Я сжал кулаки, пытаясь сдержать рвавшееся наружу негодование. Вот ведь женщины! Неужели так трудно сказать, куда собралась идти, или, в крайнем случае, оставить записку? Что может быть проще, чем черкнуть пару слов: так, мол, и так, ушла к подруге, вернусь, когда соскучишься. Так нет, надо всё покрыть такой таинственностью, что сам Штирлиц обзавидуется. Мечешься тут, места себе не находишь, живёшь за счёт валидола, а она и в ус не дует. А потом удивляются: и куда это наши мужики пропадают?
Ждать незнамо чего и мучить себя вопросами, смысла больше не было. Если с ней что-то случилось, то здесь я ничего не высижу. Вдруг ей в самом деле нужна помощь? А если она просто гуляет… Нет, на Любашу это не похоже. Я, конечно, ещё не вот как хорошо её знаю, но по виду она профессионал, а профессионалы гулянки с работой не мешают. Работа для них на первом месте. Значит надо идти и искать её. Единственным человеком в городе, которого я знал, был Андрей Фёдорович с улицы Червонной, и я очень надеялся, что он мне что-нибудь подскажет…
В дверь постучали. Гостей я не ждал, все мои друзья и родственники жили за тридевять земель, и знать не знали где я нахожусь. Тогда кто бы это мог быть? Любаша вернулась? Или портье наконец-то дочитал свою газету и вспомнил что-то? А может… Отто фон Глыба прислал по мою душу своих архангелов? Шайка целеустремлённых конкурентов как-то выпала из моей головы, а зря. Белого чудика уже наверняка нашли и откачали, и теперь многоуважаемый гость из ФРГ, несомненно, жаждал поквитаться со мной за увечье своего сотрудника. Неважно, что пострадал тот не по моей вине. Это дело десятое. Теперь по всем канонам детектива я представлял для швабов определённую угрозу, и меня следовало либо переманить на свою сторону, либо… ликвидировать. Последнее слово мне не понравилось, и я поспешил поменять его на «изолировать».
Однако хрен редьки не слаще. Я вынул из-за пояса пистолет, сжал рукоятку покрепче и подошёл к двери. Оружием я пользоваться не умею, но по фильмам знаю, что пистолет надо обязательно снять с предохранителя и передёрнуть затвор. Предохранитель я не нашёл. Куда его запрятал конструктор — неизвестно. Ну и чёрт с ним. Будем надеяться, что простой демонстрации вполне хватит, чтобы отпугнуть злоумышленников.
— Кто там? — тихо спросил я, наклоняясь к замочной скважине.
За дверью послышался осторожный шорох, будто кто-то переступил с ноги на ногу, потом прозвучал такой же тихий ответ.
— Это я, портье.
Голос был похожий. Я слышал его всего раз, но узнал сразу.
— Вы один?
— Один.
Гостиничная администрация глазок в дверь поставить постеснялась, и потому мне пришлось поверить ему на слово. Я повернул ключ. В коридоре действительно стоял портье и действительно один.
— Входите, — кивнул я.
Портье замялся.
— Да я, в общем-то, на минутку… Звонили из милиции, спрашивали, где вы. Правда, что вы человека убили?.. Я бы посоветовал вам избавиться от этой улики, — он кивнул на пистолет в моёй руке.
Только сейчас я сообразил, что держу его под прицелом. Наверное, из-за этого он и не захотел войти в номер. Мало ли что у меня на уме, вдруг пристрелю. Я опустил пистолет, и он стал более разговорчивым.
— Сказали, что скоро приедут и чтобы я держался от вас подальше. Честно говоря, вы не похожи на киллера. Вид у вас, конечно, не самый благообразный, но и не бандитский. Я бы сказал: презентабельный, если одеть вас подобающим образом.
Одевался я скромно, но со вкусом и последнее замечание меня немного обидело. Однако лезть в бутылку не стал, оправдываться и объяснять, что случилось, тоже. Я просто поблагодарил портье и собрался закрыть дверь, но он остановил меня и сказал:
— Выйти вам лучше всего через служебный вход. Думаю, минуты две у вас есть. Идите за мной, я провожу.
Вот он — русский менталитет! Что бы ни делать, лишь бы во вред власти. Народ и большевиков поддержал только бы насолить царю-батюшке. Потом, конечно, жалел, да кто на поезд опоздал тот к бабушке не едет.
— Идёмте, — повторил портье.
Я не стал раздумывать. Встреча с милицией в мои планы не входила, доказать свою невиновность я не надеялся, в нашем государстве этого ещё никому не удалось, и потому я пошёл за ним, как поляки за Сусаниным, полностью вверив себя в его читательские руки. Пока мы спускались по лестнице, он сказал, что зовут его Петрович, что у него трое внуков и что он бывший диссидент, и именно по этой причине решил мне помочь. Бывших диссидентов не бывает, это я знаю точно. Оппозиционеры бывшие есть, а вот диссиденты… Диссидент — это состояние души, общий взгляд на вещи, на окружающий мир. Он никогда не согласиться с существующими порядками, даже если они устраивают всех остальных. Поэтому бывших диссидентов — не бывает.
Петрович вывел меня во двор с другой стороны гостиницы и с большой теплотой пожелал счастливого пути. Ввиду нашего былого знакомства, я не ожидал от него подобного и потому едва не прослезился. Слава богу, сдержался, иначе мой авторитет нарушителя законов в его глазах навсегда бы пропал. Я спросил как добраться до улицы Червонной, пожал ему на прощание руку и ушёл. Вообще-то, законы нашей страны я люблю и уважаю, какими бы беззаконными они ни были, но Петрович этого не знал и во второй раз пожелал мне удачи.
