скажу я;
тот, кому я не подаю больше еду?
скажу я;
тот, кому я не подаю больше питья?
скажу я;
и милые м ои служанки?
скажу я;
и милые мои юные слуги?
скажу я.
«Зубр увел твоего супруга
ввысь, в горы! Зубр увел твоего юношу, твоего супруга
ввысь, в горы!»
«Горный Зубр, с крапчатыми
глазами!
Горный Зубр с сокрушающими
зубами!
Зубр! Ты его увел от меня,
увел его от меня,
увел того, кому не подаю больше еду,
от меня,
увел того, кому не подаю больше питья,
от меня;
увел моих милых служанок
от меня;
увел моих милых юных слуг
от меня;
юношу, который погиб для меня
(от руки) твоих слуг;
юного Абабу, который погиб для меня
(от руки) твоих слуг;
Да не сумеешь ты положить конец его красоте!
Да не заставишь ты исказиться
(страхом) его красивые уста!
На ложе его ты пустил шакалов,
в овчарне супруга моего ты поселил воронов,
на его тростниковой флейте будет играть ветер,
песни моего супруга — северный ветер
пропоет их».
Из плачей, в которых несчастная мать изливает свое горе, мы выбрали плач, по первой строке называемый «Мое сердце играет на тростниковой флейте»[73]. Думузи послал за женой, матерью и сестрой, чтобы они присоединились к нему в степи, однако по прибытии они обнаруживают, что преследователи разграбили овчарню и убили Думузи. Плач начинается как плач всех троих, однако скоро становится выражением одних только материнских чувств:
Тростниковая флейта плача —
мое сердце играет на тростниковой флейте,
(инструменте) плача
о нем в пустыне.
Я, хозяйка Эанны, которая опустошила
горы,
и я, Нинсун, мать (юного) господина,
и я, Гештинанна, золовка Неба.
Мое сердце играет на тростниковой флейте плача
о нем в пустыне;
играет там, где жил юноша,
играет там, где жил Думузи,
в Аралли, на Холме Пастуха —
мое сердце играет на тростниковой флейте плача
о нем в пустыне —
там, где юноша жил, взятый в плен,
там, где Думузи жил, тот, что связан,
там, где овца уступила ягненку —
мое сердце играет на тростниковой флейте плача
о нем в пустыне —
там, где коза уступила козленку.
Вероломно ты, божество того места,
где, хотя он и сказал мне:
«Пусть моя мать придет ко мне!» —
мое сердце играет на тростниковой флейте плача
о нем в пустыне —
не может он протянуть ко мне бессильные руки,
не может он ступить ко мне бессильной ногою.
Приблизилась она к пустыне — приблизилась к пустыне —
мать в пустыне — о, что за утрата
ее постигла!
Добралась она до пустыни, где жил юноша,
добралась до пустыни, где жил Думузи,
.............................................................
— мать в пустыне: о, что за утрата
ее постигла!
Смотрит она на своего убитого бычка,
смотрит ему в лицо —
мать в пустыне; о, что за утрата
ее постигла!
Как она содрогается
............................................................
— мать в пустыне: о, что за утрата
ее постигла!
«Это ты», — говорит она ему,
«Ты непохож на себя», — говорит она ему.
— О, что за утрата ее постигла,
горем охвачен ее дом, скорбью — ее опочивальня.
В заключение обзора текстов, посвященных смерти Думузи, остановимся кратко на интерпретации, странным образом отличающейся от обычной. Она нашла выражение в сложном литературном произведении, называемом «Сошествие Инанны»[74]. Здесь молодая супруга, вместо того чтобы оплакивать смерть Думузи, сама навлекает на него гибель — отдает его в руки демонов подземного мира ради собственного спасения. Одна лишь сестра Думузи — Гештинанна сохраняет ему верность и в итоге платит за свою преданность жизнью.
Рассказ начинается с описания каприза Инанны, внезапно охваченной неудержимым стремлением попасть в подземное царство, причем желание это овладевает ею всецело, заставляя забыть обо всем остальном:
Устремилась с высочайших небес
в глубочайшую земную бездну,
богиня устремилась с высочайших небес
в глубочайшую земную бездну;
Инанна устремилась с высочайших небес
в глубочайшую земную бездну,
госпожа покинула небо, покинула землю,
спустилась в подземное царство,
Инанна покинула небо, покинула землю,
спустилась в подземное царство.
