– Господин сенатор, ради бога! Ведь вы обещали мне и команде, что не будете… О-о-о… – и захлебнулся воздухом на последнем слове: с бака грохнул выстрел Кугеля, Майкла отбросило к рубке. Цепляясь руками за Роберта, не спуская широко раскрытых глаз со звериного, перекошенного лица Дункеля, он медленно повалился на палубу. Из простреленной груди на куртку потекла кровь, а в глазах появилось выражение удивления, словно все это случилось не с ним, а видится в детективном фильме: боль еще не выплеснулась из тела через эти умирающие уже окна души человеческой…
«Наконец-то!» – подобно короткой вспышке молнии, мелькнуло в сознании Отто Дункеля и разом, как подумалось, сожгло напрочь никчемные сомнения.
Секундный общий шок взорвался диким криком Роберта:
– А-а-а, иуды-ы проклятые! – И он пантерой метнулся к фальшборту, чтобы своим телом сбить с палубы стоявшего там Дункеля, но Клаус был начеку. Его профессионально резкий удар перехватил Роберта и откинул матроса к рубке. Отто выстрелил, Роберт, не успев подняться на ноги, снова закричал, но теперь от жгучей боли, и упал на неподвижно лежащего боцмана, громко стукнув о палубу зажатым в руке кривым матросским ножом.
Степан Чагрин взревел так, будто его со спины ожгли раскаленным прутом, сделал рывок от своей двери и коротким ломиком сбоку нанес улыбающемуся Клаусу сильный удар. Глухо треснул череп, Клаус успел лишь безмолвно распахнуть рот и свалился к ногам механика, Степан пригнулся, левой рукой – откуда только и силы взялись! – поднял обливающегося кровью Клауса, как щитом, закрылся им и шагнул в сторону бака, навстречу Кугелю…
Фридрих выстрелил второй раз. От тупого удара в живот Есио Кондо качнулся, но устоял на ногах: пуля отрикошетила от слитка золота, который Есио засунул себе за тугой пояс под рубаху. Фридрих на долю секунды замешкался в удивлении, почему японец не повалился на палубу, и это стоило ему жизни. С воинственным воплем: «Банзаай» – Есио ловко метнул в Кугеля нож, да так удачно, что бывший штурман рухнул головой под шпиль и даже ногами не дернул.
Марта, словно наступив на гибкую и омерзительную змею, взвизгнула, отбросила беленькую сумочку, юркнула за шпиль. В ее руках оказался маленький револьвер, и она нажала на спусковой курок раз, второй, третий, не видя даже толком тех людей, в которых летели ее пули. Баронесса действовала в состоянии, близком к полуобмороку, какое обычно охватывает в подобной ситуации необстрелянных новичков и не с такой железной выдержкой, как у Отто или у Фридриха…
– Получай, макака поганая! – выкрикнул Отто, не имея возможности оглянуться, чтобы не пропустить рокового мгновения для самого себя. Он не видел, что творится у него за спиной, но слышал оттуда выстрелы и не беспокоился за Марту и Фридриха.
Пуля ударила японцу в грудь, и Есио с растопыренными руками отпрянул, загородив дорогу Чжоу Чану. Китаец с огромным ножом метнулся было на Дункеля, но наткнулся на Есио, задержался на миг, и Отто успел еще раз нажать на спусковой курок. Раненный в бок, Чжоу волчком завертелся на палубе, пока вторая пуля не заставила его замереть в скрюченном положении.
Негр Джим оробел. Едва прогремел первый выстрел, он отбросил бесполезную швабру, прыжком кенгуру достиг кормы яхты и, не раздумывая о будущем, бросился в воду, как будто рукой было подать не до диких скал Окленда, а до золотистого берега родной Флориды…
Отто Дункель вскинул пистолет, но дверь машинного отделения громко хлопнула и закрылась: Степан Чагрин исчез за ней. Отто успел заметить, что левое плечо механика залито кровью, но не знал, что это одна из пуль Марты достигла цели. Он в два прыжка был у двери, выстрелил в нее раз, другой – дыры обозначили место, где пули прошли насквозь через дубовые доски. Отто с яростью ударил ногой, пытаясь открыть проход, но Степан успел подпереть ее изнутри тем самым ломиком, которым убил Клауса: рулевой с залитым кровью лицом и шеей был отброшен механиком в сторону фальшборта и лежал ничком, подсунув под себя правую руку.
– Открой дверь, русская свинья! Все равно живым не уйдешь! – в исступлении кричал Отто и еще раз выстрелил. – Фридрих, возьми пару вымбовок, мы разобьем дверь и прикончим этого варвара! Уцелел в сорок пятом, сдохнешь в шестидесятом году! Но все равно смерть тебе будет от руки немца! Слышишь ты, покойник! Открывай! – и еще выстрел сквозь дверь.
В ответ из машинного отделения раздалась такая отборная брань, что Отто и без переводчика понял ее. И стрелял в дверь до тех пор, пока курок не щелкнул вхолостую.
– Фридрих, да иди же ты скорее сюда! – не оборачиваясь, позвал Отто. – Чего там мешкаешь?
За спиной в ответ – истерический крик Марты. Бросив револьвер, она перевернула Кугеля на спину: нож японца ударил бывшему штурману прямо в сердце. Рядом в диком безмолвии секунду стоял Дункель, потом раздалось рычание, сродни рычанию смертельно раненного тигра:
– Пр-роклятье! Пер-ребью всех! – Отто выдернул пистолет из пальцев Фридриха и распрямился. – Марта! Возьми свой. Идем добивать эту банду шакалов! Смерть варвару! Смерть!
