На улице Питт, хорошо ориентировавшийся на территории поселения, торопливо повел группу вбок и, зайдя за колонну, остановился. Послышавшийся вдалеке, справа, перестук подков скачущих лошадей говорил о том, что конный патруль, объезжавший северную часть резиденции, услышал тревогу и мчится к главному входу. Впереди слева, у конюшни и помещения для стражи, раздались крики, возникла суета. Питт увидел разбуженных тревогой стражников с лампами и фонарями, устремившихся в здание резиденции.
Питт в душе проклинал инициативу Терезы поджечь кабинет и заодно свою медлительность. Выйди они всего лишь несколькими минутами раньше, и суматоха сыграла бы им на руку. Теперь же вся стража, поднятая сиреной, неслась прямо на них. Единственным их спасением было спрятаться и, замерев, надеяться, что стражники проскочат мимо них, никого не заметив. Питт махнул рукой в сторону розовых кустов за колоннами.
— Все скрываемся там. Ложимся и ждем, пока стражники не войдут в здание, затем встаем и убегаем, — негромко произнес он.
Тереза и Уоффорд, мигом нырнув за кусты, плюхнулись на землю и немного проползли вперед, прячась под колючими ветками. Джордино, держа Татьяну на весу, одним махом оказался за кустами, рывком опустил ее на землю, сам пристроился рядом, зажав ей рот ладонью. Прижав к ее губам ствол «Макарова», он прошептал:
— Помолчим немного, ладно?
Питт в броске перемахнул через кусты, отцепил от пояса рацию и прижал к губам.
— Руди, ты меня слышишь? — чуть слышно проговорил он.
— Я весь внимание, — последовал столь же тихий ответ.
— Мы пробираемся к выходу, но ненадолго задержимся. Тут намечается мероприятие местного значения. Встречаемся через пять минут.
— Понял. Закругляюсь и отправляюсь к гаражу. Отбой.
Питт бросился на землю, и очень вовремя — мимо промчались трое охранников, выскочивших из конюшни. Пешие, они прогремели ботинками в нескольких футах от Питта и ворвались в резиденцию, даже не заметив, что у входа нет обычной стражи. Возле главного входа дополнительно включилось лишь несколько слабеньких ламп, что позволяло Питту и остальным прятаться в окружавшей темноте.
Конный патруль находился ярдах в пятидесяти от них. Питт хотел было, прежде чем они приблизятся, провести группу вдоль кустов в глубь поселения, но внезапно ему пришла идея получше. «Конные стражники наверняка не заметят лежащих возле кустов людей. Они даже не подумают, что тут кто-то есть. Да и внимание их будет целиком приковано к главному входу. Если устроенный Терезой пожар разгорится посильнее, все бросятся тушить его», — размышлял он.
Конный патруль из восьми человек галопом пронесся мимо них к центральному входу и вдруг остановился у самой гравийной дорожки. Глядя, как всадники, развернувшись большим полукругом, подскакали к краю галереи и замерли там, Питт почувствовал себя неуютно. Две лошади беспокойно зафыркали, всадники, натянув поводья, пытались успокоить их. Внутри здания внезапно смолкли звуки пожарной тревоги, с противоположной стороны ко входу подбежала вторая группа стражников, пеших, и остановилась неподалеку от всадников. «Пожар либо вышел из-под контроля, либо им, к сожалению, удалось потушить его. Жаль. Нас бы больше устроило, если бы он успел распространиться на другие комнаты», — подумал Питт.
Окончательный ответ принесла ослепительная вспышка белого света. Раздался сильный щелчок, и на стропилах мостика ярко загорелись с десяток прожекторов. Свет галогенных ламп залил центральную часть поселения, тут же осветив Питта и всех остальных, лежавших под розовыми кустами.
Питт, крепко сжав рукоять «кольта» прицелился в ближайшего всадника. Пешие стражники находились довольно далеко и, казалось, не были вооружены. Иначе обстояло дело с конной стражей. Помимо обычных луков и стрел, Питт с огорчением увидел у них карабины, прижатые к плечам и нацеленные в их сторону. Даже с «Макаровым», застывшим в руке Джордино и наведенным на всадников, шансы оказывались неравными.
Не успели противники обменяться первыми залпами, как из здания эхо донесло топот ботинок по мраморному полу и на портик стремглав вылетели четыре человека. Первыми бежали три охранника. Перепрыгивая через ступеньки, они бросились вперед, затем остановились и посмотрели на Питта и остальных. Их желтые халаты почернели от сажи и копоти, но в глазах не было паники. Однако гораздо больше, чем их вид и лица, Питта обеспокоило другое — автоматы «АК-74», которые они, обняв, как младенцев, прижимали к груди.
Вскоре мимо них пронесся четвертый. Сломя голову он добежал до центра дорожки, ведущей в резиденцию. На Боржине был синий шелковый халат, резко контрастировавший с его налитым злостью красным лицом. Остановившись, он метнул взгляд на кусты у колонн, возле которых лежали раздетые, еще не пришедшие в себя стражники, тела которых так же были ярко освещены, затем повернулся к Питту и остальным. Глаза его сверкнули дикой ненавистью.
