— Проходите. Борис Степанович ждёт вас.
Заставлять его повторять приглашение мы не стали.
Борис Степанович, он же Боря, он же Гусь, он же враг мой по гроб жизни, оказался крупным мужчиной лет тридцати пяти, симпатичным и гладко выбритым. Причём как на лице, так и на голове. Он сидел в глубоком кожаном кресле, положив ногу на ногу, и курил толстую чёрную сигару. Ящичек таких же сигар стоял рядом на низеньком лакированном столике, где кроме него находилась бутылка французского коньяка и полупустой бокал. Голая девица, по типу той, что я встретил в зале, сидела перед ним на мягком ковре и держала на ладонях поднос с фруктами. И девка, и фрукты выглядели очень сладкими, из чего я сделал вывод, что Боря ни в чём себе не отказывает.
Слева от Бори стоял Антошка, а слева от Антошки на полу лежала… Любаша!
Сердце выпрыгнуло из груди, два раза обскакало комнату и вернулось на место. В первое мгновенье мне показалось, что Любаша не дышит, потому что платье цвета свежей сирени, любимое моё платье, на груди не поднималось. Её руки и ноги были связаны верёвкой, рот замотан какой-то тряпицей, похоже, галстуком. Длинные светлые волосы, которые я так часто видел во сне, в беспорядке разметались по лицу и полу, и Антошка, этот прыщавый негодяй, наступил на них своим грязним ботинком…
Я не стал церемониться, ибо нельзя строить из себя джентльмена, когда женщина твоей мечты находиться в столь плачевном состоянии. Я резко толкнул Отто фон Глыбу на кресло, другой рукой выхватил пистолет и направил его на Борю.
— Только дай мне повод!
Боря прикусил сигару и замер.
— А ты, — повернулся я к Антошке, — рыжий прыщавый недоносок, отойди от неё!
Антошка сделал шаг назад.
— Теперь нагнись и достань пальцами ботинок. Выпрямишься — вторая пуля твоя.
— Мне тоже нагибаться? — спросил вдруг Отто фон Глыба. Он сидел на полу у ног Бори Гусева в обнимку с фруктовой девкой и страдальчески морщился. Неприятная ухмылка наконец-то сошла с его губ.
— Сиди, где сидишь, — разрешил я.
Не опуская пистолета, я склонился над Любашей и осторожно убрал волосы с её лица. Её чистые проникновенные глаза смотрели на меня с надеждой и радостью. Именно ради этого взгляда я и шёл сквозь все невзгоды, обрушившиеся на мою бедную голову в последние тридцать шесть часов.
— Я знала, что ты придёшь, — тихо сказала Любаша, когда мне удалось освободить её от оков злого Гусева. — Я знала…
Я почувствовал себя героем. Всего лишь неделю назад я был скромным обывателем, никому не нужным и не известным — и вот герой. Приятно, чёрт возьми!
— Больше никуда одна не ходи, — скромно ответил я, помогая ей подняться на ноги.
Первый раз в жизни, точнее, первый раз за всё время нашего знакомства, я держал её в своих руках, прикасался к её телу, чувствовал тепло её дыхания, и мне казалось, что я вернулся домой. Ощущение чего-то родного, близкого, доброго охватило всего меня и потянуло в бесконечную пустоту блаженства и страданий, где влюблённый человек превращается в зыбкую эфемерную субстанцию не способную к действию. Я понимал, что сейчас не время погружаться в мечты, что маленькая слабость может обернуться большими потерями, но ничего поделать с собой не мог…
К жизни меня вернула Любаша. Она осторожно высвободилась из моих цепких объятий и сказала:
— Даниил, надо их связать.
Я встряхнулся. Да, сначала общественное, потом личное, и перенацелил пистолет на немца.
— Уважаемый Отто Фридрихович, будьте любезны, окутайте Борю этими путами, — и ногой швырнул ему верёвки, которые только что снял с Любаши.
— Вам это не поможет, — криво усмехнулся Боря. — Далеко вы всё равно не уйдёте. Мои ребята и на дне морском вас отыщут.
— Вяжи, — кивнул я фон Глыбе. — Девку тоже.
Фон Глыба подчинился. А что ещё ему оставалось делать? Я был очень расстроен, а по многолетнему опыту он знал, что сердить расстроенного влюблённого мужчину крайне опасно. Пусть даже он не знает, где находится предохранитель. Он связал Борю, потом девочку с фруктами, потом послушно завёл руки за спину, позволив мне связать его самого. Потом всем троим я заклеил рты скотчем, чтобы криками о помощи они преждевременно не привлекли внимание резвящихся за зеркальной стеной громил, потом отошёл, критически осмотрел дело рук своих и остался доволен.
С Антошкой я поступил проще. Я просто ударил его рукоятью пистолета по голове и всё. В кино часто показывают такой трюк, и я подумал: а чего мне-то мудрить? Антошке это, конечно, вряд ли понравилось, но меня его мнение беспокоило мало.
Обезопасив, таким образом, тылы, я повернулся к Любаше.
— Уходим.
Любаша по-прежнему смотрела на меня как на героя и делала всё, что я скажу. Куда только подевались её былая спесь и высокомерие. Такая она мне нравилась больше.