Инанна отправляется в рискованное путешествие в полном убранстве, собрав вокруг себя свои тайные силы, надев лучшие украшения и облачившись в самые пышные одеяния. Близ входа в подземное царство ее охватывают запоздалые опасения и сомнения относительно того, сумеет ли она совладать с предстоящими испытаниями; и Инанна полагает разумным обеспечить себе помощь на случай беды. Тут она дает своей верной служанке Ниншубур подробные указания, как поступать в том случае, если она не вернется назад, к каким богам обращаться и с какими словами. Подойдя к громадным воротам подземного мира, Инанна — властная, как истинная молодая царица, — призывает привратника громким стуком и гневно требует, чтобы тот ее впустил. Привратник довольно равнодушно задает вопрос, кто она такая, и, узнав, что перед ним Инанна — могущественная богиня утренней звезды, появляющаяся на небесах при восходе солнца, естественно, недоумевает, что могло привести ее в столь негостеприимные края:
Нети, главный страж подземного царства,
ответил священной Инанне, (сказав):
«Ты-то, кто же ты такая?»
«Я — Инанна, устремленная к восходу солнца».
«Если ты — Инанна, устремленная к восходу солнца,
зачем (тогда) ты явилась в страну, откуда нет возврата?
На дорогу, (по которой) не идет назад ни один путник,
как увлекло тебя твое сердце?»
Инанна с готовностью объясняет: она пришла, чтобы выразить сочувствие. Повелитель Гугальанна, «Великий бык небес», муж ее старшей сестры Эрешкигаль — царицы подземного мира, умер, и вот она явилась с тем, чтобы увидеть его памятную статую и осчастливить своим присутствием погребальное возлияние пива. Такое объяснение отнюдь не успокаивает Нети, однако он просит Инанну подождать, пока он пойдет сообщить Эрешкигаль о ее приходе. Доклад его предельно обстоятелен: похоже, что ни малейшая подробность внешности Инанны не ускользнула от его внимания, однако о причинах ее прихода он даже не упоминает — очевидно, считая их вздором, пустой отговоркой.
Эрешкигаль вовсе не обрадована новостью. Она ударяет себя по бедрам и кусает губы; наконец, приказывает Нети впустить Инанну и привести к ней, но та должна быть согбенной и раздетой догола. Нети исполняет наказ — и когда он проводит Инанну через семь ворот подземного царства, служитель у каждого из них снимает с Инанны одно из украшений или какую-либо часть одеяния. Изумленная, она спрашивает: «Что это, что?» — и всякий раз получает один и тот же ответ:
Молчи, Инанна! Так подобает по законам подземного царства;
не возвышай свой голос, Инанна, против обычаев
подземного царства!
Когда Инанна, пройдя через седьмые ворота, оказывается перед Эрешкигаль совершенно обнаженной, Нети до конца раскрывает смысл своего ответа:
Молчи, Инанна! Так подобает по законам подземного царства;
не возвышай свой голос, Инанна, против обычаев
подземного царства:
скрюченный и нагой, человек приходит ко мне.
Древние хоронили мертвых обнаженными и в скорченном положении. Сама того не понимая, Инанна уподобилась мертвым, подчинившись законам царства смерти, которое намеревалась завоевать. Цели своей она, однако, не оставляет и, бесстрашно столкнув Эрешкигаль с трона, сама занимает ее место. Однако Инанна не посчиталась с волей могущественных богов-Ануннаков, семи судей подземного царства. Те вовсе не одобряют ее попытки свергнуть власть сестры и, хладнокровно собравшись на совет, приговаривают Инанну к смерти. Убитая, она обращается в половину мясной туши, подвешенной на крюк в стене, причем туши несвежей, позеленевшей и покрытой пятнами. Смерть и отвратительные процессы разложения одерживают над ней полную победу.
Тем временем служанка Инанны Ниншубур терпеливо ждала у ворот. По истечении трех дней и трех ночей становится ясно, что произошло неладное и настала пора исполнить указания Инанны. Все эти указания Ниншубур исполняет в точности: поднимает плач об Инанне, оповещая собравшихся о горькой утрате, бьет в барабан в доме собраний и обходит храмы богов, призывая их внимание к участи Инанны. Сама она — образцовая плакальщица, царапающая себе ногтями глаза и рот, живот тоже, но проявляя скромность и только в том случае, если поблизости нет мужчин. Одета она в рубище — как вдова, о которой некому позаботиться. В таком виде Ниншубур является в Ниппур к Энлилю и умоляет его помочь Инанне. Упрашивает его она теми же словами, что слышала от Инанны: смысл их сводится к тому, что Инанна слишком драгоценна для того, чтобы обращаться с ней, как с простой смертной. Энлиль не должен допустить, чтобы его чистое серебро потемнело в подземном мире; гранильщик не должен дробить его кубик лазурита наряду с обыкновенными камнями; плотник не должен пилить его драгоценный самшит вместе с простым деревом. Как может он позволить, чтобы его дочь уравнялась со смертными и стала добычей подземного царства? Энлиль, несмотря на неотразимость доводов, ничем помочь не в состоянии. Над подземным миром он не властен. Он может сказать только, что Инанна сама навлекла беду на свою голову — и теперь никто не в силах спасти ее: