И с нескрываемым удовольствием увидел, что его удар попал точно в десятку! Тюрмахера всего передернуло, он и сам, подобно Вальтеру, побледнел, стиснул зубы и злыми глазами готов был пригвоздить собеседника к спинке скамьи.
«Вот та-ак, охотничек за желтым призраком! Не нравится правда, ох как не по нутру пришлось! Хочется выглядеть хотя бы в собственных глазах человеком порядочным, морально чистоплотным, с правом устраивать судилище над другими! А на поверку выходит, что и сам в гадкой жижице пресловутой алчности извалялся по самую макушку седой головы!»
– Ваш ход теперь, охотник за скальпами… Простите, ненароком обмолвился – охотник за сокровищами! – Вальтер откинулся на спинку скамьи, закинул ногу за ногу. – Итак, вы меня остановили для беседы о том, что касается лично меня… Слушаю вас.
– Вот вы как рассудили, герр Дункель?! Я – шакал! А ваш отец, его закадычный дружок Кугель, да братец Карл ваш? Они разве лучше любого шакала? Разве они не погнались неведомо куда за тем же призраком?
– Одну минутку, Вилли! – не совсем почтительно перебил Вальтер пожилого Тюрмахера. – Вам надо было давно и откровенно сойтись однажды с моим отцом у него в кабинете и обо всем этом ему сказать. Ему, а не мне здесь и сейчас, за несколько тысяч миль от родного дома! Чего вы ждали? Надеялись, что океанский воздух и плеск волн изменили натуру отца? Вы были десять лет в нашем доме, знали, что мой отец – ярый сторонник и последователь Гитлера! Как и мой братец Карл, между прочим. Но вы, Вилли, молчали, принимали жалованье из рук фашиста! Видите, я не хуже вас знаю, кто мой отец и кто мой брат. И отцов друг Кугель. Но вы остановили не Карла, а меня. Зачем? Узнать правду о себе от человека, которого ну никак не заподозришь в симпатиях фашистам. Ни германским, ни тем более южноафриканским! А вот у меня есть основания обвинять вас в фашизме, господин Тюрмахер! На вашей совести смерть святого человека! Я имею в виду добрейшей души индуса Али…
Вилли с такой отчаянностью замахал перед собой руками, что Вальтер с нескрываемым удивлением дернул бровью. По лицу пробежала волна душевного облегчения, он тут же решил выяснить все до мелочей.
– Вы хотите сказать, что к смерти Али не имеете никакого отношения? Я вас правильно понял? Тогда извольте объясниться.
– Ни Набеля, ни Ганса Шрейбера я заранее не знал и в «стаю шакалов», как вы только что сказали, не собирался! Каждый из нас своим путем узнал, что сенатору Дункелю известно место нахождения сокровищ и что он направляется добывать их каким-то образом… Естественно, кое-кому, в том числе и мне, захотелось узнать об этом… м-м… так сказать, несколько…
– Не извивайтесь, Вилли, как дикая лоза! Говорите напрямую!
– Конечно! Мне хотелось узнать об этом несколько подробнее, если можно так выразиться.
– Точнее сказать, несколько реальнее погреть свои руки на тех сокровищах! – решительно внес ясность Вальтер. – Так будет понятнее, не изображайте зайца, путающего след перед носом охотника. Я никогда не был таковым; вы отлично это знаете. И если меня не трогают, то и я в свою очередь…
– Вы правы, Вальтер! Именно погреть руки. – Вилли согласился не только словами, но и подтвердил это легким кивком головы. И с неожиданной душевной откровенностью пояснил молодому Дункелю, почему он отправился вслед за сенатором, – ему нужны средства для возвращения собственных детей, которых у него отняли в нарушение общечеловеческих норм морали и права.
– Теперь, надеюсь, вы не будете так строго судить меня, Вальтер? Если я и виновен в чем-то, то не настолько, чтобы меня ставить наравне с «шакалами». Не такой уж я кровожадный и не без присутствия в душе некоторых задатков человеческого разума и совести.
– Возможно, Вилли, возможно… этими мотивами как-то оправдываются ваши отцовские надежды вернуть себе детей, но методы… Вся подобная робингудовщина, как вы сами выразились, на грани, если уже не за гранью, порядочности и злодеяния… Мне кажется, если бы вы сразу, еще в Виндхуке, сказали отцу честно и попросили бы взять вас в экспедицию рядовым участником с последующим вознаграждением, отец не отказал бы вам. А теперь…
Тюрмахер с такой мимикой лица пожал плечами, что Вальтер догадался – у него большое сомнение на этот счет. Немного прикинув возможную реакцию Железного Дункеля, он и сам согласился, что вряд ли отец взял бы чужого человека с собой на такое дело.
– Меня могли бы просто убрать как ненужного свидетеля, вот в чем была причина моих бессонных размышлений! Вы же знаете, Вальтер, Цандер великий мастер на такие пикантные поручения. И не смотрит, кого именно ему поручают убрать с глаз людских: старика ли, молодого, женщину или девушку! – На последнем слове Тюрмахер сделал особое ударение, но Вальтер на это не обратил абсолютно никакого внимания.
– Да-а, Цандеру лучше не показывать вид, что ты чем-то недоволен или у тебя появились в голове какие-нибудь опасные для него мыслишки. Скажите, Вилли, почему Набель убил Али? Вам что-нибудь об этом известно? И почему он вышел именно на слугу, а не на нас? Если не на самого отца, то на меня или на Карла?
