И ей приятно было услышать по телефону одобрение Громова.
— Значит, продолжать? — спросила она.
— Обязательно.
— Может быть, вызвать Евгения Николаевича?
— Зачем? Надо полагать, что на Черном море у него не менее важные дела. Продолжайте работать.
Ускорение осаждения золота под влиянием ферментов не вызывало сомнений в экспериментальных условиях. Но от этого теоретического вывода до его претворения в практику Ольга представляла себе огромное расстояние — месяцы, годы. Однако Громов посоветовал немедленно приступить к реализации ее открытия. Мысль о заселении золотоносной водорослью бассейна Сайда-губы принадлежала ему.
— Но таким образом культура всегда будет под угрозой похищения, — робко возразила Ольга.
Громов рассмеялся.
— Ну, об этом не беспокойтесь. И не такие объекты у нас под охраной.
Оставалось немедленно приступить к осуществлению плана. Задержка была только за разрешением Смолина.
…Ольга плохо спала эту ночь. Она часто просыпалась. Время текло убийственно медленно. Светящиеся стрелки показывали час, два, три. Ольга думала о Петрове. От него не было никаких известий, и самолюбие не позволяло ей написать третье письмо: два письма остались без ответа. Какое-то гнетущее беспокойство грызло ее. Только на рассвете она задремала, как ей показалось, совсем ненадолго. Ее разбудил стук и голос Ланина. Она вскочила с постели, подбежала к дверям. В щель просунулась полоска бумаги.
— Держите, — сказал Ланин из-за двери.
Это была телеграмма. Ольга развернула ее, взглянула на подпись: «Смолин». В тексте было всего три слова.
«Разрешаю желаю успеха».
Глава 38У СКАЛ КАРАДАГА
Лодка под мерный рокот мотора медленно двигалась вдоль берега. Смолин взял направление в грот. Когда над лодкой нависли черные своды, он выключил мотор. Лодка тихо вошла в полумрак.
— Понапрасну теряем время, Евгений Николаевич! — сказал Калашник, выколачивая трубку о борт.
— А мне кажется, что мы только сейчас встали на верный путь, — ответил после короткой паузы Смолин.
— Интересно. И что же вас приводит к такому заключению?
— Да, видите ли… драгирование не дало никаких результатов. Мы взяли после первой находки за трое суток еще сорок восемь драг. И только в одной из них нашли обломки золотой водоросли. Так?
— Ну. Я вас слушаю, — проворчал Калашник, недовольный, что еще не может уловить, к чему клонит Смолин.
— И эти обломки были мертвыми. Да я и не ожидал, чтобы на глубине двухсот метров эта водоросль оказалась живой. Заметьте берег у Карадага так обрывист, что глубин меньше ста метров мы не нашли. Никаких колоний золотой водоросли там нет и не может быть…
Калашник широко открыл глаза.
— Не понимаю… о каком же верном пути вы говорите?
— Колония должна быть не там… а здесь. — Смолин показал рукой на гранитные стены грота, уходящие в воду.
— Позвольте, — удивился Калашник, — вы думаете, что водоросль растет на этом граните?
Смолин отрицательно покачал головой.
— Я думаю, что внутри этого гранита есть полость, в которую заходит морское течение. Водоросль может быть только там.
Калашник скептически выпятил губы.
— Ну, Евгений Николаевич, всему есть границы, даже научной фантастике…
— А я постараюсь вас убедить, — невозмутимо сказал Смолин. — Посмотрите: как нас отнесло… к самому выходу…
Калашник смерил взглядом глубину грота, повисшего гигантской аркой над их лодкой. Прозрачная влага темнела у обрывов стен, уходящих глубоко в воду, и чуть колебалась вокруг лодки, переливаясь всеми оттенками голубого цвета.
— Сколько времени мы здесь? — продолжал Смолин. — Не более получаса, так? И за это время нас потихоньку вынесло из грота. Какое здесь расстояние, как вы думаете?
— Метров семь — восемь.
— Ну, вот. Скорость течения из грота не меньше десяти метров в час. В этом что-то есть… Конечно, возможно, здесь круговое течение. Вода заходит в грот и выходит. Но вряд ли. Это было бы трудно объяснить… Наиболее вероятным, мне кажется, прямое течение из глубин грота.
— Ну, предположим, что это так, — неохотно согласился Калашник. — Что же вы предлагаете предпринять?
— Попробовать обследовать стены. Может быть, найдем щели, через которые выходит вода.
— Сейчас?.. И вдвоем?.. — удивился Калашник.
— Да, сейчас, и пока что… вдвоем. Поэтому-то я и предложил вам сегодня принять участие в поездке: чтобы не привлекать внимания к нашим занятиям посторонних.
Он чуть тронул мотор. Лодка снова плавно вошла под гранитные своды. Когда нос лодки тихонько ударился о заднюю стенку грота, Смолин сбросил свой легкий пиджак и принялся расшнуровывать ботинки.
— Вы собираетесь… нырять? — спросил в недоумении Калашник.
Смолин молча кивнул головой.
— Но позвольте, Евгений Николаевич! — воскликнул с возмущением Калашник, и его бас гулким эхом загудел по гроту. — Это уже, знаете ли, начинает отдавать, извините меня, мальчишеством… Есть же современные средства подобных обследований. Водолазы…
— …Подводные камеры, батисферы[32] … — в тон ему продолжил Смолин, стаскивая через голову рубашку. — Нет, дорогой Григорий Харитонович. Это дело тонкое, и пока только вы да я будем знать о нем. Никаких водолазов я привлекать не собираюсь.
