В бинокль Унгерн жадно вглядывался в затейливое кружево кровли дацана Узун-хурэ. Потом перевел окуляры на двор, где рядом со священным молитвенным колесом Будды китайские солдаты в пепельно-серых мундирах устанавливали пулемет. Барон стиснул зубы: эти косоглазые хунхузы дорого заплатят ему за такое святотатство.
Он верил, что со взятием Урги начнется осуществление его грандиозного плана создания собственной империи, которая будет простираться от Тибета до тунгусской тайги. И Колчак, и Семенов не понимали простой истины: красные — это азиаты. Поэтому воевать с ними следует не по-европейски, как, скажем, с немцами, а по-азиатски. То есть поднять против них дикие полчища азиатов. Для этого нужно самому стать новым Чингисханом. Ведь не зря же его фамилия Унгерн так созвучна здешним названиям и именам — Урга, Узун-хурэ, великий святой Саган-Убугун. Это — перст Судьбы.
Будучи дальновидным политиком, барон Унгерн объявил себя защитником желтой веры. И даже торжественно принял ее, пройдя церемонию посвящения в буддистском монастыре. Правду говоря, обряд не доставил ему большого удовольствия, поскольку тамошний настоятель лама Дамба Доржи заставил барона, как сына Будды, побрататься, испив из одной пиалы, с другим сыном Будды — прокаженным, чьи руки были покрыты отвратительной коростой. Впрочем, большая политика требует жертв.
Зато когда он освободил их императора Богдо Гэгэна из китайского плена и после захвата Урги вернул тому власть над всей Монголией, в Узун-хурэ благодарный властитель пожаловал генералу титул вана, а вместе с ним четыре высшие привилегии: право иметь желтые поводья на лошади, носить такого же цвета халат и сапоги, ездить в зеленом паланкине и прикалывать к фуражке трехочковое павлинье перо.
Желтый цвет — это солнце. Зеленый — земля, пробуждающаяся весенняя степь. Три очка в радужных перьях означают третью степень земного могущества — власть, имеющую третий глаз, чтобы читать в душах людей.
Пятую привилегию «Облаченный в желтое, Направляющий свой путь желтым», как витиевато назвал Унгерна император, присвоил себе сам: забирать в казну своей Азиатской дивизии все отбитое у китайцев золото, поскольку это был желтый металл. В числе других трофеев туда попала и метровая статуя Будды из чистого золота. Впрочем, даже она не представляла главную ценность в легендарном кладе барона-буддиста.
Когда позднее ЧК вела розыск казны Азиатской дивизии, ее сотрудники установили интересные факты. Из сохранившихся финансовых документов следовало — причем взятые в плен штабные офицеры Унгерна подтверждали это на допросах, — что касса дивизии действительно располагала огромными суммами как в денежной наличности, в основном в золотых монетах русской чеканки и в китайских, серебряных, так и в драгоценных камнях. Эти деньги предназначались на текущие нужды и выплату жалованья. Но гораздо большую часть наличности составляла контрибуция, собранная с монголов китайцами якобы за неуплату долгов купцам и ростовщикам из Поднебесной, в сумме около пятнадцати миллионов рублей в царских золотых. Их Унгерн считал своим личным капиталом, которым мог распоряжаться по собственному усмотрению.
Но вернемся в 1921 год. Как это ни парадоксально, взятие Урги стало предвестием конца генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна. В осуществление своего стратегического плана он решил совершить марш на север: поднять казачьи станицы, провести мобилизацию в бурятских улусах, выгнать красных из Верхнеудинска, дойти до Читы и договориться с японцами. Затем повернуть коней на юг, разгромить китайцев, занять тибетские монастыри и договориться с англичанами. После этого барон намеревался воткнуть свой бунчук среди развалин Каракорума, древней столицы монголов, и воздвигнуть на этом месте столицу своей будущей империи.
Сначала ему сопутствовал успех. Тесня отряды самообороны красных, его конники захватили улус Цежей, станицу Атамано-Николаевскую, вышли на Мысовский тракт. 31 июля Унгерн увидел вдали заросшие камышом низкие берега Гусиного озера — до Верхнеудинска оставалось восемьдесят верст.
Дальше начались неудачи. Против Азиатской дивизии были брошены регулярные части Народно-революционной армии Дальневосточной республики. Под станицей Келтуринской они наголову разбили колонну генерала Резухина, поспешно отступившего на юг. Еще раньше бежали от Маймачена монгольские чахары Баяргуна. А через неделю и сам Унгерн, столкнувшийся в ночном бою с частями Народно-революционной армии и партизанами Щетинкина, ушел обратно в Монголию, куда за ним последовал экспедиционный корпус 5-й армии под командованием большевика Писарева. Началось безостановочное преследование изрядно потрепанной Азиатской дивизии.
Вторую неделю Роман Федорович вел свой отряд на запад. За это время дважды нагоняли их партизаны Щетинкина и оба раза теряли снова. Конники Унгерна текли по степи, как весенний поток по горному склону, — обходя камни —.улусы, где могла поджидать их засада, и опять сливаясь вместе в безопасных ложбинах. Кони вконец отощали: когда в последний раз с боем уходили от Щетинкина, их невозможно было перевести в галоп. До предела измотанные люди засыпали в седлах прямо на ходу.
