Напротив двери и пробитой стены, на покрытой ковром лестнице, лицом вниз лежал Артур в такой позе, словно он пытался заползти наверх. На нем был толстый шерстяной халат. Никаких повреждений, похоже, он не получил, хотя лежал совершенно неподвижно.
Непостижимым образом Артур Бреннер не только остался жив, но даже почти не был задет – только ссадина на щеке. Отброшенный взрывной волной, он потерял сознание и всем своим массивным телом распростерся на ступеньках. Но вот его тяжелые веки дрогнули, он открыл глаза, посмотрел на нас и беззвучно медленно зашевелил губами.
– Они поставили на дверь мину-ловушку, – заметил Питерсон. – Дайте ему немного коньяка.
Коньяк, похоже, воскресил Бреннера: глотнув, он замотал головой.
– Я услышал колокольчик на дверях, открыл, и вдруг рвануло. Больше ничего не помню. Прихожу в себя, а вы тут.
– Слов нет, вам здорово повезло.
– Знаю, знаю. Они хотели убить меня.
Судя по всему, обошлось без неприятных последствий. Через несколько минут Артур уже был на ногах и, покачивая своей огромной головой, провел нас к себе в кабинет. Пока он, оставив нас, спустился в подвал, в мастерскую, посмотреть, в целости ли его фарфоровые фигурки, Питерсон быстро разжег камин, и когда старик вернулся, огонь уже горел вовсю. Щека у Артура была заклеена пластырем. Он улыбался, довольный: ни одна из его фигурок не разбилась.
Дав Артуру подробный отчет о том, что произошло со мной после того, как, пожелав мне спокойной ночи, он посоветовал прочесть молитву, Питерсон откинулся на спинку кресла, обитого ситцем, и наконец раскурил сигару.
– Все сводится к довольно удивительному факту, в который почти невозможно поверить. Мы – в осаде. Это война, и мы, отрезанные стихией, подвергаемся нападениям со стороны неизвестных нам сил. Мы уничтожили одного из них. Они убили у нас двоих и пытались ликвидировать еще двоих. Они атакуют нас в наших собственных домах, применяя огнестрельное оружие и взрывчатку.
Питерсон взглянул на нас. У меня было ощущение полной нереальности, хорошо знакомое любителям детективных фильмов, где опасность – всего лишь выдумка режиссера, не имеющая никакого отношения к вашей собственной жизни. Однако я ошибался. Это было не кино.
– Но почему? – тихо спросил Артур.
– Им нужен тот ящик, – ответил Питерсон.
– Не только, – добавил я, преодолевая смертельную усталость. – Они хотят убрать всех, кто мог видеть содержимое коробок. Всех, кто мог знать о них.
– Они напуганы, – вставил Питерсон.
– Я – тоже, – признался Артур.
К вечеру мы втроем сели в «кадиллак», пробрались через узкую дорогу и с огромным трудом доползли до города. Мы приняли вызов.
Когда мы наконец вошли в контору Питерсона в здании суда, нас уже дожидался мэр городка Рихард Ахо. Он был финн по происхождению. Этот сорокачетырехлетний бледный человек, владелец страховой компании, был одет в пурпурный спортивный костюм буеристов команды «Викинги Миннесоты». В руке он держал такого же цвета картуз с длинным козырьком. Именно ему принадлежал и тот пурпурный снегоход, что стоял сейчас у крыльца здания.
– Питерсон, – сказал мэр, когда мы остановились в приемной и Элис пожирала нас глазами. Сильно пахло крепким кофе. Шипел радиатор. Было пять часов вечера. – Питерсон, – повторил он, – что происходит в этом городе? Я приехал сюда, чтобы испытать свой новый снегоход, рождественский подарок Филлис, и слышу всякие идиотские истории.
– Какие идиотские истории, Рихард? – Питерсон снял пальто, повесил его на крючок. – Элис, бутерброды! – крикнул он. – Со всякой всячиной! И вы, Элис, просто душечка! – Он прошел к себе в кабинет. – Какие же идиотские истории вы слышали, Рихард?
Мы все собрались в кабинете. Сразу стало невыносимо душно.
– Будто кто-то погиб… вот какие. – Ахо пристально смотрел на Питерсона. – Прежде всего, один из Куперов, затем библиотекарша… Пола… э-э-э… Смитиз. Они действительно погибли? Убиты? – Он расстегнул стеганую куртку. – Боже, ну и жарища здесь у вас!
– Да, убиты. А этот вот парень, – указал Питерсон на меня, – это другой Купер, Джон Купер. На него тоже покушались, уже дважды, а прошлой ночью он подстрелил одного из них у себя перед домом. Сегодня днем кто-то подложил бомбу в доме Артура Бреннера. Взрывом разнесло весь фасад.
Ахо выслушал все это молча, с выражением недоумения на лице. Мне никогда не приходилось слышать об этом человеке, хотя он тоже родился в Куперс-Фолсе. Время от времени он поглядывал на меня и наконец заметил:
– Мистер Купер, похоже, несчастья следуют за вами по пятам.
Питерсон широко улыбнулся. Ахо сверлил меня своими угольно-черными глазами.
Я зевнул:
– Выходит, так.
