— А что я такого сделала? — вконец растерялась я.
В коме? С чего бы? Да, я не сразу поняла, что нужно делать, мой дар не открылся по первому требованию, но потом ведь вроде все было правильно. Я просто знала, как надо и шла по этому пути. Ничего особенного. Или…
— Ты сказал, что его нельзя спасти, — обвиняюще уставилась я на Канта.
Сейчас я почему-то точно знала, что это Кант, и именно он до этого не верил в то, что я смогу Грэму помочь.
— Это и было невозможно, — ответил мне Грэм, — До сегодняшнего дня считалось, что оборотня можно вывести из состояния бешенства только в первые мгновения приступа. А у меня приступ начался еще в круге. Минут десять точно прошло, прежде чем ты начала лечить.
— Но ты же не перекинулся!
— Я не мог. Сумасшествие Белого Огня сбило все инстинкты в одну кучу. Мое тело забыло, как надо трансформироваться. А разум взбесился. Меня нельзя было спасти, Елена, — и он снова повторил, — Ты сделала невозможное.
— А они? — я хмуро покосилась на эльфов.
— А они спасли тебя, — улыбнулся, наконец, Грэм.
— Как? — я требовательно уставилась на близнецов.
— Силу свою тебе отдали, — поморщился Зантар.
— Жадина! — добавил Кант.
Я снова подумала, что же сделало их для меня различимым.
— Ага-ага! Все высосала! Как в тебя только столько влезло! — закивал Зантар.
— Не понимаю, — я потрясла головой.
— У тебя планка минимального наполнения магической энергией такая, что на трех магов средней руки хватило бы, — проворчал Кант, — А ты выбухала на эту псину все до капли. Если бы ты не очнулась, через пару минут тут уже три тела валялось бы. Мне вот интересно, — задумчиво добавил он, — Сколько магов нужно выкачать до донышка, чтобы полностью заполнить твой ресурс. Мы ведь только из комы тебя вытащили, а сами чуть не вырубились.
— Стой, — встрепенулась я, — А почему же у меня тогда с Шетой ничего не вышло?
— Она не оборотень, — пожал плечами Зантар, — Наверное, ты с твоей силищей только оборотней лечить и можешь, — и добавил, хихикнув, — от всего на свете, талантливая ты наша.
И тут до меня дошло.
— Я… я вас различаю… — близнецы переглянулись, — Вы разные… изнутри… я теперь это вижу.
— Мы же эльфы, — удивленно посмотрел на меня Кант, — а ты, вроде, должна видеть только оборотней.
— Нет, Кант, — он вздрогнул, — вас я вижу тоже. Значит… Может, я смогу помочь Шете? Теперь… когда научилась. Мы должны пойти в Библиотеку!
— Нет! — хором взвыли все трое.
— Но почему?!
— Не сейчас, Елена, — ответил Грэм, — тебе понадобится время, чтобы восстановить свой запас сил полностью. Тебе ведь снова придется столкнуться с безумием. А ты пока слишком слаба.
Мне показалось, что он что-то недоговаривает. Я наконец-то, сообразила посмотреть на почти прикрытое шторами окно, за которым уже вовсю сияло солнце.
— Который час?! — завопила я, — Сколько я была в отключке?!
— Часа три, — виновато вздохнул Зантар, — Мы не сразу поняли, что тебе нужно просто влить такое аховое количество силы. Когда первый раз не помогло, мы испугались, что тут дело в другом. Это потом Грэм попытался тебя трансформировать, и когда не смог, определил, что ты еще не восстановилась.
— Что там случилось?! — потребовала я ответа, — Не верю, что за это время Рената и Син ничего вам не сообщили! Что с Шетой?!
Ответом мне было скорбное молчание.
— Говорите!
— Может, кофе попьем? — пряча от меня глаза, спросил Кант и с трудом поднялся, — Помогает при восстановлении. Проверили уже.
— Действительно, — Грэм аккуратно ссадил меня со своих коленей и тоже поднялся.
При этом он продолжал меня поддерживать, словно я собиралась упасть на ровном месте. А я чувствовала себя вполне нормально. Не прекрасно, конечно, бывало и получше, но, то, что со мной происходило, не было слабостью. Так, легкое утомление.
Кант помог брату встать, и они, цепляясь за стеночку, поплелись на кухню.
— Я так понимаю, разговор предстоит долгий и безрадостный, — вздохнула я, предчувствуя плохие новости.
Когда кофе был готов, я узнала о трагедии произошедшей этой ночью в Библиотеке. Я сама удивилась тому, какой всплеск патриотизма вызвала у меня эта новость. Не уже ли я стала настолько оборотнем, что предана уже не только своему волку, но и всему их народу?! Странное ощущение. А может, все дело в том, что Грэм тоже очень переживал по этому поводу. Я чувствовала, что он душой рвется в горный Карталисс, чтобы лично переловить всех предателей. Слава Богу, что у него есть приказ привести меня, а сделать этого он пока не может.
— А что, все-таки с Шетой? — спросила я, видя, что они старательно избегают этой темы.
— С Шетой… — близнецы переглянулись, — Ну… физически все в порядке.
— Физически? — переспросила я.
— Ну, да. Когда ее принесли к Эвриду в бессознательном состоянии, старый вояка, недолго думая, просто отрубил ей голову.
— Что?! — мне стало дурно.
