– Дай-то бог, отец! Эта хижина стоит так уединенно, а между тем в лесу столько незнакомых людей!
– Успокойся, говорю тебе, твои страхи нелепы. К тому же если кто-либо из этих презренных посмеет подъехать на расстояние выстрела к нашей хижине, ему пустят пулю в лоб. В особенности я приказал слугам наблюдать за Каскабелем. Если этот негодяй опять станет бродить поблизости, что он, по-видимому, взял за привычку, то с ним, не сомневайся, сведут счеты! Повторяю, не опасайся ничего.
– Каскабель! – пробормотала девушка, побледнев от ужаса.
– Ни слова больше, дитя, – возразил отец повелительно, – я и так потерял много времени. Поцелуй меня и ступай.
Девушка не посмела настаивать. Сначала она бросилась с рыданиями на шею отца, а потом упорхнула с легкостью птички.
– Это ребенок, – сказал краснокожий голосом, которому напрасно силился придать твердость, – она ничего не знает о жизни и воображает, что все должно идти по ее прихоти.
– Да сохранит ей Бог это неведение как можно дольше! – сказал Мигель Баск. – Она так счастлива!
– Правда… Бедное дитя!.. – сказал индеец и вдруг переменил тон. – Следуйте за мной, сеньоры, мы должны были бы сделать уже целых две мили.
– Ну вот! Что за спешка? Мы скоро нагоним упущенное время.
И дон Фернандо с Мигелем направились вслед за проводником к густому перелеску, посреди которого молодой красивый индеец держал под уздцы двух великолепных лошадей в богатой испанской сбруе.
– Вот ваши лошади, – сказал Хосе.
– Какие превосходные животные! – не мог удержаться от восхищенного восклицания дон Фернандо.
– Вы еще больше оцените их, когда узнаете, на что они способны, – заметил вождь.
Авантюристы вскочили в седла.
Хосе о чем-то тихо говорил несколько минут с молодым индейцем, после чего тот почтительно склонил голову, приложил руку к сердцу и одним прыжком скрылся в кустах.
– В путь! – сказал вождь, став во главе небольшого отряда, и все двинулись по проложенной дикими зверями едва заметной тропинке, которая тянулась вдоль холмистых берегов речки.
Картины природы, суровой, спокойной, дикой и величественной, сменяли одна другую перед глазами восхищенных путников, подобно исполинскому калейдоскопу.
Нигде не было видно признаков грубого вмешательства человека.
Эта великолепная страна со своими тысячелетними лесами, с лугами, покрытыми высокой травой, осталась точно такой, какой вышла из рук Творца.
Действительно, земля под ногами путешественников была девственно свежей и абсолютно нетронутой человеком.
Порой при звуке их шагов из-за кустарника выглядывала с беспокойством лань и тут же убегала в испуге. Самые разнообразные птицы с ярким оперением мелькали повсюду. Некоторые лениво качались на речных волнах, едва подернутых легкой рябью.
Повсюду, куда доставал глаз, царила девственная природа, нигде не было заметно следов рук человеческих и присутствия людей. Хотя люди не могли быть слишком далеко, ведь местность, по которой сейчас двигались путешественники, была в то время одной из богатейших и могущественнейших испанских колоний на американском континенте. К тому же Панаму на Тихом океане и Чагрес на Атлантическом соединял весьма оживленный путь, ведь между двумя этими портами пролегала Золотая тропа, по которой перевозили несметные богатства Нового Света.
По требованию своего проводника авантюристы пустили лошадей крупной рысью, а между тем индеец, выступая быстрым, свойственным краснокожим шагом, не только не отставал от них, но, ничуть не напрягаясь, постоянно держался впереди, по-видимому нисколько не тяготясь такой скоростью.
Мигель Баск, согретый лучами полуденного солнца, отвесно падавшими ему на голову, и благодаря удобному арабскому седлу скоро заснул.
Напрасно дон Фернандо будил его несколько раз и силился завязать разговор, ответом ему было лишь короткое и невнятное мычание. Наконец он и этого добиться не смог и довольствовался могучим храпением, сила звука которого не уступала гудению севильского церковного органа в воскресный день.
Потеряв всякую надежду на успех, дон Фернандо отказался от попыток вступить в разговор со спящим. Сам же он принадлежал к числу людей, которые никогда не засыпают, если вынашивают в голове важные замыслы или если им поручено дело не только трудное, но и опасное. Поэтому дон Фернандо решил оставить в покое товарища, упрямо не отвечающего на его вопросы, и поговорить с проводником, чтобы извлечь из него полезные сведения, которые впоследствии, вероятно, могли бы пригодиться.
Хитрый до мозга костей, как горец, дон Фернандо, однако, до сих пор имел дело только с европейцами. Характера краснокожих он не знал вовсе и понятия не имел, где у них слабая струнка. Со свойственной европейцам самонадеянностью он воображал, что легко поладит с неотесанным дикарем, который так бодро вышагивал впереди его лошади.
Достойный авантюрист не подозревал, что в самом простодушном с виду краснокожем хитрости, ловкости и смышлености хватит на трех уроженцев Нижней Нормандии, двух – Нижней Бретани и такое же число гасконцев или бискайцев, людей, по общему мнению, самых хитрых из всех, что есть в нашем подлунном мире.
