– Ларри, сходите за вещами вместе, а потом скажи боцману, чтобы выдал постель и показал койку, на которой спал… прежний рулевой. – И когда Ларри Марч повернулся спиной к капитану, тот резким тоном приказал: – Да больше в трактир ни ногой! Хватит с вас, Ларри! До столицы королевства, наверное, не выветрится из вашей утробы этот сивушный запах! Ослушаетесь – можете вообще не возвращаться на барк – спишу за непригодность к службе!
Ларри Марч побледнел, быстро перекрестился и заверил, что в трактир он больше и не помышляет заходить…
– Идем, Генрих! – и вялой рукой с усилием толкнул массивную дверь капитанской каюты, чтобы быстрее убраться с глаз раздраженного Уильяма Лофлина!
Вот так он оказался на борту американского барка «Генерал Грант». Можно подумать, что волею случая, если не знать Генриха Дункеля, который при близком знакомстве оставлял впечатление человека, способного собственную судьбу надежно держать в крепких руках…
– Генрих, идет твой подвахтенный! Можешь немного отдохнуть. Проклятье! Нигде не могут отыскать Ларри Марча! Как в трюм провалился. Ну-у, если вылезет на свет божий жив-здоров, запру в карцер до самого Лондона и отдам под суд за уклонение от службы! – Уильям Лофлин ворчал на своего помощника, не смея даже на полчаса оставить капитанский мостик в этом кромешном ночном аду. Грозил, хотя в душе уже поселилась уверенность, что Ларри Марч свое отплавал!
Генрих уступил вахту моряку, которого видел накануне в трактире «Лапы дьявола», начал спускаться с юта на палубу, чтобы добраться до носового кубрика и повалиться на койку – спина и ноги гудели от усталости, а руки все еще по привычке находились в напряжении, будто и не выпускали штурвал из пальцев.
– Крепкий парень! – одобрительно проговорил боцман Лич, кивнув головой под мокрой зюйдвесткой в сторону спустившегося Дункеля. – Столько выстоял и не свалился. Поначалу я хотел было и его, как всякого к нам поступающего новенького, проучить хорошей зуботычиной, но увидел каменное квадратное лицо, эти глаза голодной акулы и… и подумал, что после ответного удара – а Дункель непременно так и поступил бы, видит бог! – да, после ответного удара не долго бы я мучился с проломленной головой… Что за человек? Откуда он? Жаль, не было времени навести справки в мельбурнской полиции и никого с брига «Хаук» не успел расспросить… Я думаю, что кто-нибудь еще мог из той команды задержаться на берегу, хотя бы по болезни… – И боцман в раздумье покачал лохматой головой, тут же присел, оглядываясь за корму.
– Да-да, парень не простой! Далеко не простой, – чем-то недовольный, поддакнул Уильям Лофлин и закричал в медный рупор: – Держиись! Сейчас накроет!
Тяжелая волна ударила сзади, высоко вверх вздыбились фонтаны тяжелых брызг, вода захлестнула ют и покатилась, догоняя бушприт. Рваными зигзагами раскололось черное небо, дико – над самым клотиком, казалось! – раздался оглушительный треск, и словно из этих образовавшихся трещин с неба хлынули потоки воды.
– Дьявол меня побери! – закричал капитан, с беспокойством осматривая враз сузившееся до жутко маленького размера мировое пространство. – Ничего не видно!
– Придется драться со штормом вслепую, словно андабат[16] в римском Колизее, о которых я недавно читал в одной забавной книжечке. Гладиатор полагался только на слух, нам же придется полагаться на компас. Хорошо, что поблизости нет никаких опасных рифов, а то бы… – боцман не договорил – и без того ясно, что, попадись они на рифы в такой шторм, – верная гибель всему экипажу.
– Да-а, – неопределенно ответил Уильям Лофлин, помолчал немного, и вдруг возвратился к прерванному разговору: – А знаешь, Питтер, у меня такое ощущение, что я когда-то видел нашего немца…
Боцман не сразу понял, о ком идет речь, переспросил:
– О ком вы, сэр капитан?
– Я говорю о немце Дункеле. Понимаешь, как только он встал перед моими глазами, мне показалось, что я видел уже этого человека! Могли измениться выражение лица, рост, даже цвет волос, но глаза! Глаза у нашего брата практически не меняются. Вот и ты сказал, что увидел «акульи глаза» у Дункеля, и не отважился поднять на него кулак… Странно! Он стоит рядом, крутит штурвал, а я не могу отделаться от желания спросить: «Послушай, немец, а не встречались мы с тобой где-нибудь раньше Мельбурна?»
– Вот как? – Боцман даже рот приоткрыл, до того был поражен словами капитана. Высказал свое предположение, как наиболее вероятное: – Могли видеть его отца, сэр капитан. Говорят, что дети порой похожи на родителей, как воробьи в стае…
– Да нет! – упрямо стоял на своем Уильям Лофлин. – Именно с таким вот человеком у меня связываются неприятные ощущения… Не успокоюсь, пока не выясню, чем вызвано теперешнее душевное неравновесие. И даже недоброе предчувствие какое-то вкрадывается в сердце. Тьфу, дьявол побери! Так и сна лишиться можно!
