– Правда, – согласился ньо Сантьяго, – теперь, когда мы навек отторгнуты от общества, мы будем жить друг для друга и наше счастье будет в нашей любви.
– Этого достаточно, чтобы жизнь показалась нам раем, мой любимый.
На другой день ньо Сантьяго уехал в Толедо вместе с погонщиком мулов. Там они расстались, чтобы, быть может, никогда больше не увидеться. Ареги возвращался в Бискайю. Со слезами на глазах пожали они друг другу руки в последний раз.
Хотя долина, где поселился ньо Сантьяго, никому вроде бы и не принадлежала, он решил, во избежание возможных придирок и притеснений со стороны властей соседнего города, лишить их возможности нарушать его уединение.
Он обратился к толедскому нотариусу и поручил ему начать переговоры с городским советом относительно приобретения им в собственность долины.
Члены совета сначала не поняли ни одного слова из всего дела. Они и представления не имели о существовании какой-то долины. Однако возможность пополнить казну была соблазнительна, и неважно, что служило источником дохода. Поэтому городской совет после долгих прений и переговоров согласился за две тысячи пиастров наличными уступить некоему ньо Сантьяго Лопесу, землепашцу, означенную долину в вечное и потомственное владение, с правом передачи без всякого предварительного разрешения.
К этой купчей по настоятельному требованию отшельника была сделана приписка, в силу которой ему предоставлялось на вековечные времена право охоты в горах весь год на пятнадцать миль в окружности, и это за дополнительную сумму в тысячу пиастров, внесенную единовременно.
Только в пользу его величества короля Испании выговорено было право охотиться в горах, если во время своего пребывания в Толедо, куда он приезжал довольно часто, ему угодно будет заняться охотой.
Итак, сумма сделки достигла трех тысяч пиастров, которые надлежало немедленно внести в городской совет нотариусу, служившему ходатаем в торге.
Это и было им исполнено, не покидая заседания. Ему вручили купчую крепость, оформленную по закону, и сановники благородного города Толедо радостно потирали руки, устроив такое выгодное дело.
В ту эпоху, как, впрочем, и ныне, горы в окрестностях Толедо имели весьма дурную славу: в них укрывались бандиты со всей провинции: они убивали и грабили путешественников, не опасаясь ни алькальдов, ни альгвазилов, которые и сами их боялись. Поэтому вполне естественно, что никто не изъявлял желания владеть долиной, где ньо Сантьяго вздумал поселиться.
Как бы то ни было, новоиспеченный землевладелец щедро вознаградил нотариуса, тщательно спрятал акт и в веселом расположении духа вернулся в горы, куда и прибыл за два часа до заката солнца, страстно желая увидеть жену, с которой расстался на рассвете.
Наши отшельники зажили спокойной патриархальной жизнью.
Пакита была молочной сестрой доньи Марии-Долорес, а Педро и Хуанито – молочными братьями ньо Сантьяго. И все эти пятеро любящих друг друга людей составляли, в сущности, одно семейство.
И все же, несмотря на просьбы и даже приказания ньо Сантьяго, никогда слуги не соглашались садиться за один стол со своими господами.
Не видя возможности переубедить их, хозяин наконец предоставил слугам свободу поступать по-своему, чем несказанно обрадовал этих честных и скромных людей.
Ньо Сантьяго охотился, Мария-Долорес вела домашнее хозяйство, Пакита исполняла тяжелые работы и ходила за птицей и скотом, мужчины возделывали поля и сад.
Каждое воскресенье эта маленькая колония ходила к обедне в церковь, находящуюся в бедной деревеньке на обращенном к Толедо склоне горы.
Все были счастливы.
По прошествии нескольких месяцев обе женщины разрешились от бремени, одна вскоре после другой.
Пакита первая произвела на свет крепкого мальчугана.
Через две недели Мария-Долорес стала матерью прелестной девочки.
Пакита пожелала кормить обоих детей. Она не сумела бы сказать, какого она любила больше – своего собственного ребенка или малютку госпожи.
На следующий год ситуация повторилась в точности. Опять Пакита родила первая и так же была кормилицей обоих детей.
Жена ньо Сантьяго – под этим именем по важным, надо полагать, причинам заблагорассудилось скрываться мужу Марии-Долорес – мало-помалу окрепла, расцвела и теперь дышала здоровьем. Оттого ли, что чистый и свежий воздух гор пошел ей на пользу, или благодаря тихому счастью, которое она вкушала и которое притупило в ней тайное горе.
К тому же она имела приятнейшее из развлечений, любимое занятие всех матерей – заботу о детях.
Девочки были прездоровенькие. С утра до ночи в саду, напоминая пение птиц, раздавался их звонкий серебристый смех. Девочки и мальчики играли под бдительным и ласковым надзором матерей.
Отец Санчес, бедный священник, служивший в деревенской церкви, о которой мы упомянули выше, был молодым человеком, полным веры, ума и самых благих намерений. Он согласился быть наставником детей и три раза в неделю приходил давать им уроки.
