– Ничего… и вместе с тем очень много.
– Не понимаю.
– Человек этот, должно быть, сошел с ума, если согласился уступить вам Цветочный дом… или кто-нибудь подсказал ему сделать это.
– С какой целью?
– Не знаю, но совет, во всяком случае, исходит не иначе как от друга, вам же остается только радоваться такой удаче.
– Почему?
– Ни один из домов в Панаме не мог быть более удобным для вас по своему устройству, как наружному, так и внутреннему. К тому же он имеет очень много общего с домом на асиенде.
– Ах, черт возьми! Ты пугаешь меня, любезный Хосе!
– Чем же, сеньор?
– Если я буду постоянно проваливаться в разные люки и тайники, мне придется плохо. Это будет значить, что в моем жилище меня окружают невидимые шпионы, которые следят за каждым моим движением, подслушивают каждое мое слово, ловят все, что я хочу скрыть, – словом, я буду связан по рукам и ногам и, подозревая измену, не посмею сказать лишнего слова.
– Успокойтесь, ничего подобного не будет. Только два человека знали все тайны этого дома: один из них – тот, кто его строил, но он умер.
– А кто другой?
– Другой – это я.
– Эге! Славная штука! – вскричал Мигель.
– Ты? – переспросил дон Фернандо, вернее, капитан Лоран.
– Именно я, сеньор.
– Я ничего не понимаю, Хосе.
– Объяснение мое будет кратким и ясным, сеньор, слушайте.
– Слушаю.
– По причинам, о которых вам знать теперь нет ни малейшей надобности, я попал в Панаму ребенком, едва достигнув десяти лет. Я был высок и силен для своего возраста, смотрел бойко и понравился капитану испанского торгового судна. Этот добрый человек купил меня, оставил при себе, мало-помалу привязался ко мне и – поскольку я с полной откровенностью рассказал ему свою историю, ничего не утаив, – тронутый моей несчастной судьбой, дал мне свободу, когда я достиг пятнадцати лет. Свободой я, однако, не воспользовался и остался при своем благодетеле. Я поклялся не расставаться с ним до его смерти. Капитан Гутьеррес Агуир, так звали моего хозяина, главным образом занимался контрабандой жемчуга. Он нажил неплохое состояние этим промыслом, постоянно при этом рискуя головой – испанское правительство не шутило с контрабандистами. Капитан был очень богат, но ежеминутно опасался обыска в доме, поскольку находился на подозрении. Однажды он сообщил мне о своих опасениях и попросил привести к нему индейца, который под его руководством построил бы подходящий ему дом. За несколько месяцев до этого, во время поездки в Кальяо, капитан заказал испанцу-архитектору план дома, который показал мне. На мое замечание, что архитектор может случайно оказаться в Панаме, капитан ответил мне со странной улыбкой, что предотвратить подобную случайность в его власти.
– Достойный контрабандист, видимо, придушил архитектора, – не преминул вставить словечко Мигель.
– Не знаю, но верно то, что этот человек внезапно исчез и никто о нем больше не слыхал.
– Могу поклясться, что дело было именно так! – опять вскричал неуемный буканьер.
– Помолчи же, Мигель!.. Что ты сделал, Хосе, после того как капитан доверился тебе?
– Я посоветовал ему взять мирных индейцев из другой местности, чтобы они выстроили дом под его руководством. Мысль капитану понравилась, и он поручил мне нанять этих людей. Поручение я исполнил со всей тщательностью и спустя две недели вернулся в Панаму с двадцатью работниками, взятыми из дальней индейской деревни, вернее, из дальнего индейского племени. В мое отсутствие капитан не терял времени: он выбрал и купил место и завез необходимые материалы. Через пять месяцев дом был закончен, а работники щедро вознаграждены и отпущены. В течение всего срока, пока длилось строительство, мы с капитаном Гутьерресом следили, чтобы индейцы-строители ни с кем не могли общаться. Впрочем, они и сами не понимали как следует, что именно они сооружают.
– Это весьма вероятно, – заметил Лоран, – но как правительство не встревожилось таким продолжительным строительством? Ведь в этом краю и дворец воздвигается менее чем за месяц.
– Вам известна небрежность, нерадение и в особенности жадность членов колониального управления… У капитана Гутьерреса были друзья везде, он всех сумел сделать слепыми и глухими к делу, которое вел с величайшей осторожностью: место для дома было им выбрано искусно, в отдаленной части города, где жили одни индейцы.
Прошло несколько лет, капитан сильно постарел, и его потянуло назад, в Европу. Наконец он не мог более противиться своему желанию, снарядил корабль, на который перевез все свои богатства, обнял и поцеловал меня, прощаясь на пристани, и сел в шлюпку. А поднимаясь по трапу на корабль, который стоял, готовый сняться с якоря, он оступился, упал в воду и утонул, несмотря на все усилия спасти его.
– Это архитектор его за ногу дернул! – со смехом пояснил Мигель.
– А кому достался дом?
– У дона Гутьерреса не было наследников, все состояние его захватило правительство.
– Какая пожива для собак-испанцев!
– Куда же ты тогда девался, Хосе?
