейчас, разве сумеет она заботиться о себе или родить ребенка среди чужих людей?
Роберт сложил на груди руки:
– Залатаем то, что у нас осталось. И, поскольку своих детей у меня быть не может, я признаю твое незаконнорожденное дитя своим наследником. Будет хоть какая-то польза от твоего греха.
– Лучше б ты никогда не знал об этом, – несчастным голосом проронила она. – Ради своего же блага, не ради меня.
Роберт хмыкнул:
– Я тоже предпочел бы не знать, ибо, хоть я и могу простить тебе все на свете, доверие – другое дело. Ты его лишилась навсегда. – Увидев, что она пытается заговорить, он поднял указательный палец. – И больше ни слова об этом. Тема закрыта. Я пришлю Элфвен сменить мокрые простыни, и, когда ты отдохнешь, мы выйдем к людям рука об руку и объявим нашу радостную новость. – И, подтвердив свое решение энергичным кивком, он вышел из комнаты.
Мириэл рухнула на кровать и закрыла глаза. Вместо слез в глазах ощущалось сухое жжение. Внутри скопился океан горя и ужаса, но огромный камень препятствовал его выходу наружу. Если повернуть голову, она увидит свет, льющийся в открытые ставни, манящий ее к окну. Она все еще худенькая, легко пролезет в проем; у нее нет живота, который воспрепятствовал бы ее грациозным движениям. Чего ей стоит взобраться на подоконник и выпорхнуть из окна, словно птичка? Нет ничего легче и глупее. Здесь недостаточно высоко, мгновенная смерть ей не гарантирована. А если она убьет себя, она будет дважды проклята, потому что вместе с ней погибнет и ребенок, которого она носит. Ребенок Николаса. Мириэл положила руку на живот. Ею владели страх и недоумение. Прежде уверенная в том, что она бесплодна, о ребенке она думала, как о чем-то далеком и несбыточном, – порой с тоской, чаще с ужасом. Ее страшили роды, и она плохо представляла, как будет управляться с кричащим младенцем, даже если благополучно разрешится от бремени. В девичестве она всегда сторонилась чужих детей, не желая учиться обращению с ними. Теперь же у нее не было выбора. Как когда-то ее мать, она оказалась в ловушке.
Спустившись вниз, Роберт дал указания Элфвен и вышел во двор, под лучи яркого солнца. Разразившаяся накануне буря наделала много разрушений: глиняные заборы покосились, земля в саду была усеяна опавшими плодами и сорванными ветром листьями.
Он солгал Мириэл в спальне, когда сказал, что тема закрыта. Решение, зревшее в нем до бури, теперь было принято.
Глава 26
Магдалена и без лекаря, исследующего ее мочу, догадалась о своем положении. Тот образ жизни, который она некогда вела, научил ее распознавать симптомы. Сколько бы она ни молилась, как бы ни была осторожна, это было неизбежно. Не зная, как отреагирует на это известие Николас, она ничего не говорила ему, пока его зоркий глаз моряка и чуткие руки не раскрыли ее тайны, когда они после полудня предавались любви в «Корабле».