Тюрмахер распрямил спину, которая устала от напряженного сидения полусогнутым, вздохнул с явным сожалением, и это сожаление было не притворным, у него даже глаза затуманились грустью.
– Увы, я слишком поздно заметил опасность, которая угрожала бедному дядюшке Али… В гостинице Порт-Элизабета я внимательно следил за сенатором Дункелем, чтобы выяснить, куда и с кем он намерен путешествовать дальше, потому как понимал – втроем вам ну никак невозможно отважиться на поиск сокровищ, а из Виндхука Отто Дункель почему-то никого с собой из доверенных людей не взял. Однако он оказался хитрее меня, сумел как-то покинуть гостиницу незамеченным и выйти в город. Только в Мельбурне я понял, что с ним заодно был Фридрих Кугель. Ну да не в этом суть… Когда я следил за вашим отцом, я неожиданно заметил, что за хозяином следит и слуга Али!
– Ка-ак? – Вальтер едва не подскочил на скамье и не смог сохранить сдержанность и строгость в этом разговоре. – Вы сказали, что дядюшка Али следил за моим отцом? Не может быть! Тут вы явно что-то путаете, Вилли! Или пытаетесь сбить меня с толку подобными обвинениями в адрес покойника, который не сможет теперь, естественно, оправдаться в подобных обвинениях!
– Я и сам был поражен до высшей степени, когда это заметил! Зачем это ему было нужно? Какую цель преследовал индус, садясь на хвост своему хозяину?… И только много позже я разгадал причину такого поведения, и вы это узнаете, если захотите… Так вот, выследив индуса – вижу, что этот самый Набель останавливает Али, они что-то оживленно обсуждают и старый индус уходит в номер крайне возбужденный! Но перед этим, что меня особенно поразило, Али побывал на почте и отправил неизвестно куда и кому телеграмму и почтовый перевод на какую-то сумму денег! Каково? Есть от чего поломать голову, не так ли?
– Дьявол побери! – Вальтер нервно потер лоб пальцами, все еще не до конца веря собеседнику, человеку, как оказалось, хитрому и способному на коварство, если не на открытое предательство. – Голова кругом пошла от таких известий. Зачем это было нужно индусу? Неужели он выполнял чей-то приказ и следил за отцом? Ничего не понимаю… Говорите дальше, Вилли! Как видите, пока что ваши слова напустили мне в голову тумана еще больше, не прояснив ничего конкретно. Слушаю.
– Вот и я долго ничего не мог понять. Но с той минуты, когда я увидел Набеля и Али вместе, я не спускал со странного пассажира глаз. Он стал интересовать меня гораздо больше, чем ваш отец. На некоторое время, разумеется. Еще бы! Загримировав себя, я не ждал беды от сенатора, тем более что я путешествовал по подложному паспорту, в то время как Набель становился опасным конкурентом. А с конкурентами в подобных ситуациях, я имею в виду, когда дело идет о поисках сокровищ…
– Что вам удалось выяснить? – Вальтер проявлял нетерпение, потому как ситуация в его воображении принимала весьма зловещий оттенок. Неужели отец Амриты был у кого-то на службе и вел слежку за домом отца? Это можно было бы понять, если дело касалось бы, скажем, политической направленности задания от какой-то организации! Но вопрос идет о поисках сокровищ, когда вообще не оставляют никаких свидетелей! И Али, таким образом, мог погубить их всех. Мог погубить, хотя знал, что Амрита стала его женой! «Боже, есть от чего рехнуться! Не-ет, что-то тут не так. Али не мог стать платным агентом. – Вальтер отчаянно стиснул пальцы в тугой кулак, стараясь унять звон в ушах. – Не мог, ведь он знал, что мы любим друг друга! – И неожиданно черной тучей налетело очередное сомнение: – Но ведь он мог об этом узнать слишком поздно! До того, как я и Амрита объяснились…» – Он схватил Тюрмажера за руку, крепко ее стиснул, словно хотел выжать из него чистосердечные признания. Вилли покривился от боли, и Вальтер опомнился, с извинениями выпустил его побелевшую кисть.
– Извините, ради бога! Но меня сжигает нетерпение. Что же вам все-таки удалось узнать? Говорите, Вилли!
– Если вы хорошо и во всех подробностях помните тот день, когда мы встретились в ресторане парохода «Британия», то должны знать, что я раньше всех вас покинул зал, почему мне и удалось присутствовать при роковой встрече Набеля и Али в коридоре неподалеку от выхода на палубу. Только я постарался остаться незамеченным, укрывшись за металлическим шкафом у спуска в машинное отделение. И слышал буквально все, от первого и до последнего слова…
– Ну и… не томите! – почти в приказном тоне едва не выкрикнул Вальтер, готовый пустить в ход кулаки, настолько не было уже сил буквально вытягивать каждое слово из Тюрмахера.
– Али оказался чистым, как новорожденный ангел! Набель действительно добивался от него сведений, куда и зачем отправился сенатор Дункель. Но индус пригрозил ему рассказать обо всем хозяину, если он и впредь не перестанет донимать его своими расспросами и угрозами. Спустя некоторое время я осторожно прошел мимо вашей каюты – я услышал, что сенатор с кем-то там разговаривает, и хотел побеседовать с Али начистоту, даже открыться перед ним, чтобы было больше веры в мои слова. И посоветовать Али рассказать действительно все сенатору, на что так и не решился сам индус… У него, как я понял, были свои особые на то причины.