— Забавно… Особенно то, что ты приехала сюда… Так звали еще одну женщину. Жену Кокичи Микимото. Это она поддерживала его и не давала сдаваться, пока он не научился выращивать жемчуг.
— Выращивать?
Я ничего не знала о жемчуге, кроме того, что его находят в море. Идея выращивать жемчуг казалась мне совершенно фантастической, она захватывала.
— Пойдем, покажу.
Дэниел-старший оказался потрясающим рассказчиком. Он был влюблен в свое дело и знал о жемчуге, перламутре и раковинах все, что только можно было знать. Его рассказ о чисто научных методиках и современных достижениях перемежался старинными легендами разных стран и народов. Через два часа он обрел в моем лице одержимого неофита.
— А можно мне попробовать?
— Конечно, — Дэниел лукаво улыбнулся, — Только помни, что это не только умение и наука. Это всегда немного магия. Давай помогу.
Он установил раковину в штативе и еще раз показал, как ее открыть.
Я подцепила пинцетом крошечную перламутровую бусину, обернутую тончайшим слоем мантии другой жемчужницы.
— Прости, маленькая, — прошептала я, — Мне придется сделать тебе больно.
Раковина вздохнула. Вот только не надо думать, что я свихнулась. Я действительно услышала ее вздох, только не ушами, а сердцем.
— Прости, прости! Потерпи совсем немного. Я буду очень аккуратной. Я постараюсь причинить тебе как можно меньше боли. А потом все пройдет, боль кончится, и тогда в тебе зародится маленькое солнышко. И скоро, очень скоро — ты же постараешься для меня, правда? — оно станет большим и засияет рассветом. Это будет твой дар. Ты ведь щедрая малышка, а я очень не хочу обижать тебя. Но просто иначе не будет рассвета, так что нам надо постараться. Чем скорее в тебе вырастет солнышко, тем раньше наступит рассвет.
Я не шептала, я пела. Знакомый с детства мотив, много раз слышанный на улицах Нового Орлеана, обрел новое звучание и глубину, заполнившись странными новыми словами мольбы, обращенной к жемчужнице.
Я сделала крошечный разрез в мантии моллюска и опустила в него бусину.
— Вот и все, маленькая. Теперь все позади. Теперь все зависит только от тебя. Я в тебя верю. У тебя получится. И скоро, совсем скоро, мы встретим розовый восход, который ты нам подаришь.
Я выдохнула и подняла глаза на Дэниела. Я была счастлива. У меня получилась. Но тут я встретила взгляд старика. В нем было удивление, восторг и в то же время, кажется, суеверный ужас.
— Что ты сейчас сделала? — спросил он так, словно ему было трудно говорить.
— Как что? То, что вы сказали, поместила бусину в разрез и…
— Я не об этом. Ты пела ей.
— Да? — мне стало неловко, — Глупо, конечно. Я просто очень нервничала.
— На каком языке?
— Что?
— На каком языке ты пела?
— На… на английском, — я вконец растерялась, — Или на французском?
Дэниел покачал головой.
— Мне показалось, ты пела на языке моря. Я никогда не слышал ничего подобного. А о чем? Что ты ей сказала?
Я смутилась еще больше и пожала плечами.
— А все же, — настаивал старик.
— Ну… Я знала, что делаю ей больно, и просила простить меня и потерпеть, потому что… потому что тогда очень скоро она принесет нам рассветное солнышко. Вот. Извините. Знаю, это глупо.
— Это не глупо, девочка. Это магия.
Я засмеялась.
— Ты не понимаешь. Некоторые годами, десятилетиями работают с жемчугом и так и не могут поверить, что он поддается лишь магии, а не науке. А ты почувствовала это сразу. Ты услышала его песню. О, а вот и Дэн.
А потом была магия уже для нас двоих и закончилась она на закате, на золотом песке пляжа. Но нам тогда казалось, что она не кончится никогда. И я пообещала, что обязательно вернусь. Это обещание я не выполнила.
Отец закончил дела раньше, и уже на следующий день самолет уносил нас обратно в Штаты.
Артефактер Рен-Атар
Если бы двумя днями раньше Грэм не перенес перелет в Австралию совершенно безмятежно, я бы решила, что он боится летать. У меня было такое впечатление, что ему больше всего хочется немедленно перекинуться на глазах у ни в чем не повинных пассажиров, забиться под кресло и скулить. Не знаю, может это я одна такая умная, но все остальные его поведению значения не придавали. Через проход от нас Бриза очень оживленно, хоть и шепотом, что-то рассказывала Штреду об облаках, уютно устроившись в его объятиях. Синдин и вовсе надулся на меня из-за того, что я предпочла общество вервольфа соседству с ним. Может, это было ошибкой?
Уже в аэропорту, перед самым вылетом, Марта вдруг отвела Грэма в сторону и принялась что-то горячо ему втолковывать. Поначалу оборотень слушал ее в пол уха, но постепенно Серебряной леди удалось привлечь его внимание. И тогда он начал мрачнеть. Под конец Марта небрежно потрепала его по щеке, крепко обняла, и подмигнула мне через плечо вервольфа.
Почти сразу же нас пригласили на посадку. Грэм держался особняком, пока нас везли к самолету, и только войдя в салон, я заметила, что с ним творится что-то не то.
Попытки выяснить, все ли у него в порядке ни к чему не привели. Он отвечал односложно и явно не собирался поддерживать разговор.
Через полчаса я не выдержала. Меня достало смотреть на его окаменевшую фигуру, зеленую физиономию и нервно подрагивающие на коленях, до белизны сжатые кулаки.
