Они двигались как зомби, безжизненные внешне, но непреклонно идущие и не желающие падать. Джордино методично шагал вперед рядом с Питтом, прижимаясь к нему плечом, словно их связывала незримая крепкая нить. Ветры нарастали, больно хлестали в лицо, засыпали глаза пылью. Иногда приходилось идти, не разжимая воспаленных глаз, но они все-таки тащились вперед, хотя давно сбились со своего маршрута. Изможденные, ослепленные ветрами, они, чтобы защитить глаза, непроизвольно повернули, и теперь шли на юг, подгоняемые пронизывающими ветрами.
От столкновения с очередным порывом они зашатались, и, казалось, бесконечно стояли, пока не рухнули у скалы. Первым повалился Джордино. Он уперся рукой в камень, надеясь остановить падение, но ослабевшая рука не удержала его, согнулась, и он покатился под скалу. Питт остановился и протянул руку Джордино в надежде помочь подняться; тот приподнял широкую ладонь, обхватил запястье Питта и дернул. Питт покачнулся, ноги его подкосились, и он упал на Джордино, перекатился на бок и распластался на ложе из мягкого прохладного песка. Он лежал и грезил. Он вдруг заметил, что острый песок уже не покалывает его тело. Скрытый ночной темнотой и порывами ветра, Джордино подполз к скале, приютился в зазубренной расщелине, в самом низу ее, спасаясь от воющего ветра. Питт вытянул руку, нащупал уползавшего Джордино и двинулся за ним. Пристроившись в той же расщелине, он развернул свой кусок войлока, накинул его на лицо себе и Джордино, разбросал руки по песку и закрыл глаза.
Под шелест пустынной песчаной бури они потеряли сознание.
Джордино спал. И снилось ему, будто он плывет по тихому водоему, заполненному тропической водой. Правда, теплая влага была почему-то плотной и вязкой, как сироп, отчего и двигался он в ней с трудом, и сами движения его были вялыми. Внезапно вода налетела на его лицо десятками маленьких жарких волн. Он мотнул головой, пытаясь уйти от них, но теплые волны не отступали. А потом сон вдруг словно ожил и начал превращаться в явь. Появился запах, да такой отвратительный. Запах, слишком сильный и гадкий, чтобы быть частью сна. Отталкивающая вонь и заставила его в конце концов пробудиться. Джордино, скривившись от боли, разомкнул сначала одно усталое набухшее веко, потом другое.
Яркий свет ударил ему в глаза, он скосил их, но все равно успел заметить, что никакого тропического пруда нет и теплые волны тело его не ласкают. Вместо них прямо в лицо ему тычется громадная мокрая швабра розового цвета и все пытается протереть ему щеки. Он снова мотнул головой, и тогда швабра вдруг разошлась надвое и за ней показался частокол здоровенных желтых зубов. Постепенно она сложилась в длинную жутковатую ухмылку. Кроме того, швабра еще и дышала. В довершение всего за шваброй тянулась чья-то морда, такая длинная, что, казалось, никогда не кончится. Швабра вздохнула, обдав Джордино целым облаком удушающих ароматов, в котором угадывался и гнилой лук, и чеснок, и лимбургский сыр.
Сомкнув и быстро открыв оба глаза в попытке избавиться от наваждения, он посмотрел поверх длинной морды и наткнулся на шоколадного цвета глаза под длинными ресницами. Верблюд удивленно оглядел Джордино, после чего издал короткий рев и только затем, отойдя в сторонку, принялся увлеченно жевать выступавший из песка кусок войлока.
Напрягая последние силы, Джордино приподнялся, сел и только тогда понял — сиропом во сне показался ему нагретый солнцем песок. Занесенный в небольшую расщелину бушевавшей всю ночь песчаной бурей, он покрывал землю плотным слоем почти в фут толщиной. Медленно вытянув ослабевшие руки из песчаного болота, Джордино принялся расталкивать лежавшую рядом фигуру Питта, обмотанную войлоком и засыпанную песком. Затем он смахнул несколько пригоршней песка вперемешку с коричневым кварцем с его лица и рук. Войлок зашевелился, потом появились руки и сбросили его, обнажив осунувшееся, измученное лицо. Сильно загоревшее, с опухшими потрескавшимися губами, но на котором все тем же живым огнем горели запавшие зеленые глаза. Увидев друга, Питт слабо улыбнулся.
— Еще один день в раю, — прохрипел он обожженным ртом, оглядевшись и узнав расщелину. Песчаная буря закончилась, оставив им чистое небо, яркое солнце и одеяло из песка.
Они приподнялись и сели, прижавшись спиной к камню. Песок ручьями стекал с них. Джордино запустил руку в карман, нащупал подкову и едва заметно, но уверенно кивнул.
— У нас тут компания образовалась, — проговорил он охрипшим голосом.
Питт медленно выполз из-под песчаного одеяла и посмотрел на верблюда, стоявшего в нескольких футах от них. По двум горбам, чуть свисавшим на сторону, Питт определил его породу — бактриан. Спутанная шерсть животного напоминала цветом кофе со сливками, но по бокам была значительно темнее. Верблюд ответил Питту таким же долгим изучающим взглядом, после чего вернулся к своему занятию — жеванию войлока.
— Корабль пустыни, — сказал Питт.
— Скорее похож на буксир. Как с ним поступим? Сразу съедим или поедем? — спросил Джордино.