Это были веселые дни для маленькой колонии. Иногда достойный пастырь оставался у своих прихожан на ночь.
На другое утро все провожали священника до ущелья, которым кончалась долина, и глядели ему вслед, пока он не скроется из виду за поворотом горной тропы.
«Дворяне Толедских гор», как пышно величали себя обитавшие в горах разбойники, были люди по своей природе не слишком обремененные совестью. Никакого уважения к жизни ближних своих они отродясь не имели. Сперва они с неудовольствием наблюдали за водворением чужого человека в долине, по соседству с их недоступными убежищами. Первое, о чем они подумали, – исходя, разумеется, из собственного опыта и интересов, – что они имеют дело со шпионом.
Тогда они решили неустанно наблюдать за новым соседом и безжалостно убить его при первом же подозрении на шпионаж.
Наблюдение длилось целый год.
Достойные «горные дворяне» с утра до ночи не теряли отшельника из виду. По истечении этого долгого срока они пришли к заключению, что чужеземец нисколько о них не думает. Тогда они решили, что он душевнобольной мизантроп, который удалился от себе подобных, словно от чумы, бежал в глубину лесов, чтобы жить вдали от людей, вероятно ему ненавистных.
Тогда всякое наблюдение прекратилось.
Бандиты не только перестали наблюдать за отшельником, но и сочли долгом чести не стеснять мирного и безвредного соседа. Они отступили от долины на несколько миль, предоставив ему в полное владение его пустынную обитель.
Отшельник заметил интерес, проявленный к нему соседями, «горными дворянами», но из опасения напугать их прикидывался, будто ничего не замечает.
Позднее редкие, абсолютно ни к чему не обязывающие отношения завязались между двумя договаривающимися сторонами. Но не чаще, чем того требовали необходимость или случай.
Например, бандиту, которого преследовали, доводилось искать убежища, и он находил его в домике отшельника, и в следующий раз он тоже не встречал отказа. Однажды раненый разбойник получил приют, был перевязан и вылечен. Но отшельник, со своей стороны, никогда не прибегал к помощи соседей.
Из всего этого выходило, что настоящим королем Толедских гор оказался отшельник и что невидимое, но бдительное и преданное покровительство опасных соседей постоянно охраняло его самого и его семейство.
Горе тому, кто в недобрый час поддался бы искушению и осмелился нанести хоть малейший вред отшельнику или его близким! Безумец не замедлил бы поплатиться жизнью за такой проступок.
Наконец дочери ньо Сантьяго подросли настолько, что могли сопровождать отца. Но порой они самовольно, точно дикие лани, бегали по горам вместе со своими молочными братьями одних с ними лет. Теперь невидимые покровители только усилили свою бдительность, и никогда молодым девушкам не приходилось раскаиваться в своей беспечности.
Когда в воскресенье маленькая колония из долины отправлялась к обедне в деревушку на склоне горы, домик с отворенными окнами и отпертыми дверями стерегли одни собаки. Незащищенность защищала жилище отшельника лучше, чем любой гарнизон.
Если случайно мимо проходил бандит, голодный или испытывающий жажду, он входил в дом, чтобы перекусить и выпить стакан вина, после чего продолжал путь, прибрав за собой и приласкав собак, которые, виляя хвостом, провожали его до садовой калитки.
Вот таким был или, по крайней мере, казался окружающим человек, которого читатель теперь знает как владельца деревянного домика.
Наш правдивый рассказ начинается спустя шестнадцать тихих и безмятежных лет с той поры, когда ньо Сантьяго появился в долине.
Покончив с завтраком, ньо Сантьяго скрутил сигаретку, но вместо того, чтобы пойти наверх в свою комнату для полуденного отдыха, как делал обыкновенно, он снова надел снятые сапоги, вскинул на плечо ружье и свистнул собак.
– Ты уходишь, Луис? – спросила жена.
Она так и не смогла привыкнуть называть его другим именем.
– Да, – ответил он, – я видел следы кабана, и мне хотелось бы отыскать то место, где он залег. Это старый кабан, которого, вероятно, спугнули наши горные соседи. Он, должно быть, укрылся неподалеку.
– Лучше бы тебе остаться, – посмотри, небо заволакивает тучами. Верно, собирается гроза. Ты знаешь, как она страшна в горах.
– О! Раньше вечера она не разразится, а я вернусь часа через два, самое позднее – через три.
– Говорил ли вам, папа, отец Санчес, – спросила Христиана, – что король уже несколько дней как прибыл в Толедо?
– Говорил, крошка. Да нам-то какое дело?
– И правда. Но Хуанито уверял, будто слышал сегодня утром звук охотничьего рога в горах.
– Он не ошибся, крошка. Я тоже слышал его.
– Ах! – вскричала донья Долорес. – Уж не двор ли выехал на охоту? Упаси нас Господь! Вдруг сюда случайно забредет сбившийся с пути охотник!
– Да нам-то что до этого, моя дорогая? Разве мы здесь не дома?
– Разумеется, но…
– Забудь свои страхи, жена. Мы здесь в больш