— Хватит, Грэм! Объясни, что случилось!
— Ничего, — прорычал он сквозь зубы.
— Что Марта такого тебе наговорила?! Думаешь, я не заметила, что ты взбесился именно после ее слов?
Грэм вдруг обмяк, словно из него выпустили весь воздух, откинулся, наконец, на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Я не взбесился, Рената. Я… я испугался.
— Испугался?
— Да. Кажется, впервые в жизни испугался по-настоящему.
— Чего, Грэм?
— Что она меня не ждет. Что забыла.
Я покачала головой, забыв, что он на меня не смотрит. В том, что он говорит об Алене, я не сомневалась. И теперь догадывалась, что именно Марта могла ему сообщить. За шесть с небольшим часов остававшихся до отлета ни я, ни она, ни тем более Павел, так и не нашли в себе сил поговорить с Грэмом на чистоту. Видимо, Серебряная леди все же решила взять на себя это бремя. Предупредить. Предостеречь. Спустить с небес на грешную землю. Я не думала, что Марта в открытую сказала оборотню, что Алена не хочет, чтобы ее искали. Наверняка она как-то смягчила информацию, постаралась просто привести его к мысли, что немедленного счастливого воссоединения может и не случиться. Но даже этого хватило. И все же я была ей благодарна за то, что она взяла это на себя. Теперь Грэм напуган, но уже не прибывает в блаженной эйфории неведенья. Следующий шаг за мной, именно я должна проследить, чтобы он не слетел с катушек, если Алена его не примет.
Во мне снова начала подниматься злость на эту девчонку. То же мне, фифа! Что Алена могла себе вообразить? Почему вдруг отказалась встречаться с нами? У меня было такое ощущение, что Марта поняла гораздо больше, чем сказала мне, и тем более, Грэму. Во многом мне теперь придется разбираться самой, умишком своим недалеким. Как — я представляла себе плохо. С каких пор разбираться в чем-то стало моим коньком? Никогда этого толком не умела. Хотя, учиться-то когда-то надо… Может, именно этого Марта и добивалась? Как бы откровенны мы ни были друг с другом прошлой ночью, я чувствовала, что мне никогда не угнаться за ее мыслями. Она все время опережала меня с выводами хотя бы на шаг.
Мне следовало выяснить как можно больше до отъезда, но день выдался слишком суматошный. Портал в гостиной Марты почти не закрывался. Народ мелькал из мира в мир, то принося какую-то информацию, то, наоборот, кидаясь к компьютерам или в архив, чтобы ее найти. Планы строились и рушились, подобно песчаным замкам. Я так и не попала в Библиотеку. Нашим связным со штаб-квартирой Гектора работала Шета. Никто из нас троих не мог бы объяснить почему, но мы, не сговариваясь, решили, что информацию о безумном саламандре лучше пока попридержать.
Мне пришлось выдержать довольно неприятный разговор на повышенных тонах с Арианной. Ундина требовала, чтобы я осталась, пока не сплету поисковую подвеску, чтобы другая группа могла отправиться на поиски Уме, пока мы съездим за Аленой. Спасла меня Шета. С честным лицом она соврала, что я не увидела структуры амулета и вряд ли смогу его сплести раньше, чем мы снова попробуем соединить наши разумы. Арианна вихрем скрылась в портале и, если бы такое было возможно, наверное, хлопнула бы дверью.
Мы не успели насладиться облегчением, как в проходе возникли близнецы, и мне довелось стать свидетелем еще одной совершенно невероятной сцены. Они начали орать на Марту. Понадобилось время, чтобы понять, из-за чего мальчишки так взбеленились. Оказалось, из-за того, что для единения нам нужно употреблять алкоголь. И снова Шета спасла положение. Вот уж не думала, что кентаврица может быть такой жесткой и надменной. Кажется, даже Марте стало не по себе, когда она вылила на эльфов ушат призрения по поводу их целительских способностей. В пору было бы посмеяться над их скисшими рожицами, но я успела заметить, какая боль плескалась в глазах Серебряной леди. В потоке брани близнецы успели сообщить, что Гектор придерживается того же мнения, что и они сами.
"Хлопать дверью" близнецы не стали. Вместо этого они подхватили слоняющегося без дела и сгоравшего от нетерпения Грэма и уединились с ним на кухне. Я недоуменно проводила их глазами, а Шета сообщила, что они секретничали с вервольфом еще вчера ночью.
С чего бы это? Не люблю я, когда Грэма во что-то втягивают. И так этому парню по жизни досталось. Я подумала, что надо будет обязательно выяснить, что задумали эти бестии, и вернулась от воспоминаний в действительность.
На лице Грэма застыла маска безысходности.
— Глупо, — усмехнулась я.
— Что? — вскинулся вервольф.
— Глупо так думать. Такое не забывается, Грэм. Такие, как ты, не забываются. Здесь, в этом мире. То, что ты подарил ей, не мог подарить больше никто. Ты подарил ей ее саму, ее истинную сущность. Пойми, если бы тогда, три года назад Синдин просто взял бы у меня Канон Подгорья, поблагодарил и ушел, не предложив отправиться с ним, я бы никогда не забыла. Я бы скорее умерла без этого металла. Да, именно так. Я бы уже не смогла жить здесь, зная, кем могу быть, и не имея надежды стать. Я бы не выдержала. Но ты, уходя… уходя не по своей воле, обещал сделать все, чтобы вернуться за ней. Ты оставил ей главное — надежду. Может, только поэтому она до сих пор жива. Потому что все это время верила, что ты вернешься.