Звери любят все блестящее. — Он достал из котомки позолоченную цепь и застегнул на шее. — Имело бы смысл ее возле моря впарить, чтобы потом от терпилы не ныкаться, ну да ладно. Всажу какому-нибудь залетному черту».
Он выбрался на свет божий, пихая перед собой рюкзак.
— Готова? — спросил он. — Тогда сливай воду и вперед, на подвиги.
Родничок был мал, но журчал очень громко. Его было слышно издалека. Первым делом Макс наполнил канистру свежей ледяной водой и погрузил в рюкзак. Майя занялась стиркой. Мыло мылилось плохо — крымская вода была слишком жесткой. На топком берегу ноги разъезжались, и девушка балансировала, чтобы не нырнуть в бочажок.
Макс начисто выскоблил рожу и не торопясь отмывал бритвенный станок. Уходить не хотелось. Возле родника было прохладно, росла мясистая болотная трава и жили лягушки.
— Как похоже на Россию, только все же не Россия, — вздохнул мошенник, удивляясь накатившему приступу сентиментальности. Кто бы мог предположить, что он будет испытывать тоску по родным березкам и осинам, а вот!
— Лучше бы помог, Пушкин! — фыркнула Майя. — Тут нежные рученьки в кровь сбиваешь, а ты стихи читать вздумал, бездельник.
— Пушкин поможет, — увильнул Макс и замер. — Тихо!
Снизу, со стороны шоссе, послышался шорох листьев, голоса и стук подметок. Кто-то карабкался к роднику, и явно не один.
«Лесники! — похолодел Макс. — Застанут за осквернением источника на территории заказника — не откупишься. Пришьют какой-нибудь экоцид. — и тут же подумал: — Наплевать, договоримся».
— Сам с лохами побазарю. — Мошенник выбрал покровительственный тон, чтобы успокоить подругу и в то же время пресечь нежелательную инициативу с ее стороны. Плутовская интуиция подсказывала, что женщине сейчас лучше помолчать.
Пыхтение и топот лезущих в гору путников приближались, сквозь листву замелькали фигуры. К удивлению и облегчению Макса, на поляну поднялись двое цыган.
Первым выскочил мелкий и шустрый парень в футболке и спортивных штанах, похожий на молдаванина. За ним тяжело вскарабкался великан с бородой и патлами, как у Карла Маркса, только более густыми и черными. Лоб, не обезображенный мыслительной деятельностью, был значительно выше, чем у немецкого философа, а вот одевался цыган куда беднее — в сизую выгоревшую рубаху и растянутый на коленях турецкий «Адидас».
«На ловца и зверь бежит!» — загорелся артист обмана, ощущая поднявшуюся изнутри волну драйва, которая обычно свидетельствовала о появлении верного шанса на хороший кидок.
— Здорово, — приветствие получилось непринужденным, а удивление даже имитировать не пришлось, оно естественным образом появилось на лице Макса.
Цыгане поначалу опешили. Они опасливо обошли Майю, присели на корточки у родника и принялись жадно пить, зачерпывая воду ладонью. Они явно дичились отдыхающих с их городскими заскоками, но вели себя нейтрально. Этой слабостью немедленно воспользовался Макс.
— Привет, ромалэ! — вполне конкретно докопался он до цыган, а тем ничего не оставалось, кроме как поздороваться в ответ. — Мы тут в отпуске задержались малость, подрастратились, видишь, белье в луже стираем. Лавэ нанэ, короче. У меня есть к вам делюга: купите цепь, десять с половиной граммов.
Жулик снял с шеи цепочку, протянул Карлу Марксу, рассудив, что состоятельнее и старше тот, кто крупнее. Цыгане встали, переглянулись. Цацка свисала между пальцев, покачивалась, по нетронутому золочению бегали солнечные зайчики.
— Пятьсот восемьдесят пятая проба. Отдам за триста пятьдесят долларов или гривнами по курсу. — Макс видел, что украшение действует на цыган, как чайное ситечко на Людоедку Эллочку, и продолжал гнуть свое: — Совсем новая, в Москве купил месяц назад.
Цыгане разом оттаяли, заговорили по-своему.
— Возьму посмотреть? — вежливо спросил Карл Маркс.
Макс передал ему фуфел. Цыгане пристально изучили пробу, поковыряли ногтем звенья, но позолота была новая и нигде не облезала. И тогда цыган попробовал цепочку на зуб!
— Э, ты че творишь… — запоздало рыпнулся Макс, но цыган флегматично кивнул в знак одобрения и показал надкус мелкому, который выдал длинную неразборчивую реплику.
— Берем, братишка. — Бородатый вернул цепь владельцу, отчего у Макса ворохнулась в душе опаска: а не настоящее ли золото, в самом-то деле? Вдруг у продавцов бижутерии произошла ошибка и на лоток выложили реальные вещи. — Сходишь с нами в Щебетовку, с собой денег нет, там рассчитаемся?
— Не вопрос! — с энтузиазмом ответил Макс, застегивая на шее замок. — Милая моя, ты давай достирывай и тащи всю байду в лагерь. Скажи Петру, что я вернусь часа через два и пойдем шашлык есть.
— Возвращайся, дорогой. — Лицо у Майи сделалось настолько искательное и глупое, что Макс втайне восхитился способностями подруги к перевоплощению.
Цыгане, заметно повеселев, ссыпались по тропинке. Макс за ними.
— Никитин!
— Чего? — обернулся на ходу Макс и чуть не сорвался в ребристый желоб, но успел ухватиться за ветку.
