– Еще бы! – засмеялся Монбар. – Я служу королю на свой лад, так мне приятнее.
– И мне тоже. На что нам чины, когда мы и без того начальники? Разве мы не первые среди товарищей? Пусть нам раздадут титулы лучше тех, которые нам даны нашими братьями! Да и то сказать, ведь мы разгромленные титаны, отверженцы старой европейской семьи, на что же нам такие милости? Возьмите ваши грамоты назад, любезный д’Ожерон, и возвратите их королю, вашему властелину, нам они не нужны! Из всех Береговых братьев вы не найдете ни одного, кто бы оценил их дороже щепотки табака в трубке.
– Браво! Да здравствует Лоран! Да здравствует Монбар! Да здравствует флибустьерство! – вскричали авантюристы в порыве энтузиазма.
Изумление дона Рамона дошло до предела, он чувствовал, что мысли его путаются.
Он никак не мог постичь, что это за удивительные люди, которые ставили себя наравне с могущественнейшим властителем Европы и, заставляя осыпать милостями других, сами пренебрегали почестями, гордо провозглашая себя независимыми от государя, которому оказывали такие блестящие услуги.
Доньей Линдой овладело странное волнение, сердце ее сжималось, и слезы наворачивались ей на глаза – слезы радости или грусти, она не сумела бы объяснить этого сама.
– Я не настаиваю, капитан, зная, что все было бы напрасно, – продолжал д’Ожерон, – но позвольте заметить вам, что его величество будет огорчен вашим отказом.
– Ба-а! – шутливо возразил Монбар. – Два-три удачных крейсерства – и его величество забудет о своем неудовольствии.
– Мы не любим, чтобы нам платили за услуги… Истощили ли вы теперь весь ваш запас новостей, любезный д’Ожерон?
– Нет, капитан, еще одну новость я должен сообщить, но так как вопрос важен и касается лично вас, то я не решаюсь.
– Любезный д’Ожерон! Здесь находятся мои старые боевые товарищи, с которыми у меня все было общим – и опасности, и победы. От них у меня нет тайн, как нет тайн и от моих новых друзей, – прибавил он с поклоном в сторону дона Рамона и его дочери. – Да и вообще, если хотите, я приверженец жизни нараспашку… Итак, говорите без опасения. Что вы хотели передать мне?
– Если позволите, сын мой, говорить буду я, – вмешался отец Санчес, остававшийся до сих пор безмолвным свидетелем разговора.
– Говорите, я слушаю, – ответил Лоран, немного встревоженный.
– Войдя сюда, сын мой, вы спросили меня, почему нет доньи Лусии и ее дочери, а я ответил вам, что они не выйдут к завтраку…
– Да, я помню.
– Донья Флора и ее мать уехали вчера вечером в восемь часов в Пор-де-Пе. Вот что господину д’Ожерону, у которого они остановились, поручено было сообщить вам.
– Уехали! – вскричал молодой человек вне себя. – Зачем? Клянусь Богом! Я…
– Постойте, сын мой, – строго остановил его монах, – не дайте увлечь себя первому порыву. Они приняли непоколебимое решение.
– Клянусь именем… – вскричал было Лоран, и глаза его налились кровью.
Монбар схватил его за руку и с живостью перебил:
– Будь же мужчиной! Ты несправедлив к ним. Их отъезд – только доказательство преданности…
– Преданности!.. – пробормотал молодой человек, опускаясь на стул.
– Конечно!
– Уехать тайно, бежать таким образом от меня! О, это ужасно, брат!
– Успокойся, дружище. Я долго говорил с доньей Флорой. Она права. И она сумела убедить меня в этом. Убегая от тебя, она следовала убеждению, преодолеть которое была не в силах. Она не простилась с тобой единственно для того, чтобы не огорчить тебя отказом.
– Она оставила вам письмо, сын мой, – прибавил отец Санчес, – вот оно, читайте.
Дрожащей рукой Лоран взял письмо, поданное ему священником, поспешно распечатал и впился в него глазами.
Над застольем, еще минуту назад таким веселым и шумным, повисло тяжелое молчание.
Письмо было коротким.
Любезный кузен!
Я уезжаю. Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко от вас. Я направляюсь во Францию, где имею намерение удалиться в испанский монастырь в Перпиньяне. Не пытайтесь поколебать мое решение, оно неизменно, я приняла его по зрелом размышлении, пристально заглянув в собственное сердце. Фернандо, друг мой, брат мой, – позвольте мне так называть вас, – мы оба ошибались в наших чувствах. То, что мы с вами принимали за любовь, было просто глубокой родственной дружбой. Теперь мои глаза раскрылись, и я ясно читаю в собственном сердце… Вы меня любите, это бесспорно, но любите так, как любят дорогую сестру. Ваша любовь принадлежит другой, пусть эта другая будет счастлива с вами! Из моей дальней кельи я буду молить Господа о вашем благополучии.
Мой милый брат, если вы хорошо поняли смысл этого письма, вы не дадите нам уехать, не простившись со мной и с моей матерью. Смерть отца и все бедствия, обрушившиеся на нас, ставят нам, слабым и бедным женщинам, в обязанность посвятить себя Богу и молить Его о милосердии.
Прочитав письмо, Лоран опустил голову и закрыл лицо руками.
Прошло несколько минут.
– Когда они уезжают? – спросил он наконец.
– Через неделю, на фрегате «Клоринда», – ответил д’Ожерон.
– Я буду их сопровождать, – прибавил отец Санчес.
Молодой человек с трудом пересилил себя и спокойно ответил:
– Благодарю, что вы не оставляете их, отец мой. Я поеду проститься с ними. Моя кузина должна сделать приличный вклад в монастырь, куда желает вступить. Это я беру на себя, тем более что все ее состояние находится у меня на каравелле.
– Вы вольны поступить, как вам угодно, сын мой, – грустно ответил старик, – но, может быть, лучше было бы…
– А почему нет? – перебил Лоран и неожиданно рассмеялся. – Разве я капризный ребенок, который, встречая отказ, выходит из себя? Нет! Нет! – вскричал он душераздирающим голосом. – Я мужчина, я сильный мужчина, и мне по силам пережить все – и радость, и страдание!.. Как видите, горе не убивает, раз я еще жив!.. О-о!..
Кровь хлынула у него носом и горлом. Натянутые нервы не выдержали дольше. Лоран издал стон, глаза у него закатились, и он упал бы навзничь, если бы Монбар и Мигель Баск не кинулись к нему на помощь и не поддержали его.
С ним сделался нервный припадок.
Лорана поспешно перенесли на кровать. Отец Санчес несколько раз пустил ему кровь.
Шесть дней и шесть ночей друзья не отходили от его изголовья.
Донья Линда неотлучно находилась при Лоране и ухаживала за ним как преданная сестра. С содроганием, орошая его руки слезами, она выслушивала страшные признания флибустьера во время бреда.
После мучительных шести дней девушка, не имея более сил выносить глубокую скорбь, оставила Лорана, несчастная, мрачная, задумчивая.
На другой день, то есть на седьмой день болезни, Лоран, хотя еще и очень слабый, хотел встать.
– Поедем в Пор-де-Пе, – сказал он входящему отцу Санчесу, который сделал невольное движение, увидев больного на ногах.
– Поедем, если вы хотите, сын мой, – кротко ответил монах.
Вдруг отворилась дверь, и на пороге появилась донья Линда. Она была бледна и грустна, но спокойна.
– Это лишнее, – сказала она голосом, которому тщетно силилась придать твердость, – я привела к вам ту, которую вы так страстно желали видеть… Входи, сестра.
С этими словами она ввела за руку донью Флору.
Девушка бросилась к Лорану и с рыданием упала к нему на грудь.
– Флора здесь! Боже мой! – вскричал он в неописуемом волнении.
– Да, здесь, – ответила донья Линда кротко, но твердо, – Флора, которую вы любите и которая любит вас!
– О! Я люблю, люблю тебя! – вскричала Флора растерянно. – Прости меня, Лоран, я была безумной, я…
– Ревновала, бедная сестра, – договорила донья Линда, обнимая подругу. – Разве я не сказала тебе, что хочу твоего счастья?
– О, вы ангел! – с чувством произнес капитан. – Вы благородно исполняете данное обещание… Увы! Ее отъезд убивал меня, но вы?..
– Я? – переспросила донья Линда с глубоким волнением, воздев к небу глаза, полные слез. – Ведь я ваш ангел-хранитель!..
Спустя два дня дон Рамон и его дочь отправились на Кубу на принадлежавшем нейтральной стране корабле, зашедшем в Пор-де-Пе для выкупа нескольких испанских пленных.
Прощание было печальным, но спокойным. Лоран и донья Флора не расставались с доньей Линдой до той самой минуты, пока она не сошла в лодку.
Через месяц Лоран узнал, что донья Линда постриглась в одном из гаванских монастырей.
Эта весть произвела на него тяжелое впечатление, но прелестная улыбка доньи Флоры вскоре изгнала печаль из его сердца.
Отец Санчес с нетерпением ждал конца траура доньи Лусии и доньи Флоры, чтобы благословить молодых людей.
Краткий словарь морских терминов
Арматор – судовладелец или его доверенное лицо, эксплуатирующее морское судно без права собственности.
Банка – отдельно расположенная мель ограниченных размеров, глубина которой значительно меньше глубины моря в данном районе.
Барк – большое парусное судно с прямыми парусами на всех мачтах, кроме кормовой (бизань-мачта), несущей косое парусное вооружение.
Баркас – 1) большая многовесельная шлюпка; 2) самоходное судно небольших размеров для портовых перевозок.
Бейдевинд – ход судна при встречно-боковом ветре.
Бейфут – толстая, обшитая кожей веревка, которая служит для прикрепления реи или гафеля к мачте.
Бизань – 1) кормовая мачта; 2) нижний косой парус, ставящийся на бизань-мачте.
Брандер – судно, нагруженное горючими и взрывчатыми веществами, предназначавшееся для сожжения неприятельских кораблей (имело приспособления для сцепления с вражескими судами). Подожженные брандеры пускались по ветру или течению на неприятельский флот.
Брас —