«Если из всех спаслись только эти двое, радости мне мало, значит, шлюпки разнесло вдребезги и они не богаче несчастного Робинзона в минуту, когда и его волны вынесли на пустынный берег. Мне совсем не хочется делиться с ними водой и сухарями. Не-ет, сначала посмотрю, куда они направятся. Надо знать, где остановились. И есть ли еще кто? А после этого буду принимать решение, себе на пользу, Тумбе в большое наказание!» – Поразмыслив так, Генрих затаился.
Питтер Лич что-то сказал молодому Джерри, и они пошли быстрее, обходя кратер по кругу. Вот они добрались до той скалы в проливе, где Генрих соорудил памятный для себя маяк, но на каменистой поверхности, к счастью для Генриха, не осталось никаких следов. Он видел, как боцман внимательно осмотрел пролив, отыскивая следы затонувшего барка, но даже щепки не осталось на виду, все снесло течением. Питтер Лич указал рукой куда-то на юг, потом пожал плечами, и они продолжили путь, завершая «кругосветку» по кратеру.
– Дьявольская пустыня! – донеслось до Генриха раздраженное ворчание Питтера Лича. – Ни капли воды. И ружья нет, чтобы подстрелить козы! Подыхать нам теперь… Ну, идем на берег! – Моряки мелькнули над гребнем кратера и пропали, словно провалились под землю.
– Теперь и мне пора подняться повыше и глазом окинуть ту сторону острова, так ли уж плохо живется людям, как они о том жалуются! – пробормотал негромко Генрих – кто знает, какая тут акустика? – вышел из-за валуна и осторожно, чтобы не вызвать ненужного каменного обвала, начал карабкаться на вершину кратера. Иные камни словно только и ждали этой счастливой для себя минуты, чтобы сорваться с места и подскакивая, словно застоявшиеся жеребята, помчались вниз, где и без того тесно от валунов. Шаг за шагом, помогая себе руками, взбирался Генрих по скалистому грунту. И чем выше поднимался, тем сильнее слышен рев океана и свист ветра между причудливыми каменистыми нагромождениями…
Вот и вершина кратера, полмили над уровнем моря, не меньше, и как далеко отсюда видно! К северу и югу – каменистые острова, к востоку и западу – бесконечное раздолье воды, волн и ветра! Генрих остановился за каменным столбом, выглянул – Питтер Лич и Джерри спустились от кромки кратера на четверть мили, не меньше, и направлялись в сторону обрыва, до которого оставалось идти еще милю или чуть больше. Не рискуя последовать за боцманом, пока моряки оставались на открытом месте – вдруг кто-то из спасшихся моряков сидит на обрыве среди валунов для подстраховки ушедших товарищей, увидит Дункеля и даст знак Питтеру!
– В ночь океан еще не совсем утихомирится, – с удовлетворением отметил Генрих, – а стало быть, боцман, если шлюпки уцелели, побоится покинуть остров… без меня! А когда стемнеет, подберусь поближе, тогда и приму решение – открываться или же… – до конца пока думать не хотелось: не все еще известно о «противнике», потому и план строить рано!
Осматривая пологую часть острова, заметил, что севернее той дороги, которую выбрал Питтер, чудом сохранился чахлый травяной покров, кое-где, прикрывая мелкие камни, поднимался кустарник, а у самого обрыва мотались на ветру деревца! Карликовая чахлая рощица, но все-таки росла!
– Деревьям и траве хватает дождевой воды, – догадался Генрих, – а человеку здесь невозможно прижиться… Интересно, а как на тех, южных островах? Там, наверно, есть кусочки земли гораздо больше этого одинокого вулкана! Могут быть и родники, но туда не сбегаешь с бочонком, далековато. И никому из нас не дано дара ходить по волнам, как Сыну Божьему. – Вскинул глаза к небу – по тоскливому состоянию в желудке понял, что время продвинулось за дневной экватор, хотелось есть: как позавтракал утром, перед заступлением на вахту, так и не до еды было. А теперь придется беречь каждую крошку сухаря…
Сумерки сгустились быстро, между тучами появилась ночная гулена – луна. Генрих покинул укрытие в скалах кратера и бережно пошел к восточному обрыву. И шагов за сто до среза земли уловил запах дыма – моряки жгли ветки деревьев, чтобы в ночь обсушиться и обогреться.
– Заметили рощицу, нарубили дров… Почему же я их не приметил? Наверно, поднялись до того, как я выглянул вслед за Питтером и Джерри, – догадался Генрих и крадучись преодолел последние футы пространства ровного склона – вот и край земли!
Они были здесь, обе шлюпки с «Генерала Гранта»! Одна оказалась как раз под ним, кормой вытащенная на гальку в узком месте между больших валунов, непонятно как тут оказавшихся, столь далеко от кратера. Вторая шлюпка была в пятидесяти шагах и покачивалась на воде, веревкой пришвартованная к камню, с парусом, обмотанным вокруг мачты. На ближней шлюпке мачта лежала: парус, по-видимому, сорвало еще на барке во время шторма.
У ближнего костра, хорошо присмотревшись, узнал своего подсменного рулевого Джима Перро, ходившего с пустой трубкой в зубах и вечно просивший чужого табаку на курево. Остальных он по именам не знал. Боцман и Джерри остановились у второго костра, кто там еще был, разглядеть невозможно, потому как все теснились к хилому огню, подставляя то спины, то бока.
