Финал этой истории закономерен, ибо, согласно старинным поверьям, «заклятый» клад не мог принести человеку радости. Бывало, только докопаются искатели до клада — как откуда ни возьмись поднималась буря с вихрем и свистом, заставлявшая бросать все и бежать подальше от этого места. Либо появлялась тройка и мчалась прямо на копателей. Иногда случалось, будто и доставали клад, но вскоре в руках вместо денег оказывались уголья либо пожухлые листья.
Впрочем, иногда разбойники сами вступали в сговор с нечистой силой: прятали клад «на голову» или даже на несколько мертвых душ, зарывая вместе с ним человеческие жертвы. Считалось, что это придает дополнительную силу бесовским козням. Чтобы взять такой клад, нужно было загубить столько же душ.
Тем не менее на Руси никогда не переводились охотники разыскивать «поклажи». Помогали им в этом многочисленные приметы. Например, в народе издавна верили, что над кладами ночью светятся огоньки. «Аще бо или сребро или злато скровено будеть под землею, то мнози видять огнь горящь на том месте», — наставляет одна из летописей.
В качестве «верного» средства при поиске «скровищ» рекомендовалось также использовать цветок папоротника, распускающийся раз в году — в ночь на Ивана Купалу. Стоит только бросить его вверх — полетит он в небеса и упадет горящей звездочкой над самым кладом. Но прежде чем брать его, нужно было обязательно снять «чарование», то есть нейтрализовать охраняющее ценности заклятье. Среди «технических» средств, применявшихся для этого, наиболее верными почитались плакун-трава, спрын-трава, трава петров крест. Например, разрыв-трава якобы могла творить чудеса: достаточно приложить ее к железным дверям, и ни замка, ни двери не будет, все разорвет на мелкие кусочки. Была на Руси и специальная литература, так называемые «вызыване книги», в которых давались подробнейшие инструкции о том, как следует разыскивать и «брать» небезопасные для человека «заговоренные» клады.
Вера в чудодейственную силу различных чернокнижных средств и приемов никогда не иссякала в народе. На протяжении веков этим пользовались ловкие мошенники. Выдавая себя за «ведунов», они открывали желающим в одночасье разбогатеть тайные заговоры, «расколдовывающие» заговоренные клады. А в качестве «гонорара» выговаривали себе десятую часть найденных ценностей. Впрочем, поскольку сами они знали истинную цену своим советам и не слишком верили в случайную удачу кладоискателей, то нередко требовали предоплату деньгами.
В 1843 году на одного из таких обманщиков, крепостного крестьянина графа Шереметева Леонтия Ануфриева, по распоряжению министра внутренних дел было даже заведено следственное дело. Это был любознательный человек, интересовавшийся достижениями тогдашней науки. Одно из них — химическое вещество, известное под названием «гремучего серебра», натолкнуло Ануфриева на мысль выдать эту смесь за экстракт разрыв-травы, чтобы подбить крестьян на поиски кладов. Для наглядной демонстрации силы своего снадобья, без которого якобы нельзя извлечь из тайника заговоренный клад, он произвел у себя в кузне такой опыт. В пузырек с «гремучим серебром» Ануфриев положил для видимости какую-то траву. Затем поставил его на полосу железа толщиной в четверть аршина (около 17 см), лежавшую на наковальне, и разбил легким ударом молотка. Эксперимент удался на славу: железная полоса с треском разлетелась на четыре части. Присутствовавшие при этом зрители были так поражены увиденным, что кто-то из них не преминул донести о «чудодейственной траве» властям. После чего было начато пристрастное расследование, и до кладоискательства дело уже не дошло.
Заговоры заговорами, но вместе с тем многие полагали, что главным условием успеха все же является личность самого кладоискателя. Если человек творил добрые дела, то, случалось, клад сам шел ему в руки. Это могло произойти где угодно: когда он пахал поле, копал погреб, корчевал пни. Сохранился даже официальный документ, свидетельствующий об одном из таких случаев. В 1823 году московский генерал-губернатор докладывал министру внутренних дел: «Прошлого апреля 12-го числа при проезде секретаря Волоколамского земского суда Се-кавина в городе Волоколамске на дрожках по дороге к собору пристяжною лошадью выбит был копытом из земли кувшин со старинною разного сорта монетою». К этому остается добавить, что господин Секавин считался праведным человеком.
Однако реальную опасность для кладоискателей представляла не столько «нечистая сила», сколько официальные власти. Показательна в этом плане история находки «латинских сосудов», «в коих было злата же и сребра бесчисленно множество». В «Печерском патерике», сборнике житий монахов-отшельников, повествуется о том, как киевский инок Федор стал «татем-подкопщиком» и нашел в Варяжской пещере сей богатый клад. Об этом прослышал князь Мстислав Святополкович и повелел «мучить его крепко» — пытать дымом, чтобы показал он, где спрятано «скровище». В конце концов Федора замучили до смерти, но монах так и не открыл свою тайну.