– Надо прямо спросить! Пусть скажет, когда и где пересекались наши меридианы! – как всегда прямолинейно заявил боцман. – Хотите, я сам допрошу его, и пусть только попытается умолчать…
– Такой не скажет, Питтер. Если что-то есть за душой и он старается об этом не говорить, то и не скажет… Разве что в крепком подпитии проболтается? Как только придем в Кейптаун, сойдешь с ним на берег, попробуй напоить как следует.
– Будьте спокойны, сэр капитан! У меня не только Дункель заговорит, напившись, но и Геракловы столбы у Гибралтара запляшут от радости, угостившись за чужой счет как следует!
– Эй там, на баке! – неожиданно рявкнул капитан в рупор. – Слышите меня? Все ли целы?
С бака, как с того света, невидимые, отозвались вахтенные матросы, что они все целы, но слышат капитана плохо, надо повторять команды с юта через вахтенных у грот-мачты.
– Боцман, поставь у грот-мачты моряков с топорами. Вдруг будет необходимость рубить ее, если начнет заваливать барк на бок…
Но «Генерал Грант» хотя и скрипел неистово всем рангоутом, но продолжал неудержимо и помимо воли нестись вперед. Он уходил от прямого встречного ветра, но и шел по этой причине не туда, куда надо было капитану, а куда гнал его неистовый норд-вест…
Через четыре часа Генрих Дункель вновь заступил на вахту к штурвалу. Рулевой, который сменился с вахты, поспешил из-под дождя в кубрик. Вместе с ним в кубрик спустился и Питтер Лич осмотреть трюмы, нет ли где течи, не разошлись ли от дикой качки швы обшивки – не хватало теперь еще в трюмы набрать забортной воды…
Верхняя палуба казалась пустой. Вахтенные матросы, сменив друг друга, прижались к фальшборту, чтобы хоть как-то укрыться от пронизывающего сырого ветра, но от соленых потоков и от дождя, который принял шквальный характер, укрыться не было никакой возможности…
Питтер Лич поднялся на ют с таким выражением лица, словно ходил смотреть не знакомый трюм, а спускался на арену гладиаторского цирка и только чудом выдрался из окровавленных когтей тигра.
– Боцман, что случилось? – Капитан поспешил к трапу, по которому с заметным усилием над собой поднимался обычно скорый на ноги боцман. Неужели корпус дал течь? – Уильям Лофлин схватил Питтера за рукав жесткой брезентовой куртки. – Да говори ты скорее, Тумба немногословная! – Капитан обозвал боцмана той кличкой, какой его заглазно называет вся команда.
Генрих Дункель отлично понимал волнение капитана – если барк дал течь, то надежды на спасение практически нет никакой, потому как ураган относит их не в сторону Австралийского континента, где можно было бы выброситься на спасительный берег, а в пустынный угол океана, гораздо южнее Новой Зеландии…
– Там… – И Питтер ткнул рукой вперед, в сторону носового трюма, откуда он только что появился с видом грешника, которому продлили срок мучений в кошмарном аду.
– Что «там»?
Потрясенный боцман, словно рыба на горячем песке, только разевал рот, а сказать толком так и не мог.
– Питтер, я тебя спрашиваю или дубовый кнехт? – Уильям Лофлин распрямил ноги и всем корпусом повернулся к невменяемому боцману: – Вода в трюме? Много воды? Клянусь собственным лысым клотиком, ты напрасно испытываешь мое терпение!
Питтер Лич отрицательно мотнул головой, стряхивая с зюйдвестки обильные потоки воды и вместе с палубой заваливаясь влево, словно дерево под напором ветра.
– Там… караульный солдат… страшно убит! Страшно зарублен топором!
Капитан отшатнулся от боцмана, а Генрих Дункель, отворачивая лицо, всем телом налег на штурвал – барк, оседлав крутую волну, ехал на ней какое-то время, потому и рыскнул в сторону, пришлось доворачивать руль вправо…
«Быстро обнаружил сторожа пройдоха Тумба! – озабоченно подумал Генрих, стараясь не смотреть в сторону капитана и боцмана, словно он и не слышит их страшного разговора. – Теперь начнут разнюхивать, чьих рук это дело… Не соврал пьяница Ларри, в трюме действительно груз, которому трудно назвать цену! Теперь бы только взять его, и я полностью рассчитаюсь с тобой, капитан Лофлин! За все рассчитаюсь!»
– Идем, Питтер! – капитан быстро справился с волнением и тут же присел, не выпуская из рук поручней, а Генрих вцепился в штурвал и напрягся всем телом: со спины обдало тяжелой водяной массой, придавило к рулевому колесу, подержало так в напряжении с полминуты, потом вода схлынула с юта на палубу, накрыла матросов у грот-мачты, взбугрилась, взлетая на бак, и схлынула в океан через фальшборт и в шпигаты.
– Генрих, на тебя оставляю капитанский мостик! Смотри в оба! Если удержишь барк на волне, видит бог, я доложу о тебе в лондонском адмиралтействе, чтобы там о твоем будущем позаботились! Мы с боцманом отлучимся на минутку-другую, надо заглянуть в трюмы…
– Не беспокойтесь, сэр капитан! Все будет в порядке! Я внимательно слежу за ветром и за волной! – громко ответил Генрих капитану в спину уже, а сам с презрением поджал губы. «Поздно вспомнил о моем будущем, капитан Лофлин! Слишком поздно! Генрих Дункель – не прикормленная сторожевая собака, которая готова лизать руку, до этого бившую его по голове палкой!..»