— Это ты здесь и сейчас так реагируешь, — хихикнул Зантар, — а ты представь, что с Марком было, когда это у него на глазах произошло. Марта говорит, он чуть голыми руками старика не придушил.
— Вы что, издеваетесь? — вызверилась я.
— Она ни разу не видела, — пояснил непонятно что близнецам Грэм.
— Не видела чего?! — заорала я.
— Как работает магия Серебряной леди, — пояснил Кант, — Она защищает от насильственной смерти. Убитый тут же вываливается из портрета в галерее, излечившись от ран. От физических ран.
— Это что, со всеми так? — мне в голову закралось нехорошее подозрение.
— Только с теми, кого нарисовала Марта. Это и есть ее защита.
— Значит, я совершенно напрасно здесь выкладывалась? Грэм умер бы и снова возродился в Библиотеке?
— Грэм умирал не от насильственной смерти. Бешенство естественно для оборотней. Он не возродился бы.
— Так убили бы! Он бы потом как новенький вернулся!
— Нет, — покачал головой Кант, — Ты не понимаешь. Грэм был болен естественной болезнью оборотней — бешенством. Он и вернулся бы с ней. В лучшем случае можно было предположить, что он излечится от влияния Белого Огня, но его бы это не спасло. К тому же после Шеты и этого уже нельзя утверждать.
— Да что там с Шетой, в конце концов?!
— Алена, мы не знаем, что с ней вообще произошло. На нее повлияла магия Белого Огня, магия генома. Такая магия впечатывается в ткань мира. Это не лечится целителями. Физически Шета совершенно здорова. Она осталась молодой сильной кентаврицей. Но ее разум, соприкоснувшийся с Белым Огнем, помолодел на пару десятков лет. Умственно она пятилетний ребенок. Саламандры в ужасе. Белый Огонь в их исторических летописях никогда не действовал ментально, только физически. Завтра в Библиотеку прибывают ученые, которые постараются разобраться, можно ли ей вообще помочь.
— Пятилетнего ребенка?..
— Да. И она ничего не помнит. При нормальном воздействии Белого Огня, как объяснял мне Хан, — продолжал Кант, — молодеет только тело, а разум остается прежним. А здесь все наоборот. Такого никто вообще не припомнит.
— Боже мой… — невольно вырвалось у меня, — А может я смогу?
— Это не сумасшествие, Елена, — Грэм взял меня за руку, — Это повернутое вспять время. Нам остается только надеяться, что через двадцать лет она снова станет такой же, как была.
Вождь Предреченный
— Марк! — прекрасная фейри дотрагивается до моей руки, — Не терзайте себя так, Марк.
В ее глазах — материнская ласка. Почему-то рядом с ней я чувствую себя маленьким и защищенным. Но я огромен. Сейчас — совсем не так, как буквально несколько часов назад, но я все еще неуклюж и неповоротлив. Никак не могу привыкнуть к своему новому телу, к тому, как управляться с ним. Я не знаю, как сидеть, как лечь, как встать. Не самое приятное ощущение. Кажется, Годзиллу я чувствовал лучше, чем собственный лошадиный круп. А Гектор еще говорил что-то о моей врожденной грации! И все же мое новое тело мне нравится намного больше прежнего. Удивительно, но впервые за много лет я нравлюсь себе. А грация приложится. Я научусь.
Господи, о чем я думаю? О ерунде. За сегодняшнюю ночь случилось столько всего, но рядом с Мэгги я расслабляюсь и даже могу улыбаться. Впрочем, Шете я улыбался тоже. Сквозь слезы. Что происходит с человеком, который вдруг стал кентавром? Или что происходит с кентавром, который слишком долго был человеком? Я никогда не умел плакать. Так откуда взялись слезы в ответ на детский взгляд на ставшем вдруг наивном лице? Почему я плакал, увидев ребенка в совершенном теле взрослой кентаврицы?
И почему я забыл о своей неуклюжести и отвратительной координации, когда убивал Эврида? Я бы убил его, если бы не Мэгги и Гектор. Я нес Шету на руках, и в душе теплилась ничем неоправданная надежда, что ее отец совершит чудо и вернет ее мне. А он вынул меч. Я никогда не умел драться и при всей скандальности своего взрывного характера не отличался кровожадностью. Но его собирался убить. Без тени сомнения, без жалости. Просто потому, что в моих глазах сам факт его существования был нонсенсом.
Потом я извинился. Когда понял. Но так до конца и не поверил. И меня до сих пор гложет сомнение, что если бы нам удалось привести Шету в чувство обычным способом, она очнулась бы нормальной. Эврид принял мои извинения с олимпийским спокойствием. Единственный его комментарий к инциденту заключался в том, что если меня хорошо натренировать, я стану лучшим бойцом современности. Тогда мне снова захотелось его убить. Я не понимал его равнодушия к собственной дочери. Я чуть не бросился за ним следом, когда он, кивнув, развернулся и пошел прочь.
— Он никогда не проявит открыто своих чувств, — рука Гектора легла мне на плечо, — Он слишком много терял, чтобы показывать, что еще может скорбеть о чем-то. Но поверьте, Марк, я не хотел бы сейчас оказаться на его месте.
Мудрый человек Гектор.
Мэгги увела Шету, а он пригласил меня в странное место, которое здесь именуют кухней. Впрочем, Библиотека вообще странное место.