— Воду потом заберешь?
— Ее тоже в лагерь неси. — Трюкач доиграл роль до конца, хотя цыгане под воздействием силы земного притяжения вовсю ломились к шоссе и вряд ли его слышали.
Отворачиваясь, он успел заметить вспыхнувшее на лице подруги негодование, но гравитация взяла свое, и пришлось перебирать ногами, чтобы не пригладить копчиком каменистый глинозем.
По дороге перезнакомились. Бородатого цыгана звали Мишей, его мелкого наперсника — Сашей. В Щебетовку они приехали из местечка с чуждым русскому уху названием. Прибыли отдыхать и делать дела. Какие могут быть дела у цыган вблизи воинской части, Макс предпочел не знать. Он травил почерпнутые из газет и теленовостей светские сплетни и всячески изображал пресытившегося столичной жизнью жлоба: человека, безусловно, состоявшегося и состоятельного, но… волей случая оказавшегося на мели. Цыгане охотно поддакивали, их куда больше интересовало то, что можно было поиметь со случайного знакомца, а именно — золотую цепь.
«На жадину не нужен нож, — крутилась в голове махинатора любимая песенка, пока они не подошли к пятиэтажному дому в центре поселка. — Ему покажешь медный грош, и делай с ним что хошь».
— Подожди тут, я сейчас деньги принесу. — Миша оставил столичную овцу возле подъезда на попечение компаньона и затопал по лестнице.
— Что-то ништяк отдохнули, — поделился Макс мнимыми впечатлениями с цыганом, зевнул и потянулся. — Надо двигать в Симферополь и отваливать домой.
— В Москву поедешь?
— В Москву.
— Ксюшу Собчак увидишь?
— Обязательно.
— Привет ей передай от меня. Скажи, Саша тебе привет передает.
«Что-то он борзеет, — забеспокоился Макс, глядя на хохочущего цыгана. — Ладно, рома, в рот-те хрен коня Будулая, сейчас я тебя приземлю малость».
— Анекдот есть такой. Заехал цыган в тюрьму первоходом, ничего не знает, всего боится. Решил себя поставить сразу. Заходит в хату и с порога блажит: «Блатные, встать!» Все вскочили, кроме одного, который у параши на матрасе тусуется. Цыган на него наезжает: чего сидишь? А он: «Да я петух». Цыган ему: «Слезай, теперь я петухом буду!»
Сашка заржал и, против ожидания, не напрягся, похоже, не уловил подтекста. «Сказываются молдавские корни», — подумал Макс и больше не стал гнобить весельчака. Говорили ни о чем, пока не вернулся Миша. Он не притащил с собой ни напильника, ни баночки с кислотой для проверки благородности металла. Возник короткий торг, цыгане опять рассматривали клеймо и ковыряли звенья, но фуфла не выявили. Сговорились на трехстах. Миша тут же вынул три бумажки с крупным портретом Франклина, других у него не было, и он явно рассчитывал сбить цену. Макс бегло прошнифтил валюту. Новенькие купюры одной серии даже слипались между собой. Мошенник сунул деньги в карман, пожелал цыганам удачи и улетучился.
«Надо было еще печатку захватить, — запоздало раскаялся аферист, когда двор с облапошенными ромалэ скрылся из вида. — Сегодня масть прет, втюхал бы им заодно и гайку, все равно проверить золото нечем. Ладно, свезло так свезло, не надо жадничать, а то действительно сам себя без ножа зарежешь».
Пещеру Макс обнаружил случайно. Не первый раз проходил он мимо скалы, не подозревая, что скрытая кустами ниша с неровной задней стенкой и есть заваленный вход. Усталость и жажда заставили его притормозить возле впадины. Глотнув воды, Макс подумал, что в нише удобно укрываться от дождя случайно застигнутому непогодой путнику. Любопытство заставило его присмотреться. Подобные убежища могли содержать послания, оставленные приблудившимися туристами. Макс находил в щелях бумажки с записями типа «Крошка и Волосан из Новосиба были здесь 12.06.2001 г.», однажды попался комсомольский значок. Вот и сейчас авантюрист подумал, что по ходу бестолкового шатания по горам лучше разжиться пустяковой находкой и заодно передохнуть.
Шел седьмой день походной жизни. Городские неженки притерпелись к палаточному быту, Макс даже находил в аскетизме некоторую привлекательность. Майя тоже втянулась и не роптала, когда требовалось готовить и стирать. Впрочем, одежду от мыла отполоскать не удалось, она стояла комом и неприятно скользила по телу. «Воровка никогда не станет прачкой», — рассудил Макс. Он с философским смирением принял очередное неудобство, наметив по приезде в Симферополь купить новые тряпки. Трехсот цыганских долларов должно было хватить на все, включая обратную дорогу, да и от гривен кое-что оставалось.
Макс забрался в нишу, выставив на солнце только ноги, и принялся рассматривать укрытие. Немедленно была замечена торчащая из щели бумага. Макс вытянул сложенную пополам брошюру в потрепанной голубой обложке, на которой ротапринтным способом было оттиснуто «Максимилиан Волошин. Стихотворения». Ниже помещалась расплывшаяся на дешевой бумаге клякса плохой краски, долженствующая обозначать знаменитую дачу классика.
— Вот это да! — сказал Макс, привыкший относиться не столько с почтением, сколько с пристальным вниманием к печатному слову и к тем, кто его размещает. — И сюда добрались, романтики хреновы.