— Ты заплатишь мне за это, — прорычал он.
Как только Ганн вошел в звукопоглощающую камеру, его охватила волна любопытства, заставившая забыть про страх, от которого трепетало сердце и дрожали ноги. Ему и раньше доводилось видеть подобные камеры, но эта, от пола до высокого потолка забитая ультрасовременной электронной аппаратурой, вызвала у него почти детский восторг. Связанные между собой пучками разноцветных проводов плотные ряды мониторов, системных блоков и разнообразных приборов с датчиками напомнили ему пункт управления подводной лодкой «Трайдент». Еще больший интерес представлял для него странный, составленный из трех плотно прилегавших друг к другу трубок аппарат длиной десять футов, возвышавшийся в центре комнаты. Чем дольше Ганн рассматривал акустические излучатели, тем сильнее росла в нем убежденность в справедливости слов Йегера, утверждавшего, что данное устройство способно вызывать землетрясения. Его обдало ледяным холодом.
Правда, холод вскоре сменился жарой, по всему телу Ганна потекли струйки пота, так как температура в комнате переваливала за сорок градусов. Ганн с изумлением отметил, что все оборудование в камере включено и работает, как ему показалось, по программе, выполняя какие-то тестирования. Тепло, излучаемое источниками мощности, питающими электронику, превращало комнату в сауну. Ганн стянул с себя украденный халат, черную утепленную куртку и, вытащив цифровую фотокамеру, взгромоздился на центральную платформу. Он принялся лихорадочно фотографировать оборудование, начав с дальнего угла, ведя камерой по часовой стрелке. Истекая потом, он приблизился к двери и чуть приоткрыл ее, впуская струйку свежего воздуха. Поскольку к камере мог кто-то подойти, Ганн, не желая быть застигнутым врасплох, решил оставить дверь открытой. В этом случае задача его усложнялась — ему приходилось следить и за дверью, и прислушиваться к рации. Немного постояв в задумчивости, он возобновил работу.
Дойдя до высокой консоли с мягким бархатным креслом перед ней, Ганн остановился. Перед ним, как он сразу понял, находился пульт управления системой, откуда оператор приводил в действие сейсмический отражатель. Ганн уселся в кресло и впился взглядом в стоявший перед ним плоский монитор, на ярко-синем поле которого горела надпись на немецком языке: «Идет тест». Зачаточные знания немецкого у Ганна были — он приобрел их от своих немецких коллег во время многомесячного совместного исследования корабля «Вильгельм Густлоф», затонувшего во время Второй мировой войны. Кроме того, ему приходилось прогонять тестовые программы, и кое-чего он нахватался и от них. Он нажал клавишу «прервать», и на экране мгновенно вспыхнула красочная абстрактная картинка.
Присмотревшись, Ганн разгадал ее — это было трехмерное изображение осадочных слоев, каждый из которых имел свой оттенок желто-золотого цвета. Шкала с одной стороны показывала глубину пятьсот метров. Немного подумав, Ганн окончательно убедился, что рассматривает стратиграфическую карту отложений, находящихся в глубине под лабораторией. Ганн потянулся к трекбол-мышке и пододвинул ее к себе. Когда курсор перемещался по экрану, из возвышавшихся в нескольких футах от Ганна преобразователей донеслось громкое тиканье. Потом оно замерло, и на мониторе вновь возникло новое глубинное изображение. Ганн отметил, что шкала показывает уже глубину пятьсот пятьдесят метров.
«Действительно, фон Вахтеру удалось создать систему получения удивительно точного изображения слоев», — подумал Ганн. Он покатал мышку по столу, всякий раз удивляясь как точности, так и четкости изображения осадочных слоев, лежавших в сотнях футов под ним. Синхронное перемещением мышки работал и акустический отражатель, электромотор вращал позиционный механизм, изменяя угол проникновения. Словно ребенок, дорвавшийся до увлекательной компьютерной игрушки, Ганн, забывобо всем на свете, не отрываясь смотрел на появлявшиеся изображения, генерируемые устройством, изучал формы и отклонения подземных слоев. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда наконец услышал писк рации. Он бросился к приоткрытой двери, чтобы не потерять сигнал в камере, способной подавить его. Нажатием кнопки он дал знать Питту, что слышит его, затем тихонько выглянул в коридор, остававшийся, как и прежде, безжизненно пустым, затем метнулся назад, к возвышению, и закончил съемки отражателя и оборудования. Натянув куртку и халат, Ганн приготовился уходить, но в этот момент взгляд его упал на стопку документов у пульта управления. Он быстро пролистал их и схватил толстую брошюру вместе с маленькой стальной подставкой, на первый взгляд показавшуюся ему инструкцией по использованию. Первые страницы из нее вырвал Питт во время своего визита сюда. Ганн пролистал брошюру, сунул ее вместе с подставкой во внутренний карман куртки, застегнул его на молнию и двинулся к выходу. В нескольких шагах от двери рация сначала затрещала, а потом из нее послышался голос.
Когда Ганн в конце концов осознал, что голос принадлежит не Питту и не Джордино, сердце его упало. «Все, это провал», — едва шевеля губами пролепетал он.