Итак, совершенно уверенный в себе, авантюрист, отбросив всякую предосторожность, весело окликнул проводника:
– Эй, Хосе! Не можешь ли идти немного тише и рядом со мной? Мы потолковали бы и скоротали время. Между нами говоря, оно тянется для меня чертовски долго на этом солнцепеке, от которого изжарился бы и панцирь черепахи.
– Как угодно, сеньор, – спокойно ответил краснокожий, – но к чему говорить, когда можно спать? Берите пример с вашего товарища: видите, он спит, убаюканный мерной поступью лошади. Отчего бы вам не поступить так же?
– По двум причинам, любезный друг, – ответил молодой человек насмешливым тоном, – во-первых, мне спать совсем не хочется, во-вторых, я был бы не прочь наблюдать за дорогой, по которой мы едем.
– Нет ничего легче, когда у вас глаза так широко раскрыты, сеньор. Для того чтобы смотреть, разговаривать не надо.
– Твоя правда, любезнейший. Я совершенно с тобой согласен. Однако, если тебе не будет неприятно, я был бы рад поговорить с тобой. Признаться, я очень люблю беседовать, ведь это самое верное средство, чтобы что-то разузнать.
– А! Вы хотели что-то разузнать, сеньор?
– Не скрою, хотел бы.
– Какая досада, что вы напали именно на меня, любезный сеньор! – возразил краснокожий, и в голосе его прозвучала насмешка. – Похоже, из всех людей я менее всего способен удовлетворить ваше любопытство.
– Как знать, любезный друг, как знать. И все-таки подойди ближе, если не возражаешь, и потолкуем о том о сем. Быть может, сами не ожидая того, в нашем беспредметном разговоре мы до чего-нибудь и договоримся.
– Не думаю, сеньор. Однако, желая доставить вам удовольствие, я исполню ваше желание. Будем говорить или, вернее, извольте говорить, сеньор, а я готов отвечать вам, если смогу.
Краснокожий замедлил шаг и пошел справа от лошади путешественника.
Дон Фернандо, удивленный данным ему отпором, начинал подозревать, что имеет дело с противником несравненно более серьезным, чем можно было предполагать. Он насторожился, сменил тактику и продолжал с самым равнодушным видом:
– Признаться, я так упорно настаиваю на беседе с тобой только потому, что не хочу заснуть.
– А почему же еще, – ответил проводник небрежно.
С этими словами он размозжил палкой, которую держал в руке, голову речной змее, внезапно выползшей на тропинку, по которой они двигались.
– Ого, приятель, как ты ловко справляешься с этими гадами! – вскричал молодой человек с удивлением.
– О, это сущий пустяк!.. Так что вы говорили, сеньор?
– Я ничего не говорил.
– Значит, разговор окончен?
– Напротив, только начинается, поскольку, как известно, приступать к делу труднее всего.
– Полноте, сеньор, вы смеетесь надо мной.
– Ты же так не думаешь.
– Напротив, уверен в том, что говорю. Вам, извольте видеть, приятно было бы узнать, кто я, откуда родом, из каких мест направляюсь и куда.
– Да что же это? – вскричал молодой человек с притворным смехом, который не скрывал, однако, его смущения. – Ты, кажется, хитришь?
– Ничуть! Я и не думаю хитрить и говорю вполне откровенно: мне нечего вам сообщить, по крайней мере сейчас. Со временем, быть может, я стану вам доверять, но пока считаю это лишним. Человек, на которого вы вполне полагаетесь, поручил мне быть вашим проводником. Он знает, кто я, любит меня и покровительствует мне, за него я дам изрубить себя в куски. Этого для вас должно быть достаточно. Я дал слово довести вас до Панамы, и слово свое я сдержу, – вот все, что я могу сказать вам в настоящую минуту, а если этого вам недостаточно, то ничего не может быть легче, как вернуться назад, тем более что я опасаюсь урагана. Вы сможете пока укрыться в моей хижине, а как только природа успокоится, я обязуюсь доставить вас обратно на ваш корабль в целости и сохранности.
С минуту авантюрист не знал, что ответить на эти гордые и решительные слова краснокожего, но быстро овладел собой.
– Ты меня не так понял, любезный друг, – сказал он дружеским тоном, – я вовсе не сомневаюсь в твоей преданности – за нее мне поручился человек, которого я считаю братом. Но поскольку мы должны оставаться вместе довольно долго, то, говоря откровенно, я был бы не прочь узнать тебя поближе. В тебе кроется что-то таинственное. Это внушает мне не опасения, нет. Но это в высшей степени возбуждает мое любопытство.
– Однако, сеньор, мне кажется…
– И мне, черт возьми, кажется, – с живостью перебил путешественник, – что ты честен и откровенен с нами. Но что это доказывает? Мы с товарищем затеяли игру, в которой наши головы могут начинить пулями! Испанцев ты должен знать лучше нас. Тебе известно, какую ожесточенную войну они ведут с нами, какую ненависть питают к нам. Они зовут нас грабителями, гоняются за нами, как за дикими зверями, и безжалостно убивают повсюду, где только встречают нас поодиночке. Впрочем, и мы не остаемся у них в долгу.