Впоследствии ведение сыскных дел о кладах было вменено на местах в обязанности воевод. Если до этого представителя власти доходила весть о кладе, он тотчас «учинял сыск и розыск», а в особо важных случаях обращался в Москву с просьбой прислать «государевых людей, с кем тое казну вынять на великого государя». Тогда из столицы присылали для поисков подьячего, стрельцов и других работников. «Сыск» велся весьма энергично: допрашивали кладоискателей и их родственников, скупщиков вещей, различных свидетелей. Причем допрашивали по нескольку раз, приводили «сыскных людей» к «пыткам и огню». Одновременно сами сыщики обыскивали дворы, производили досмотр места находки, вели дальнейшие раскопки и чаще всего добывали клады. Как правило, они состояли из небольшого количества серебряных монет «нерусского дела, неведомо каких», которые обычно признавались «татарскими деньгами».
О том, как это происходило, можно судить по делу о денежном кладе, найденном в Можайске в 1702 году. Тамошний воевода Петр Савелов донес царю, что в июне в 9-й день пришел в приказную избу «можаитин» (житель Можайска) посадский человек Герасим Васильев и известил, что близ торга и двора посадского человека Василия Лукьянова «многие люди рыли землю и ищут денег». Воевода Савелов тотчас прибыл на место, и при нем служилые люди подняли денег 16 алтын, а «те деньги старины». Тогда и «отписал» воевода в Москву и поставил караул до государева указа, как дальше быть. Указ не заставил себя долго ждать: «…то место разрыть и вынять земли сколько пристойно, и тех денег и иной поклажи искать и, что будет вынять и описать именно, а тое поклажу и описную роспись прислать. А буде денег и никакой поклажи не явится, о том потому же писать, и сколько земли вынять будет в глубину и вдоль и поперек и какими людьми».
В конце июля воевода Савелов «с товарищи» и с посадскими людьми во исполнение царского указания произвел дальнейшие розыски и сообщил в Москву, что «на том месте нашли старинных денег и денежек 12 алтын, да в том же месте из земли вынули малый избный жернов. А земли вынули в глубину на 2 аршина, поперек на 4 стороны по 7 аршин и больше — до матерой земли, и окроме тех 12 алтын ничего не сыскали». Этот отчет был направлен в Разрядный приказ, где сыскными делами о «скровищах» и «поклажах» ведал боярин Тихон Стрешнев. Судя по тому, что никаких дополнительных указаний от него не последовало, можайский воевода все сделал правильно.
Впрочем, несмотря на неусыпное наблюдение за кладоискателями, большая часть их находок ускользала от властей. Поэтому «поклажи» и «скровища» так и не стали источником существенного пополнения казны.
РАЗБОЙНИЧЬИ «ПОКЛАЖИ» ДИКОГО ПОЛЯ
История не донесла до нас достоверных сведений о времени появления на Руси профессиональных кладоискателей. Известно лишь, что уже в XV веке были люди, специализировавшиеся на розыске старинных «поклаж» и «скровищ». По сегодняшним меркам их можно считать романтиками-авантюристами, ибо такое занятие не сулило большого богатства, но зато таило немало опасностей как со стороны татей-разбойников, так и со стороны государевых людей. Те и другие рьяно охотились за кладоискателями, чтобы в случае удачи отнять у них добычу.
В более позднее время среди профессиональных кладоискателей существовала четкая специализация, главным образом в соответствии с географией торговых путей. Однако порой они пренебрегали ею и отправлялись в Дикое поле. Как утверждала молва, «в степи там тысячи баб каменных стоят, и под каждой богатая «поклажа» татями зарыта».
Кладов в Диком поле в силу его географического положения было спрятано действительно великое множество. Но вовсе не одними только разбойниками. Для такого огромного количества «скровищ» понадобилась бы целая армия «лихих людей», которая не должна была давать прохода ни конному, ни пешему.
На самом деле все обстояло иначе. Исторически Диким полем называлась бескрайняя степь между Доном, Верхней Окой и левыми притоками Десны и Днепра, то есть нынешние Полтавская, Сумская, Харьковская, Белгородская, Курская, Липецкая и Воронежская области. Это был край непрерывных войн, который, по словам писателя Ивана Бунина, «первым вдыхал бурю, пыль и хлад из-под грозных азиатских туч, то и дело заходивших над Русью, первым видел зарева страшных ночных и дневных пожарищ, ими запаляемых, первым давал знать Москве о грядущей беде и первым ложился костьми за нее».
Туда, на Дон, в вольные казаки издавна стремились тысячи русских людей, по большей части беглых крестьян и холопов. Они основывали «засечные городки», служившие передовой охранной линией Русского государства. Их основным занятием было земледелие, которое, конечно, не могло стать источником столь больших богатств, чтобы стоило зарывать их в землю. Тем более что Крымская орда постоянно совершала набеги, разоряя, а то и сжигая дотла многие городки и поселения в Диком поле. А купцы старались преодолевать его не поодиночке, а караванами с сильной охраной.