Господин Стив Хартигэн никоим образом не отреагировал на вломившихся в номер людей, и только его правая рука, вытянутая вперед, делала странные движения, будто Хартигэн продолжал отшвыривать от себя пальцами нечто жуткое и омерзительное. Однако перед ним ничего не было, кроме развернутой и упавшей на желто-зеленый ковер мельбурнской вечерней газеты «Геральд». Именно на эту скомканную газету хозяин номера смотрел так, словно на пестром ковре лежал не квадрат бумаги с разновеликими заголовками, а изготовившаяся к смертельному броску кобра.
– Господин Стив, как вы меня напугали, я думала… – Элизабет вышла вперед инспектора и хотела сказать, что крик старого человека напугал ее до полусмерти, однако едва инспектор наклонился, чтобы поднять газету и положить ее на стол рядом с другими газетами, как господин Хартигэн вдруг вскочил на ноги, правой рукой схватился за грудь, протяжно, с болью простонал и, как в пропасть, шагнул с дивана. Полисмен Барриджи от двери не успел даже подскочить к нему и подхватить на руки.
Элизабет отшатнулась, закрыла лицо ладонями, но и ее отчаянный крик не смог заглушить глухого стука упавшего на пол тела…
Инспектор Ральф Ванде нахмурил брови, с трудом оттеснил полицейского Барриджи, который неуверенно топтался около неподвижного господина Стива Хартигэна, торопливо перевернул его на спину и склонился над ним.
– Похоже, еще живой, – с легким заиканием выговорила мисс Маргарэт Шатт, сцепив пальцы до такой степени, что они у нее побелели в суставах.
На лице господина Хартигэна – а что господин еще жив, в том инспектор уже не сомневался, – зловеще холодно, словно капли с подтаявших сосулек, блеснули крупные слезы, застрявшие в морщинках у крепко сжатого рта.
– Барриджи, ну что вы стоите фонарным столбом? Быстро вызовите врача! – распорядился инспектор и снял шляпу.
Через несколько минут буквально на крыльях в номер влетел доктор, с ним явились санитары в белом, бережно уложили господина Хартигэна на носилки и вынесли из номера, чтобы тут же отправить в больницу. Горничная Элизабет, словно прощаясь навсегда, перекрестила доброго господина Хартигэна уже на носилках, не удержалась и тихо заплакала.
– У него есть родственники? – неизвестно к кому обращаясь, спросил инспектор.
Мисс Тендер и мисс Шатт переглянулись в недоумении: в журнале приезжих пишутся, как правило, сведения, откуда приехал временный жилец…
– Кажется, он из Африки, из Виндхука, – вспомнила мисс Маргарэт Шатт и хоть этим помогла инспектору.
– У господина Хартигэна нет там родных, – сквозь слезы, тихо всхлипывая, проговорила Элизабет, успев натереть глаза до легкой красноты: ей искренне было жаль этого одинокого старого человека, который относился к ней с такой нежностью, хотя и не понятной для нее. – Как-то в дождливый вечер он задержал меня разговором почти на двенадцать мину. И пожаловался: «Если бы вы знали, дорогая Элизабет, – я не поняла, отчего он так меня назвал: дорогая Элизабет! – как я одинок! Жестокий бог Посейдон забрал моих сынов, от меня увезли в Германию внуков. Приехал поклониться могилам сынов, а добраться до тех могил никак не могу, никто не хочет взять меня на борт и отвезти на Оклендские острова… Я бы там остался и умер с сознанием, что и мои кости лежат рядом с костями сына Карла…» Вот отчего он так долго жил у нас, – напомнила Элизабет, снова вытирая слезы беленьким платочком.
– Грустная история, – согласился инспектор Ванде, покачал головой, словно с кем-то мысленно спорил. – Плохая ему будет жизнь в одиночестве… если и выкарабкается из когтистой лапы смерти. Плохо старику среди чужих. Жил человек, к чему-то стремился всю жизнь, и в один вечер раз – и нет ничего: ни человека, ни заветного желания.
Инспектор приступил к осмотру номера. Первое, что бросилось в глаза, – оброненная бывшим хозяином комнаты газета «Геральд». Именно на эту газету господин Хартигэн смотрел перед тем, как с дивана шагнуть в возможное небытие…
– Клянусь честью мундира, похоже, что именно из-за этого газетного листка наш почтенный господин Хартигэн едва не приказал долго жить! – в некотором раздумье пробормотал инспектор, обращаясь не к дамам, а к полицейскому Барриджи.
– Что же там писано… такого потрясающего, сэр? – кашлянув в кулак, спросил полицейский и с суеверным страхом покосился на смятую газету. – Я понимаю, если в нее завернуть кобру и подбросить в номер, тогда, конечно, заиграют поджилки у любого, а не только у старого человека!
– А вот сейчас поищем эту самую кобру, как вы изволили шутить, Барриджи, – ответил инспектор.
Он поднял газету, разгладил и без особого труда нашел статью, на которой закончил свое чтение господин Хартигэн. Это была небольшая заметка, помещенная на последней странице в разделе происшествий и занимательных фактов. Начиналась она крупным, красиво набранным заголовком «За золотым призраком».