Пока мы ели бутерброды, выяснилось, что наша телефонная связь с внешним миром прервана: бурей повалило телеграфные столбы по берегам Сент-Круа и во многих других важных пунктах нашего штата. Можно было связаться с Миннеаполисом по коротковолновой радиосвязи, но, поскольку эта маленькая война касалась только нас, мы не сделали этого. Питерсон заявил, что заниматься этим нет никакого смысла, ведь все равно к нам невозможно добраться: дороги занесены, самолеты не летают. Снегоходы могли бы пробиться, но только теоретически, а практически – вряд ли. Слишком большая стужа, а видимость при такой пурге равна нулю. Как это ни неприятно, мы полностью отрезаны от мира. Ахо согласно кивнул.
Из Буэнос-Айреса, куда Питерсон послал запрос, ответа пока не поступило.
Ящик лежал посреди стола. Питерсон слегка подтолкнул его локтем:
– Весь сыр-бор вот из-за этой штуковины. Она все еще у нас. И они все еще хотят ее заполучить. Для нас она не представляет никакого интереса, поскольку мы не знаем, что там.
– Не собираются же они уничтожить всех нас? – Ахо скривил губы.
Питерсон покачал головой:
– Не знаю.
– По их мнению, Артур убит, – заметил я. – Они, вероятно, думали, что он видел содержимое ящика и понял, что все это значит.
Бреннер высморкался, закашлялся. Чувствовал он себя еще хуже, чем прежде. Сидя в углу в кресле, поникший, с замотанным вокруг горла толстым шарфом, он выглядел на все свои семьдесят лет. Питерсон вытащил из стола флягу с коньяком и протянул ему.
– Им неизвестно, где сейчас находится ящик, – сказал он. – Почему вы не идете домой, Элис? – спросил он, когда Элис принесла еще бутерброды и свежий кофе. – Уже поздно.
– Я боюсь выходить на улицу, – ответила она. – Мороз, и повсюду шатаются бандиты. Я никуда не пойду. Останусь здесь, пока не кончится этот буран, – закончила она решительным тоном.
– В таком случае снимите номер в гостинице, – сказал Питерсон. – За счет городской казны.
– Вот это замечательно. Я так и сделаю, но некоторое время все же побуду здесь. Возможно, я вам понадоблюсь. – С этими словами она удалилась в приемную. Мы слышали, как она разговаривала с женщинами, работавшими в этом же здании, которые теперь собрались вокруг ее стола.
– Приятная секретарша, – заметил Бреннер.
– Итак, никто из них не знает, где находится этот проклятый ящик, – продолжал Питерсон. – Я считаю, нам лучше оставить его здесь, закрыть в моем сейфе, а самим отправиться в гостиницу и, как говаривал Джон Уэйн[5] в своих ковбойских фильмах, там и окопаться.
Никто из нас не смог предложить ничего лучшего, поэтому мы, заперев здание суда на ключ, двинулись, прокладывая себе путь сквозь пургу, через улицу в гостиницу.
Мы с Артуром поселились в одном номере. Пили коньяк, и так все вместе просидели до полуночи. Разговор не клеился. Мы изрядно утомились. В полночь, когда у меня уже слипались глаза, Питерсон настоял, чтобы мы ложились спать.
Артур захрапел почти мгновенно. В душной атмосфере номера стоял аромат лимонного пунша, который он выпил перед сном. Я устал до такой степени, что ни о чем не мог думать.
19
Посреди ночи раздался оглушительный взрыв. Я открыл глаза. Пот струился по мне ручьями: в комнате было натоплено немилосердно. Бреннер спал сном праведника, глубоко дыша. Меня бил озноб. С минуту я не мог сообразить, отчего проснулся. Потом услышал новый взрыв. Значит, это не во сне, а наяву. Действительно взрыв. Я выбрался из-под одеяла, подошел к окну. Слышался натужный вой снегоходов. Уличные фонари отбрасывали желтоватый свет сквозь валивший снег, и за этим снегопадом горело здание суда. Пламя вырывалось рваными языками из окон. Последовал еще один взрыв, и в темноту выплеснулись новые потоки огня. Окно, перед которым я стоял, задребезжало.
Бреннер зашевелился. Я выбежал в коридор и забарабанил в дверь к Питерсону. Услышал отклик: «Войдите!»
Питерсон сидел в кресле у окна, устремив взгляд на улицу. Перед ним в ночи полыхал пожар. Ахо стоял в дверях ванной комнаты, на белых кафельных стенах которой играли яркие отблески пламени.
Питерсон даже не обернулся ко мне.
– Итак, Купер, как вам это нравится? Они только что взорвали мою паршивую контору. – Он мрачно хохотнул. – Настойчивые, сволочи, надо отдать им должное. Появляются среди ночи, в такой мороз, сдохнуть можно, сорок ниже нуля, и знай себе прут в темноте на своих снегоходах, а ради чего? Ради какого-то ящика. И поднимают на воздух целое здание.
Ахо чихнул и выругался, а я не знал, что ответить.
Вспыхнула спичка, запахло сигарой, которую закурил Питерсон.
Я взглянул на часы – четверть четвертого. Все тело ныло, голова болела. Меня по-прежнему колотил озноб. Послышались чьи-то голоса: это горожане, застигнутые пургой и вынужденные заночевать в гостинице, стали выползать из своих номеров в коридоры, разбуженные взрывом.
– Да входите же, не торчите в дверях, бога ради, – сказал Питерсон.
Бреннер тоже проснулся. Он стоял позади меня, закутавшись в свое толстое пальто, и шмыгал носом. Не говоря ни слова, он проследовал за мной в комнату.
Мы молча вчетвером смотрели сквозь вьюгу на разгоравшийся пожар. Пламя пожирало здание. Стена, поврежденная взрывом изнутри, с треском обвалилась. Нашему взору открылся кратер вулкана, пылающий желтым и о