«Остался еще боцман, который знает про золото “Генерала Гранта”, – отметил про себя Генрих, не сразу сообразив, что Питтер за эти страшные часы мог уже рассказать морякам, какой груз лежит на дне моря всего в миле от них. – Если боцман доберется до большого порта, он наверняка оповестит таможенников, где именно погиб американский барк. Могут прислать спасательную команду с водолазами, постараются найти корабль и поднять груз».
Что же теперь делать? Объявиться боцману и вместе с ним уйти с острова? А потом, добравшись до Новой Зеландии или до Австралии, «уговорить» Питтера так, чтобы он умолк навеки… Или что-то придумать этой же ночью, пока все здесь и никто во всем мире не знает об их спасении, а стало быть, и о месте затонувшего золота…
Генрих осторожно посмотрел вниз – здесь не спуститься, обрыв футов шестьдесят. Лучше пройти немного к северу, где прилепилась карликовая рощица.
«Даст Бог день, даст и пищу», – вспомнил Генрих слова, однажды слышанные в малолетстве в церкви. И наконец-то решив, что ему делать этой ночью, осторожно поднялся, отошел от обрыва и крадучись поспешил к месту намеченного спуска близ шлюпки с парусом.
Его бил холодный озноб – в спину дул резкий прохладный ветер – и чтобы хоть как-то сберечь остатки тепла в мокрой одежде, Генрих залег между валунами, совсем рядом с обрывом. Спуститься вниз он так и не рискнул – моряки с «Генерала Гранта» все еще толклись у костров, не испытывая особого желания в полусырой одежде укладываться спать на такие же влажные камни.
Лежал, смотрел на бурное темное море, на редкие звезды среди туч, на два неярких костра, на обреченных людей, а где-то совсем рядом до удивления знакомо по камешкам булькала вода. Сначала решил, что это галлюцинация, вызванная сильным желанием поесть и вдоволь напиться свежей воды, но потом прислушался внимательнее – именно так сбегает по камешкам родничок. Генрих торопливо встал на колени и в полумраке лунного света начал выбирать из-под себя влажную россыпь и складывать ее за спиной, чтобы не загремела вниз. И скоро убедился, что камешки увлажнены не только минувшим дождем – продрогшие ладони, ощупывая твердый грунт под россыпью, натолкнулись на ложбинку в сплошной скале, и мимо пальцев потекла вода…
Ткнув в лоб холодными влажными пальцами, Генрих перекрестился. Выждал несколько томительных минут, чтобы мутная вода сошла, плотно прижал тыльной стороной обе ладони к стенкам почти неразличимой в темноте ямки, тихо засмеялся, когда студеная влага наполнила пригоршни.
– Нектар олимпийских богов! – хохотнул Генрих, но тут же утишил голос и поднес ладони к губам, боясь пролить бесценные капли. Пил бережно, долго, потому как не без основания полагал, что родник не из-под земли, а просто от минувшего штормового дождя. Собралась где-то на монолите вода, отыскала дорогу и стекает теперь по склону, пока не булькнет последней капелькой.
«Как бы там ни было, – радовался Генрих, вытирая влажным платком застывшее от воды лицо, – а в ночь напьюсь досыта. На сутки, а то и на двое, сберегу водичку во фляжке». – Когда желудок отказался принимать даже маленькими глотками, он с трудом привстал с ломивших колен – стоять на камнях далеко не из приятных занятий! – снова переместился ближе к обрыву.
Костры прогорели и чуть светились затухающими на ветру углями. Моряки кто как сумел, укрывшись за валунами от ветра, спали, намаявшись за дни шторма и жуткие часы кораблекрушения. Тихо было и у дальней вытащенной на берег шлюпки. Генрих отошел от родничка еще шагов пятьдесят и в этом месте решил спуститься, а потом, выверяя руками каждый дюйм, где наступить ногой, буквально на четвереньках подкрался к шлюпке с мачтой и парусом. У костра, кто как, спали пятеро матросов, прикрыв головы куртками. А один, словно сторожевой пес в тесной будке, свернулся на дне шлюпки между скамьями.
Балансируя руками словно канатоходец, Генрих по скользким подводным камням прошел к шлюпке, заглянул – видны были крупные руки и широкие плечи матроса, прикрытые курткой, да грубые ботинки, торчавшие из-под скамьи у самого румпеля. Нижний конец паруса, плохо прихваченный шкотами, довольно громко хлопал на ветру. Вынув нож, Генрих без особого труда перерезал веревку, уперся плечом в корму и начал толкать шлюпку, осторожно ступая по каменистому и неровному дну, пока вода не дошла чуть выше пояса. Подтянувшись на руках, навалился грудью на кормовую доску – шлюпка заметно наклонилась – с бьющимся от нетерпеливой радости сердцем осторожно поднялся, перекинул ногу через борт…
«Ну, да сожрут меня акулы с потрохами, теперь и сам дьявол меня не отдерет от этой утлой посудины, коль вцепился я в нее обеими руками!» – ликуя, подумал Генрих, когда уселся на кормовую скамью, чтобы на несколько секунд перевести дыхание – полминуты не прошло, а спина взмокла от напряжения и страха, что этот в шлюпке поднимет голову, увидит непрошенного гостя и шарахнет веслом по голове…