– Меня ничто больше не удерживало в Панаме, и я вернулся в прерии. Целых пятнадцать лет после того я и близко не подходил к городам белых.
– А по возвращении в Панаму ты ничего не слышал об этом доме?
– Немного, сеньор, так как он меня не интересовал. Случайно до моих ушей дошло, что дом был перепродан несколько раз, но окончательно куплен с год назад доном Хесусом Ордоньесом. Вот и все.
– Не подозреваешь ли ты о причине, по которой дон Хесус приобрел его?
– Я солгал бы, сеньор, если бы стал утверждать противное.
– Какая же это причина, по твоему мнению?
– В Панаме все занимаются контрабандой, от губернатора до последнего пеона.
– Ай-яй-яй! – вскричал Мигель.
– Разумеется, – продолжал индеец, – все соблюдают величайшую осторожность. И те, кто имеет наибольшие прибыли от этого беспошлинного торга, то есть губернатор и другие члены правительства, неумолимы к мелким контрабандистам и преследуют их с ожесточением за вред, который те наносят их интересам.
– Итак?..
– Мелкие контрабандисты, которым об этом известно как нельзя лучше, пускают в ход все возможные способы, чтобы укрыться от гонений на них. Так идет постоянная борьба хитрости против хитрости.
– Прекрасно, но какое отношение к этому имеет дон Хесус?
– Вместе с доном Пабло де Сандовалем и некоторыми другими людьми он один из самых смелых и хитрых контрабандистов в Панаме.
– Как?! – перебил проводника Мигель. – Дон Сандоваль, капитан корвета «Жемчужина», – контрабандист?
– Именно так! Они ведут дело с большим размахом и не отступают ни перед чем. Компаньонам понадобился дом, где они в случае надобности могли бы сложить свои товары. Цветочный дом, имеющий выход в поле, был именно то, что нужно. Вот дон Хесус и приобрел его.
– Вероятно, все так и есть… И ты уверен, что дон Хесус не знает всех тайников своего дома?
– Уверен. Кто бы мог ему указать их?
– Случай мог помочь в этом.
– Это невозможно, сеньор, вы скоро сами удостоверитесь!.. Впрочем, с тех пор, как дом был продан в первый раз и осмотрен от чердака до подвала, подобное открытие давно уже стало бы известно в городе. Для меня же несомненным доказательством полного неведения дона Хесуса на этот счет служит то, что он так легко согласился сдать вам этот дом внаймы и назначил столь умеренную цену.
– Допускаю. Но чему ты приписываешь внезапную мысль сдать мне именно этот дом?
– Как знать? Может быть, за ним стали зорко следить, и этим способом он хочет отвратить от себя подозрения. Прехитрая лисица этот сеньор Ордоньес!
– И я того же мнения, Хосе. Не знаю почему, но человек этот, который, в сущности, был крайне любезен, внушил мне непреодолимое отвращение.
– Такое впечатление он производит на всех с первого взгляда.
– Выгодное впечатление, нечего сказать! – пробормотал Мигель.
– Мы будем наблюдать за ним, Хосе.
– Положитесь в этом на меня, сеньор.
Вдруг проводник остановился. С минуту он беспокойно втягивал в себя воздух, потом лег на землю, приложился к ней ухом и прислушался к отдаленным, лишь ему слышным звукам.
Авантюристы переглянулись с изумлением, ничего не понимая.
Проводник вскочил на ноги.
– Скорее спрячьте лошадей в кустах, пока я скрою всякий след нашей стоянки.
Слова эти были произнесены таким тоном, что авантюристы молча повиновались, понимая грозящую им серьезную опасность.
Проводник торопливо разбросал золу от костра и поднял примятую траву.
Он крепко перевязал морды лошадям, чтобы они случайно не заржали, и после этой последней меры предосторожности шепнул:
– Слушайте!
– Что такое? – спросил Лоран с беспокойством.
– Какой-нибудь дикий зверь пробежал? – вполголоса предположил Мигель.
– Если бы так, – покачал головой проводник. – Слушайте же, говорю вам.
Вскоре явственно послышался приближавшийся с необычайной быстротой глухой, непрерывный шум, похожий на отдаленные раскаты грома.
– Что это значит? – спросил опять Лоран.
– Топот двух лошадей, пущенных во весь опор! Молчите и смотрите. Если не ошибаюсь, мы узнаем кое-что любопытное.
Все стали смотреть в направлении, откуда приближался топот.
Прошло несколько минут, потом затрещали ветви кустарника, два всадника вихрем промчались мимо притаившихся авантюристов и скрылись опять в чаще леса.
– Видели? – спросил проводник.
– Разумеется.
– И узнали?
– Еще бы! Это дон Хесус Ордоньес и дон Пабло Сандоваль.
– Действительно, это они, вы не ошиблись.
– Что им понадобилось в Панаме сегодня и почему они так спешат?
– Это мы узнаем уже вечером.
– Но ведь они хотели выехать только завтра!
– Вероятно, дон Хесус ночью вернется на асиенду, у него лучшие лошади во всей колонии – арабской породы, способные на одном дыхании проскакать двадцать миль и даже не вспотеть.
– Странно! – пробормотал Лоран.