5
Обратный путь мы проделали быстрее. Охранники не обратили на нас никакого внимания, ну разве что чуть-чуть потаращились на Любашу (красивая всё-таки она, не часто таких красавиц встретишь), а во всём остальном мы никаких проблем не испытали. Шурик встретил нас настороженно. Пару дней назад Любаша обещала пристрелить его, но то ли сейчас ей было не до Шурика, то ли она забыла об этом (женщины часто забывают свои обещания), в общем, она не обратила на него никакого внимания. Шурик воспрял духом, надавил на газ, и мы выехали за ворота.
Любаша откинулась на спинку сиденья и отвернулась к окну. Утреннее солнце светило ей прямо в лицо, ослепляя даже сквозь тонированные стёкла. Выглядела она уставшей: волосы растрёпаны, круги под глазами, скулы обострились — но на красоту её это нисколько не повлияло. Наоборот, это придало ей некий шарм бизнесвумен, сильной и уверенной женщины. Той самой, которая и без помощи мужчины способна снести горы и вычерпать море. И перешагнуть через кого угодно, если понадобиться.
— Не смотри на меня так, не люблю, — сказала она, поворачиваясь ко мне. В голосе звучали металлические нотки. — Ты что-нибудь нашёл?
Нет, это не шарм, это её сущность. Даже после всего, что ей пришлось пережить, она думает о делах.
— Тебе надо отдохнуть, — ответил я, стараясь говорить как можно убедительней. — Шурик предложил нам пожить в его доме. Там ты будешь в безопасности.
— Ага, — подтвердил Шурик. — В город Гусь не сунется, побоится. Пока вы здесь, вам ни что не угрожает.
Любаша посмотрела на него как-то удивлённо, будто и не знала, что он умеет разговаривать.
— А ты кто такой?
— Я Шурик…
— Это я помню. Кто ты такой, чтобы давать мне советы? Кажется, я обещала пристрелить тебя? Ну так крути баранку и жди своей очереди.
Шурик заткнулся. Нет, кто-кто, а Любаша своих обещаний не забывала.
— Так ты что-нибудь нашёл?
Это уже ко мне.
— Кроме тебя? — попробовал я пошутить.
— Я серьёзно.
А уж я-то как серьёзно… Но делать нечего, пришлось рассказать ей о том, что мне удалось выяснить путём изощрённых логических умозаключений.
— Когда мы были с тобой на кургане Магоги, я обратил внимание на одну особенность: во время войны этот курган являлся ключевым пунктом советской обороны, все остальные лишь прикрывали его. И стоило ему пасть, как вся наша защита рухнула подобно карточному домику. Я немного порылся в книгах, оказывается свой главный удар немцы направили именно на него. Взяв курган, они тут же получили преимущество по всем направлениям, а заодно и ключи к городу. Шурик, есть карта местности?
Шурик протянул мне потрепанный дорожный атлас. Я развернул его, и Любаша прильнула ко мне светлой головкой.
— Смотри. Подобраться к нему можно только с юго-западной стороны по узкому перешейку между оврагами. Однако один-единственный дот сможет превратить эту дорогу в дорогу смерти. Думаю, наше командование так и поступило.
— Есть такой, — подтвердил Шурик мою догадку. — Мы по малолетке там в войнушку играли.
— Правильно. Северное направление закрывает ещё один курган…
— Мы его Дозорным называем, — вновь встрял Шурик.
— …а с востока — Винное озеро. Теперь обрати внимание на сам курган. Что он тебе напоминает?
Любаша целую минуту вглядывалась в карту, водя длинным ногтём по тонким линиям перепада высот, потом выдавила:
— Стрела?
— Наконечник стрелы, — уточнил я. — Причём наконечник, обращённый остриём на восток, туда, откуда пришли скифы…
— Так ты считаешь, что всё это соорудили скифы? Овраги, курганы?
— Конечно скифы, кто же ещё? Не наши же стройбатовцы. Да и не велось здесь до войны никаких серьёзных строительных работ. Никто и не предполагал, что немцы заберутся так далеко.
— А дот? — спросил Шурик.
— Дот — это уже наше изобретение. Советское командование лишь немного подправило общую картину, подогнав её под методы ведения современной войны. Всё остальное — дело рук наших с вами предков. Дальше, — я на секунду остановился, переводя дыхание, и продолжил. — В Ветхом Завете я прочитал, что некто «Магога» участвовал в пленении евреев со всеми вытекающими отсюда последствиями. Из исторической литературы мы знаем, что царь скифов Мадий на пару с Навуходоносором разграбил Иудею, после чего часть жителей была угнана в печально известное вавилонское пленение. Согласно этому мы можем провести параллель между библейским Магогой и скифским царём Мадием и сделать соответствующие выводы.
— Получается, что курган Магоги — это могила Мадия?
— Да! — гордо ответил я, одновременно испытывая великую радость за собственную проницательность.
Я ожидал, что после такого откровения меня как минимум начнут хлопать по плечу и говорить какой я умный, ибо сокровища скифов уже блистали на горизонте огромной кучей золота. Ничего подобного! Шурик молча крутил баранку, а Любаша многозначительно кусала губы. Я ещё мог понять Шурика. Тому, в случае удачи, не светило ничего, даже самого маленького куска позолоченной меди. А вот Любаша могла бы и похвалить меня. Вместо этого она сказала:
— Чушь! Мадий умер в Азии. Везти тело через полмира не было никакой необходимости. Тем более что прорвавшиеся через Кавказ скифы основали там новое государство, и им как воздух требовались новые традиции и новые кумиры. Мадий подходил для этого как нельзя лучше.