Как заводная кукла, послушная воле туго закрученной пружины, баронесса подняла с палубы револьвер и пошла за Дункелем. И в ту секунду, когда она поравнялась с лежащим на боцмане Робертом, рулевой, собрав остатки сил, окровавленный, приподнялся, опершись на левую руку, Марта уставилась полубезумным взглядом в его искаженное болью и ненавистью лицо и, словно загипнотизированная этими умирающими прекрасными глазами, застыла перед раненым. И этого было достаточно: матрос увидел у нее в руке револьвер, понял, что и она убивала…
– Получай, су-учка немецкая! – прохрипел с кровью на губах Роберт и взмахнул ножом.
– А-а-ай! – Марта отшатнулась, но было уже поздно.
Смертельно-жуткий вскрик Марты ударил в уши Отто с такой силой, что он непроизвольно сделал прыжок от двери рубки и резко обернулся, готовый стрелять: снова падая на палубу, Роберт острым лезвием располосовал живот Марты, и баронесса, глаза которой от ужаса и от боли вот-вот, казалось, выскочат из орбит, отшатнулась к фальшборту, переступила ногами раз, второй, третий и… опрокинулась с палубы в безмятежно спокойное море, но слабый всплеск упавшего тела показался Дункелю страшнее грохота извергающегося Везувия!
Отто разразился такой бранью, что и скалы Окленда рухнули бы, имей они уши! В этот яростный вопль он вложил всю силу нечеловеческой ненависти к тем, кто лишил его любимой женщины, единственного верного друга. Обезумевшим зверем налетел он на дверь, тяжелой вымбовкой ударил в дверь и почувствовал, что дерево может поддаться…
– Убью-ю! – рычал окончательно лишившийся возможности сдерживать расходившуюся ярость Отто, нанося в стонущую дверь удар за ударом, а из машинного отделения в ответ неслись не менее яростные выкрики, где перемешались английские, русские и немецкие слова в один поток проклятий и угроз:
– Я вам покажу, фашисты, Сталинград! Я вам покажу «Дранг нах Остен![27]» Вы у меня подавитесь этим золотом! Подавитесь, а на пользу не пойдет! Будет и вам, недобитые фашисты, «Гитлер капут!». Будет! За всех ребят поквитаюсь!..
Сквозь пулевые дыры из машинного отделения на Отто Дункеля неожиданно и резко пахнуло бензином. Механик закашлял, перестал выкрикивать проклятия. Отто оцепенел. Ярость в мозгу улеглась мгновенно: русский вылил из канистры бензин! Зачем? Неужели он решился на такое самоубийство? Да-да, иначе не орал бы знакомые каждому европейцу слова «Сталинград» и «Гитлер капут!».
И впервые сознательно с той секунды, когда поддался приступу ярости и завопил на боцмана: «Цурюк!» – и как бы дал команду Кугелю стрелять по матросам, Отто на цыпочках попятился от двери, понимая, что должен, должен немедленно покинуть яхту!
– О Господи, что же мы натворили?… Что теперь будет? – Он уже взялся рукой за крепко натянутый бакштаг, перенес ногу через фальшборт, чтобы прыгнуть в воду, и успел подумать: «Посейдон, не погуби!»
Карл невольно вздрогнул от гула, который сквозь толщу воды достиг его слуха у разбитой перегородки носового трюма. Он успел нагрузить еще две сетки и собирался начать подъем на поверхность – меняться местами с отцом.
«Что это? Неужели проснулся вулкан? Но утром не было никаких признаков!» На память вдруг пришла красочно показанная Жюль Верном трагическая гибель легендарного «Таинственного острова» вместе с капитаном Немо… Поспешно, насколько это было возможно в воде, он покинул разбитую носовую часть «Генерала Гранта», поднялся на опрокинутый борт, посмотрел вверх. И тут сначала с удивлением, а потом, осознав, с ужасом увидел, что страховой конец, который до этого был в натянутом состоянии, вдруг обвис, словно наверху его кто-то обрезал или бросил на волны… Огромное темное пятно, как туша убитого кашалота, быстро увеличиваясь в размерах, падало на Карла, и он, загребая руками и ногами, отступил ближе к зарослям извилистой и длинной морской капусты у самой скалы. Темное пятно в свете мощного фонаря удалось рассмотреть, и Карл, потрясенный, узнал полуразвороченную взрывом яхту. Вместе с яхтой, увлекаемые водоворотом, во тьму океана опускались, кружась, будто в фантастическом хороводе, несколько тел… и среди них Карл отчетливо, буквально в нескольких шагах от себя, увидел баронессу. В белом спортивном костюме, с распахнутыми в стороны руками, Марта как будто кружилась по солнцем залитому лугу…
«Боже мой! – кровь ударила в голову, вызвав незнакомое до сих пор ощущение тупой боли в затылке. – Что там случилось? Что там у них случилось? Где отец, если баронесса здесь?»
Еще несколько секунд, и страховой конец, запутавшийся в обломках яхты, потянул бы Карла вслед за собой в океанскую пропасть… Яхта бесшумно проплыла рядом с Карлом, упала бортом на опрокинутый барк. Леденея душой и телом от охватившего отчаяния, не желая даже взглянуть, что делается там, где рангоутом сцепились два мертвых судна – остались они на подводной площадке или упали вместе в бездну, – Карл заработал руками и ногами, стараясь как можно быстрее подняться на поверхность. И