Пока Питт раздумывал над ответом и пришел к выводу, что сил у них нет ни на то, ни на другое, из-за ближайшего холма послышался резкий свист, затем показалась голова мальчика, а вскоре и он сам возник верхом на пестрой светло-коричневой лошадке. Одет он был в зеленый дээл, на голове с короткими черными волосами сидела полинялая бейсболка. Мальчик, постоянно окликая верблюда, подъехал к нему. Как только тот вскинул голову, мальчик быстро накинул на шею животного заранее приготовленный аркан и потянул к себе. Уже потом взгляд его скользнул по песку, и он увидел лежащих в расщелине Питта и Джордино. Глаза мальчика округлились; пораженный, он с минуту разглядывал измученных мужчин, по виду больше напоминавших призраков.
— Привет! — Питт тепло улыбнулся мальчику и поднялся, но ослабевшие ноги разъезжались на песке. — Не поможешь нам?
— Вы... говорят по-английски, — запинаясь, сказал мальчик.
— Да, — кивнул Питт. — Ты понимаешь меня?
— Я изучаю английский язык в монастыре, — гордо ответил мальчик, отчетливо выговаривая каждый слог.
— Мы заблудились, — сказал Джордино хрипло. — Ты не мог бы поделиться с нами водой или какой-нибудь пищей?
Мальчик соскользнул с деревянного седла на землю и достал из заплечной сумки большую фляжку из козлиной шкуры, наполненную водой. Питт и Джордино по очереди набросились на воду — пили сначала маленькими, потом уже большими глотками. Пока изможденные путники утоляли жажду, мальчик извлек из сумки замотанную в платок большую пластину творога. Раскрошив ее на маленькие кусочки, он предложил их Питту и Джордино, и те с благодарностью съели напоминавший по вкусу мягкую жевательную резинку творог, запив его остатками воды.
— Меня зовут Нойон, — сказал мальчик. — А вас как?
— Меня — Дирк, его — Ал. Мы очень рады, что встретили тебя, Нойон.
— Глупые вы, Дирк и Ал. Кто же отправляется в Гоби без воды, пищи и коней? — серьезно произнес их спаситель. — Внезапно его мальчишеское лицо осветилось улыбкой, и он прибавил: — Поехали ко мне, я познакомлю вас с моей семьей. Отсюда не больше километра. Даже для вас недолго.
Мальчик снял деревянное седло с лошади и, поддерживая Питта и Джордино, помог им забраться на нее. Монгольская лошадка была невысокой; Питт довольно легко уселся верхом, подтянул Джордино, и тот устроился позади него. Нойон взял поводья и двинулся на север. Верблюд вышагивал позади.
Они прошли совсем немного, когда перед ними возник невысокий, но широкий кряж из песчаника. Объехав его, они увидели на противоположной стороне большую равнину с рассыпанными по ней многочисленными фигурами верблюдов, бродивших в поисках пищи — пучков травы, торчащих из каменистой почвы. В центре равнины стояла одинокая юрта, когда-то белая, но ставшая от времени грязно-серой. Дверь,, находившаяся с южной стороны, напоминала цветом пожухлый апельсин. Два шеста с натянутой между ними и юртой толстой веревкой, выполняли функцию загона, по которому бродили несколько крепких гнедых лошадей. Сурового вида, гладко выбритый человек с пронизывающим взглядом темных глаз как раз седлал одну из них, когда Нойон подвел к юрте свой маленький караван.
— Отец, я нашел этих людей в пустыне. Они из Америки, заблудились.
По исхудавшим, осунувшимся лицам Питта и Джордино, по их сгорбленным фигурам отец Нойона сразу догадался, что те уже стояли у порога юрты Эрлэг-хана, в монгольской традиции — повелителя загробного мира. Он подошел к лошади, помог прибывшим спуститься, пожал протянутые ему слабые дрожащие руки.
— Привяжи лошадь, — приказал он сыну, а сам повел гостей в юрту.
Пригнувшись и нырнув в гэр, Питт и Джордино поразились уютной обстановке, представлявшей разительный контраст с неприглядным внешним видом жилища. Земляной пол был устлан красивым ярким ковром, решетки стены завешены подобранными в тон ковру яркими тканями и плетениями. Шкафы с выдвижными ящиками и столы были выкрашены в веселые красный, оранжевый и синий тона, а решетка потолка — в лимонно-желтый. Вся отделка свидетельствовала об особом вкусе его обитателей.
Интерьер гэра соответствовал традициям повседневной кочевой жизни, в которых большую роль играют поверья. Слева от входа находились стойка и шкаф для седла и других мужских вещей. Правую, женскую, сторону занимали кухонные принадлежности. Очаг и плита располагались в центре; от плиты вверх, к отверстию в потолке, тянулась длинная металлическая труба. Вдоль стен гэра стояли три низенькие кровати. В задней части находился семейный алтарь.
Отец Нойона провел Питта и Джордино вдоль левой стороны гэра, усадил на маленькие табуретки возле очага. Невысокая женщина с длинными темными волосами и веселыми глазами, подогревавшая на огне видавший лучшие времена заварочный чайник, улыбнулась вошедшим. Заметив, как они утомлены, женщина принесла им влажные полотенца обтереть лица и руки, после чего порезала в большой котелок несколько кусков баранины, залила водой и поставила на огонь. Увидев на ноге Питта окровавленную тряп