На самом Унгерне эта бесконечная скачка никак не сказывалась. Он был по-прежнему неутомим и быстр в движениях. Лишь отросла мягкая светло-рыжая бородка, выглядевшая на обугленном солнцем лице какой-то ненастоящей, словно сделанный из пакли артистический парик. Да почернел от грязи его неизменный монгольский халат с русскими генеральскими погонами.
А вот мысли у барона были невеселые. Как профессиональный военный, он прекрасно понимал, что на сей раз задуманный освободительный поход против красных не удался. Значит, сейчас главное уйти от погони и сберечь казну, чтобы потом было на что снарядить новое войско: закупить оружие и боеприпасы, продовольствие, лошадей, фураж, выплатить жалованье солдатам.
То, что дивизионную кассу нужно надежно спрятать, не вызывало сомнения. Вопрос только в том, кому доверить столь ответственную миссию. Унгерну вспомнилась слышанная от монголов назидательная легенда. Когда Бог сотворил мир, Он сначала сделал человека с душой черной, как ворон. Потом подумал, что это нехорошо: с такой душой человек пойдет прямо в ад. Сломал его, сделал другого с душой белой, как лебедь. Подумал, подумал — опять нехорошо. Как такой человек будет резать барашков? С голоду умрет. Опять сломал, третьего сделал. Дал ему душу пеструю, как сорока. От него все люди пошли. У одних много черных перьев, у других — белых. У его казаков оперение было слишком черным, чтобы доверить им золото. У монгольских чахаров — слишком белым. Остаются буряты.
Унгерн вызвал к себе подъесаула Ергонова, бурята, командовавшего эскадроном его личного конвоя, и долго инструктировал. Поставленная генералом задача была очень трудной, если вообще выполнимой. Предстояло доставить в Хайлар, а оттуда поездом в Харбин 24 ящика, в каждом из которых было три с половиной пуда золотых монет, а также обитый железом, семипудовый сундук барона. В случае явной опасности захвата дивизионной казны красными ее следовало надежно укрыть. Для этого Унгерн указал на карте несколько подходящих мест на пути следования.
Ночью, взяв с собой шестнадцать верных солдат-бурят, Ергонов незаметно покинул лагерь. Позднее нашлись свидетели, видевшие в одном из бурятских улусов маленький отряд конников, сопровождавших тяжело нагруженные арбы. Грязные, усталые, некоторые с окровавленными повязками, они не остановились там на дневку, а лишь насильно взяли 38 свежих лошадей и проследовали дальше на запад.
Август перевалил уже за середину, травы в степи подернуло золотой осенней желтизной. Но Унгерн не замечал этого. Уходя от погони, он и его спутники потеряли счет дням. И тут прибившиеся ночью казаки преподнесли весьма неприятный сюрприз: 35-й кавполк взял след этих жалких остатков Азиатской дивизии. Генерал приказал повернуть на север. Нужно было петлять, менять направление, сбивать преследователей с толку. Чахары говорили, что для этого есть одно верное средство: бросить за собой отрубленные уши врага — они заметут след. Но пленных давно не захватывали, так что резать уши было некому.
Чтобы дать отдых едва переставлявшим ноги коням, в сопках отряд расположился на дневку. Поели, не разводя огня, выставили часовых и легли спать. Ночью покинули Романа Федоровича последние казаки. А чахары, посовещавшись, под утро связали своего вана, бросили его поперек седла и не спеша поехали навстречу 35-му кавполку, который уже замаячил на горизонте неровной цепочкой головного эскадрона.
Барона Унгерна увезли в Иркутск, а затем отправили в Новониколаевск (теперешний Новокузнецк). Там за него взялись чекисты. То угрозами и побоями, то обещаниями сохранить жизнь они добивались, чтобы пленник указал место, где спрятал «несметные сокровища». Но Унгерн молчал. Поняв, что этот орешек им не по зубам — ни за что не расколется, верный офицерской чести, не будет просить пощады, чекисты передали белого генерала в Сибирский ревтрибунал, который приговорил его к «высшей мере социальной защиты» — расстрелу. 15 сентября 1921 года председатель Сибирской ЧК Иван Павлуновский собственноручно привел приговор в исполнение, выстрелом в затылок прикончив генерал-лейтенанта Романа Федоровича Унгерна фон Штернберга.
Между тем в самой Монголии из-за «клада Унгерна» произошел форменный скандал. Его предыстория такова.
В двадцатом году после взятия в марте месяце Иркутска и разгрома Колчака стало ясно, что победа большевиков в Сибири и на Дальнем Востоке предрешена. Тогда же родился план распространения их контроля на Монголию при сохранении ею формального суверенитета. Дело в том, что в 1915 году в старинном городе Кяхте на русско-китайской границе было подписано трехстороннее соглашение, по которому Россия обязалась не вмешиваться во внутренние дела Монголии и не вводить туда свои войска.
Однако высокие договаривающиеся стороны не могли и предположить, что к власти в России придут большевики и придумают трюк, позволяющий игнорировать ранее взятые международные обязательства. Если советских лидеров не устраивало какое-нибудь соседнее правительство, сколачивалось еще одно — «революционное», а затем в ситуации искусственно созданного двоевластия никого не представляющие самозванцы, якобы «выражая волю трудового народа», призывали себе на помощь Красную Армию.