Он снял брюки, остался в легких, плотно обхватывающих плавках и выпрямился во весь свой высокий рост, собираясь прыгнуть в воду.
— Вы уверены в своих силах? — спросил Калашник.
Смолин усмехнулся.
— Неужели бы я стал рисковать?
— Но, ведь, если вы всерьез собираетесь обследовать грот, нужно нырять не меньше, чем на десять метров. Иначе ничего и не поймешь. Это тяжелое дело.
— Я знаю, — ответил Смолин равнодушно. — Но с водными организмами я работаю еще с юности. Я тогда сказал себе, что исследователь водных организмов должен чувствовать себя в воде, как в родной стихии. И постарался в совершенстве овладеть и плаванием и нырянием. Признаться, тогда я был под впечатлением прочитанного о французском археологе Кастэ, обследовавшем знаменитую Авейронскую пещеру…
— Не помню.
— Это интересный случай в истории археологических исследований. Авейронская пещера, с ценнейшими находками, была открыта Кастэ только благодаря его умению плавать и особенно нырять. Добираясь до нее, он переплыл два подземных озера… Представляете себе?
Калашник пожал плечами. Но раньше, чем он успел ответить, лодка качнулась, и Смолин, легко оттолкнувшись от борта, головой вниз прыгнул в воду.
Григорий Харитонович посмотрел на часы. Было без четверти два. Секундная стрелка только что отошла от цифры 60. Он перевел взгляд на воду. На мгновенье в ее синеве мелькнуло зеленовато-желтое пятно и исчезло. Белые пузырьки, поднимаясь из глубины, указывали место, где нырнул Смолин. Секундная стрелка медленно двигалась по кругу. Прошло 20, 30, 40, 50 секунд. И когда Калашник забеспокоился, вода зашумела, и голова Смолина показалась на поверхности.
Смолин сделал несколько глубоких вздохов и снова скрылся под водой.
Через минуту он появился на поверхности, двумя взмахами рук приблизился к лодке и, взявшись за борт, несколько раз вздохнул. Его глаза торжествующе сияли.
— Ну, Григорий Харитонович, — сказал он, отдышавшись, — дело стоило того, чтобы за него браться…
Он оттолкнулся от борта и опять нырнул. Калашник напрягал зрение, всматриваясь в воду. Снова мелькнуло желто-зеленое пятно. Но мелкие волны, расходящиеся от того места, где нырнул Смолин, мешали рассмотреть что-либо в глубине.
Наконец, Смолин в третий раз с шумом вынырнул на поверхность.
— Нашел! — крикнул он, фыркая и мотая головой, чтобы отбросить волосы, налипшие на лоб. — Можете меня поздравить, профессор!
Смолин схватился за борт, подпрыгнул, лодка накренилась, — но он быстро перевалился через борт и сел на банку.
— Итак, я был прав, Григорий Харитонович, — возбужденно заговорил Смолин, стряхивая с лица, груди и рук капли воды.
Он порылся в пиджаке, достал портсигар, вытащил папиросу, закурил от протянутой Калашником спички, жадно затянулся и продолжал:
— Выход течения я нашел… и не так глубоко, как думал… Метров семь — восемь, может быть, десять, не больше…
— Не вывести ли лодку на солнце? — перебил его Калашник, — вы, вероятно, замерзли?
— Кой черт, замерз!.. — воскликнул Смолин, выпуская густой клуб дыма, медленно поднявшийся под высокие своды грота. — Вы себе представить не можете — вода идет совершенно теплая, ну, градусов двадцать пять, никак не холодней.
— Откуда же она идет? Что там — тоннель? — спросил недоверчиво Калашник.
— К сожалению, нет… Вертикальные расщелины в граните. Очень узкие… В некоторые я мог засунуть руку, но большинство еще уже. А ток воды совершенно ощутимый.
— И много этих… расщелин?
— Очень много. Стена производит впечатление пчелиного сота. Но все они так узки, что проникнуть сквозь стену, увы, нельзя…
— Да… Вот вам и решение. А какой из него прок? Допустим, где-то там подземный бассейн, а в нем колония вашей золотой водоросли. Но как к ней добраться? Не взрывать же для этого весь Карадаг!..
— Ничего, ничего, — сказал Смолин, бросив окурок в воду и начиная одеваться. — Нашли выход, найдем и вход. Это вопрос времени. Сейчас надо просмотреть все исследования морских течений в этом районе. Может быть, что и придет в голову. Полагаю, что вход должен быть неподалеку. Включайте мотор, Григорий Харитонович.
Мотор тихо застучал, за кормой забурлила вода, и лодка вышла из полумрака Карадагского грота на яркий свет солнца.
Глава 39ПИСЬМО
— Вам письмо, — сказал портье, подавая Смолину конверт.
Почерк был волнующе знакомый — тонкие, изящные буквы: «Профессору Е.Н.Смолину».
И прежде чем глаза его разглядели эти буквы, он по биению сердца понял, что письмо от Радецкой. Евгений Николаевич медленно поднимался по лестнице, на ходу вскрывая конверт. Вытащил сложенный вчетверо лист.