Пока происходили все описанные выше события, к городу незаметно подкрался вечер. На светлом ещё небе зажглись первые звёзды и принялись наперегонки перемигиваться с молодым двурогим месяцем. Город примолк, уставший за долгий день от шума и сутолоки. На крыши домов, на деревья, на горячие тротуары серым саваном осела пыль, и стало невыносимо душно, будто перед грозой. Стемнело быстро. Вроде бы только что длинные лучи заходящего солнца чертили воздух на классики, отражаясь в оконных стёклах красными бликами, и вдруг всё вокруг стало чёрным-черно, так что к знакомому дому номер тринадцать я подошёл в полной темноте.
По прихоти судьбы я стал изгоем. Меня искала милиция, меня искал Отто фон Глыба, любой гражданин Березовска мог плюнуть в меня и кинуть камнем. Одним словом, подходя к дому Андрея Федоровича, я пригибался и оглядывался. Возле калитки я остановился и прислушался. Каких-то подозрительных звуков, вроде лязга оружия, писка раций и лая овчарок, я не услышал. Только где-то недалеко противно скрипел сверчок. Немного успокоившись, я толкнул калитку и по узкой тропинке осторожно двинулся к крыльцу.
Я не знал, как Андрей Фёдорович встретит меня: во-первых, человек я для него малознакомый, во-вторых, слухи в небольших городках разносятся подобно ветру, и ещё неизвестно как он воспринял новости относительно моей преступной деятельности. Но просить помощи мне больше было не у кого, и я решил дерзнуть. В крайнем случае, послушаю, какой я негодяй, и уйду.
Окна в доме были погашены, Андрей Фёдорович как все пожилые люди уже спал. Потревожить его — значит дать ещё один повод быть мною недовольным, хотя и первых двух вполне хватало, дабы пройтись по моей спине поганой метлой. Я то поднимал руку, чтобы постучать, то вновь опускал, чувствуя, как грудь наполняется духом сомнений…
Дверь вдруг отворилась и уверенный мужской голос сказал:
— Ну, долго топтаться будешь?
Андрей Фёдорович не спал, выходит не такой уж он и пожилой. Я быстро прошмыгнул мимо него в тёмные сени и затаился. Сердце в груди билось раненой птицей, норовя вырваться из клетки на волю, но это меня беспокоило мало, ибо теперь я знал, что здесь мне ни что не угрожает.
— Проходи, что встал.
Я не стал заставлять его повторять приглашение, не вежливо это — утруждать хозяев уговорами. Особенно если гость непрошенный. Андрей Фёдорович вошёл следом, тщательно зашторил все окна и только после этого включил свет. Комната оказалась небольшой и по виду очень простой, без излишеств: стол, высокая бабушкина кровать, полка с книгами и старинный с резными финтифлюшками платяной шкаф. На кровати лежал толстый дымчатый кот, очень старый и, наверное, ленивый. Увидав меня, он широко зевнул, потянулся и вновь лёг, уткнувшись усатой мордочкой в пуховую подушку.
Не говоря ни слова, Андрей Фёдорович отправился на кухоньку, видимо моё изнеможённое лицо сразу подсказало ему что делать, а я подошёл к книжной полке и пробежался глазами по названиям. Литература была в основном научная, посвящённая истории народов мира, хотя между ними затесалось несколько современных детективов. По книгам в домашней библиотеке всегда можно определить характер владельца. Если, к примеру, на полке стоят труды древнегреческих и римских анналистов, то хозяин человек думающий и в какой-то степени философ. Если там художественная литература классиков прошлого и серьёзных современных писателей, тогда ему больше присущи романтические черты, хотя философом он тоже может быть. Но надо ещё обращать внимание на корочки: потёртые по краям, испещрённые тонкими трещинками-морщинками, красноречиво говорят о том, что книги читают. А когда корочки чистые, гладкие, значит, книги стоят лишь для красоты или ради хвастовства. Смотрите, мол, какой я умный, книги читаю! Здесь вывод напрашивается сам. У Андрея Фёдоровича корочки книг были не просто потёрты — переломаны и стёрты от долгого использования…
Слева на стене висела большая фотография в деревянной рамке. Очень красивая молодая женщина в зимней шапочке крепко обнимала девочку лет трёх и улыбалась фотографу чистой откровенной улыбкой. Девочка капризно морщила носик и поджимала губки, но не отстранялась, а, наоборот, старалась прижаться к матери. Удивительное противоречие чувств и желания. Кого-то мне это напоминало…
В комнату вошёл Андрей Фёдорович и поставил на стол кастрюльку с варёной картошкой, сливочное масло, солёные огурчики и квашеную капусту. Потом нарезал толстыми ломтями ржаной хлебушек и положил его рядом с кастрюлькой.
— Садись, поешь.
— Это ваша семья? — кивнул я на фотографию.
— Жена и дочь, — ответил Андрей Фёдорович.
Я не стал спрашивать, где они. Судя по обстановке, женским присутствием в доме не пахло, так что всё было понятно без слов. Многие семьи расходятся, а потом живут воспоминаниями вроде такой вот фотографии, а то и вовсе без воспоминаний. В жизни всякое случается.