Капитан и боцман, подгоняемые новым шквалом водяных брызг, скатились по трапу на палубу и вдоль штормового леера, мимо грот-мачты, а потом и мимо фок-мачты добежали до бака, из матросского кубрика по переходу прошли к носовому отсеку, через люк спустились в нижний грузовой трюм, освещенный двумя подвесными фонарями, которые раскачивались без устали, в такт боковой качке. Вдоль бортов равномерно были разложены крепко сколоченные ящики, обитые мягким листовым железом. В дальнем углу, слева от трапа, между штабелем из ящиков и закругленным корпусом, лежал длинноногий худой солдат из охраны. Уильям Лофлин наклонился, потянул его и вытащил за ноги ближе к фонарю. С невольным страхом в душе перевернул лицом вверх и отшатнулся – лоб солдата рассечен чем-то тяжелым и острым, около ящика набежала кровь, которая из-за качки растеклась невероятно широкой лужей.
– Топором его… – зловеще шепотом, словно боясь вызвать гнев злых духов на собственную голову, произнес Питтер. – Смотрите, сэр капитан! Этим же топором вскрыли ящик! Вот, на самом видном месте! Эх, дьявол, будь он не к месту помянут, кто-то орудовал со знанием дела! Ну и делишки у нас заворачиваются!
Верхний ящик правого штабеля, под фонарем, и в самом деле оказался раскуроченным, в щель между досками, завораживающе, тускло смотрело на людей… золото! Золотой слиток!
– Что ты думаешь, Питтер? – Уильям Лофлин дрожащей ладонью утер мокрое лицо, бакенбарды, вытер ладонь о такую же мокрую куртку, то и дело посматривал на жуткий труп молоденького солдата. Боцман стоял, широко расставив ноги, и в упор, словно колдун на поверженную жертву, смотрел на убитого, как бы надеясь, что тот от этого взгляда очнется и расскажет, что здесь произошло совсем недавно – солдат сменился бы с караула максимум через полчаса!
– Эт-та чертовщина мне здорово не по нутру, сэр капитан! – процедил сквозь зубы озадаченный боцман. – Всякое успел повидать на «Генерале Гранте», но чтобы вот так, топором рубили человека, – такого не было! И не по пьяному делу, что обычно происходит, а с целью узнать о грузе! Кто-то проверил, что же именно мы везем, свинец или…
– О золоте знали только я, Ларри, ты да офицер! – напомнил капитан, пытаясь справиться с волнением и начать соображать логически. – А вот видишь, что получается! Еще кто-то знает!
– Боюсь, что после загула вашего помощника в трактире старого Томаса о золотом грузе узнал весь Мельбурн! Ладно еще, если этот проходимец один. А если целая шайка? Мы в Мельбурне приняли в команду двенадцать человек! Ого, это уже прилично. Да к этому, если кто-то из старого состава соблазнится золотишком… Могут попытаться захватить барк, а нас – на рею!
– Я все время думаю о рулевом… Об этом немце. Ну не идет он у меня из головы, хоть вымбовкой[17] по затылку бей! Посмотреть по годам – зелень полуморская, а по грамотности – сам за капитана может встать на мостик и вести даже такой большой корабль, как наш барк!
Боцман в растерянности пожал плечами, закусил нижнюю губу, старательно обдумывал все варианты, по которым Генрих Дункель мог узнать о золоте в трюме.
– Не придумаю, откуда ему могло быть известно про груз? Ларри сам его отыскал, не он же к нам напросился, как прочая портовая шваль… В пересменок я заходил в кубрик – Генрих спал так, что его едва растолкали подняться на вахту. Если только Ларри и в самом деле проболтался про груз, а Генрих успел смекнуть… И это не подходит – остальных мы набрали за неделю до того дня, когда помощник ушел в крепкий загул, за ночь до отплытия… Не могли они заранее сговориться в шайку… Что-то другое, но что?
Уильям Лофлин, с трудом сохраняя устойчивое положение на зыбкой палубе, распорядился, стараясь смотреть на боцмана, а не на длинноногого солдата:
– Заколоти ящик, Питтер, да вызови сюда офицера. Передай ему мой приказ – самому лично сидеть в трюме, с пистолетами в руках! И в эту дверь никого не впускать, кроме тебя. Ты его кормить будешь сам, а вахтенным солдатам стоять у двери, но с той стороны, откуда проход в матросский кубрик. Всякую сволочь, которая сунется сюда без моего или твоего сопровождения – стрелять в лоб! Все понял, Питтер? Ну и отлично, иначе мы не доберемся до Лондона… Пророчил пьяница Ларри, что не миновать нам всем беды, и сам пророк несчастный куда-то уже сгинул. Ну, пошли наверх, вон как болтает барк. Да и страшно, вдруг заговорщики прикроют нас в трюме, так что и не выбраться будет, а они тем временем захватят корабль…
Генрих Дункель видел, как через десять минут из своей каюты, замотавшись в серый плащ, вслед за боцманом вдоль штормового леера побежал офицер и один из приданных ему солдат. Увидел и криво усмехнулся. Сторонний человек вряд ли понял бы причину скептицизма на лице рулевого и отнес бы это на счет естественного пренебрежения моряка к сухопутному служаке – офицер бежал неловко, и когда их настиг пенистый вал очередной волны, упал на палубу, почти скрывшись под водой. Счастье его, что боцман успел ухватить его за ворот плаща, удержал около себя, иначе кормил бы он акул… Солдат оказался посмекалистее – с ружьем на спине, он обеими руками вцепился в крепление шлюпки, и когда вода сорвала его с ног, остался висеть на руках в горизонтальном положении, словно длинная водоросль у скалы в пик отлива, прикрепившаяся к холодному камню одним концом.