Не замечая, что рядом с ним, по-прежнему сжимая в пальцах скомканный батистовый платочек, стояла Элизабет, сама вся такая же бледная, инспектор, невольно передернув плечами, медленно прочитал:
– «Канберра. От новозеландского порта Данидин отошло небольшое поисковое суденышко “Эйкерн” под командованием Джона Граттана. Кроме капитана, на борту находится четыре аквалангиста, одновременно исполняющие обязанности матросов. Судно направляется в район островов Окленда, находящегося к юго-востоку от Новой Зеландии, на розыск американского барка “Генерал Грант”, затонувшего где-то в этом районе. Напомним читателям некогда широко ходившую по нашим портовым городам историю… Май 1866 года. Из Мельбурна в Лондон отправился в плавание “Генерал Грант”. В декларации судового груза было записано: “740 килограммов золота…” Этот груз, покоящийся теперь на дне Тихого океана, оценивается сейчас в 20 миллионов фунтов стерлингов. Близ островов Окленд барк попал среди скал в каменную ловушку и затонул. Из 83 человек судовой команды спастись удалось лишь десяти. Они-то и рассказали, где приблизительно легли на дно золотые слитки. С этого времени легенда о золоте “Генерала Гранта” начала свое путешествие по морским кабачкам и тавернам… Многие с тех пор искали затонувший барк. 18 экспедиций окончились безрезультатно. 29 аквалангистов и водолазов погибли в погоне за “золотым призраком”. Правда, были обнаружены обломки какого-то судна, которое, как утверждают, и было “Генералом Грантом”. И вот очередная экспедиция». Слова «740 килограммов золота» и «20 миллионов фунтов стерлингов» господин Хартигэн не зря подчеркнул карандашом красного цвета. Он, по-видимому, тоже имел в своей жизни какое-то отношение к этому «золотому призраку». Вполне возможно, что среди двадцати девяти погибших как раз и были его сыновья, о которых он упоминал при вас, Элизабет, будто морской бог отнял их у него. Вот такие дела, дамы и господа… – Инспектор свернул газету, положил ее на стол.
– Н-нда-а, – прогудел Барриджи. – Если такая гора золота приснится, то поутру, проснувшись и не найдя таковую в комнате, можно свихнуться от отчаяния, это точно!
Инспектор обошел Элизабет, выдвинул верхний ящик стола.
– Смотрите, Барриджи, тут кое-что есть. Запиши для протокола. Та-ак, туалетные принадлежности, совсем новая электробритва, портмоне с наличными… наличными сорок фунтов с мелочью. Ага, вот паспорт. О-о, а это уже что-то посерьезнее! – из нижнего ящика инспектор вынул большой пакет из толстой бумаги светло-голубого цвета, прочитал, от удивления растягивая слова и вздымая брови под лоб: «Моей приемной дочери баронессе Элизабет Бутанис завещание».
Элизабет вскрикнула, отступила от инспектора, который резко повернулся к ней с протянутым пакетом. Потом нерешительно, словно ослышалась, приняла.
– Это и вправду мне? – голос ее дрожал от волнения, а может, от предчувствия чего-то невероятного…
– То, что вы баронесса Элизабет Бутанис, я ничуть не сомневаюсь, – ответил инспектор с легким поклоном головы и покосился на сраженных этой новостью мисс Тендер и мисс Шатт. – А что касается «приемной дочери», то, по всей вероятности, разъяснение последует из содержания этого пакета. Сядьте, баронесса. И вы садитесь, любезные дамы… Тебя, Барриджи, не приглашаю садиться, можешь и постоять по молодости лет. Тем более что дамы сядут на диван, а я – в это новое и единственное в номере кресло. На твою долю остается только вешалка у двери… Мне кажется, завтра нам всем предстоит идти в нотариальную контору засвидетельствовать подлинность этого завещания. Конечно, если господин Хартигэн сам не поправится и не призовет Элизабет к себе с пакетом…
Элизабет, примостившись на край дивана рядом с растерянной мисс Шатт, с каким-то необъяснимым беспокойством в душе, словно страшась скрытого внутри таинства, надорвала пакет, вынула чек и протянула его инспектору.
Ральф Ванде прочитал, с завистью в голосе крякнул:
– Недурно, господин Хартигэн, недурно! Мне кажется, Элизабет, что ваш приемный отец является последним потомком в роду графа Монте-Кристо!.. Баронесса, это чек в Мельбурнском банке на ваше имя и на сумму сто двадцать пять тысяч фунтов стерлингов! Поздравляю…
Рядом с Элизабет ойкнули обе дамы, полицейский Барриджи поспешил снять фуражку.
– Теперь вам, баронесса, нет нужды служить у нас… горничной, – мисс Шатт говорила ласково, но не смогла скрыть невольной разочарованности: везет же некоторым, а вот ей в жизни ничего подобного так и не выпало…
– Читайте, госпожа Бутанис, что это за такое длинное письмо, – поторопила мисс Сюзан Тендер, сгорая от нетерпения узнать тайну новой Золушки, которая на их глазах из простой горничной вдруг превратилась в знатную баронессу!
Пальцы молодой девушки заметно вздрагивали, когда она развернула письмо на пяти или шести листах и, волнуясь, начала читать…
Только через час, положив бумаги господина Хартигэна в дипломат, инспектор Ральф Ванде опечатал номер и в сопровождении молчаливого полицейского Барриджи покинул место столь странного происшествия, где встретил свой, может, роковой час господин Стив Хартигэн, он же бывший сенатор Отто Дункель. Рядом с задумчивой баронессой Элизабет Бутанис он направился по гулкому коридору, из дальнего конца которого через просторное окно были видны огни высотного здания с суматошно бегающими неоновыми огнями рекламы…