– Сэр капитан, как ведет себя барометр? – спросил Генрих, как только офицер и солдат вслед за боцманом пропали за дверью в носовой кубрик. – Есть ли надежда?
– Как портовая шлюха – падает перед каждой золотой монетой! – довольно грубо ответил Уильям Лофлин, так и не найдя объяснения мучившему его ощущению, что с этим моряком он уже где-то виделся. Чтобы не смотреть на рулевого, он оглянулся за корму, вжал голову в плечи и с нечеловеческой злостью прорычал. – Опять идет!
Генрих понял, что там надвинулся еще один вал – и не последний, разумеется! – приник грудью к штурвалу, чтобы тугая накатистая масса не ударила о большое рулевое колесо, зажмурил глаза. Подумал: «Да сожрут меня акулы с потрохами, если это не так! – а я разживусь этим золотишком! В карман его, конечно, не напихаешь и за борт не сиганешь – аккурат вертикально поплывешь на дно! Но когда впереди покажется земля! Хотел бы я знать, куда именно вынесет нас рассвирепевший дедушка Нептун?»
– Если так падает наш барометр, то болтаться нам на волнах не менее недели! – подвел итоги капитанской реплике Генрих и впервые с беспокойством подумал, что там, куда их сносит ветром, увы, нет никакой приличной земли, разве что роковые рифы Окленда…
И еще три ночи и два дня барк, гонимый штормом, несся на юго-восток, а на рассвете двадцать первого мая Генрих Дункель, глянув вперед, в разрывах между низкими тучами, которые как-то вдруг разом, словно под встречным потоком низового ветра немного оторвались от моря, увидел то, что меньше всего хотел бы увидеть – прямо по курсу на расстоянии не более полумили, из воды торчали огромные каменные глыбы, острые, словно зубы в пасти льва. Более мелкие скалы высовывались из-под морской поверхности лишь тогда, когда над ними прокатывались пенистые волны и облака брызг сносило ветром в сторону. А за грядой ближних рифов, к востоку и к югу, были видны более крупные скалы какого-то каменистого острова.
– Сэр капитан! – едва не сорвав голос, закричал Генрих, поняв, что вот он, наступил роковой миг и корабля, и всего экипажа с перепуганными пассажирами. На карту поставлена сама жизнь, а не только притягательно сияющий золотой груз обреченного барка!
Уильям Лофлин, стоявший у грот-мачты вместе с боцманом, проворнее обезьяны в цирке взлетел на ют и понял – это конец! Мокрое лицо приняло цвет зрелого лимона – поздно! Поздно маневрировать парусами – до рифов рукой подать, и они не отдельной банкой[18], мимо которой еще можно было бы как-то проскочить, а практически перекрыли весь просматриваемый участок возможного пути кораблю при развороте…
– Черт бы побрал эти скалы! Это не Новая Зеландия! Нас занесло в каменные мешки Окленда! Боцман, свистать всех наверх! Одеть спасательные пояса! Приготовить шлюпки к спуску на воду!
– Может, проскочим на ту сторону рифов, сэр капитан? – Генрих понял, что, если экипаж бросит барк, все золото достанется морскому царю, а он и без этого не беден, куда ему еще столько!
– Только если сумеешь поднять барк на воздух! Я вижу, тебе многое по силам, немец! Попробуй успевать за моими командами, тогда, может, и проскочим! По крайней мере, будем гораздо ближе к острову и шлюпкам не придется скакать по скалам! Итак – держи левее! Еще левее, тысяча чертей тебе в ребра! Там буруны пониже, значит, рифы не столь опасны! Отлично!
– Давай посмотрим, капитан, кому что под силу! – с вызовом ответил Генрих, не прибавив обычного при обращении «сэр». – Есть держать еще левее! – Он всем телом налег на штурвал, вращая его влево на несколько оборотов, чувствуя, как вода упруго сопротивляется повороту руля, «Генерал Грант» пронесся вдоль огромного черного каменного зуба, и вся команда одновременно вскрикнула – корпус содрогнулся от резкого, но, к счастью, скользящего удара. И невольно каждый подумал – чем зацепили? Если килевым брусом, то мало беды, а если обшивной ниже ватерлинии – можно бросаться за борт и спасаться на этих голых камнях…
– Боцман! Пошли трюмных посмотреть, нет ли пробоины! – приказал Уильям Лофлин, и Питтер пропал с пятью матросами в трюме.
– Право на борт! Ага, ты уже успел начать поворот, немец! Быстрее ты, начинка акульих потрохов! – Капитан сам подбежал к штурвалу и помог Генриху развернуть нос барка – навстречу стремительно неслась огромная, как искусственно выточенная стела, высокая скала… Пронесло-о! – вздох облегчения пролетел над палубой, и снова капитан и рулевой неистово вращают штурвал, уводя форштевень барка от неминуемого, казалось, столкновения со скалами, разбросанными по проливу, который разделял два небольших острова – их счастье, что кливерные паруса и гафель еще не сорвало ветром! Без них барк совсем не слушался бы руля.