– Спасение души! Да будет вам вздор-то молоть, поговорим о деле. Ей-богу! Мы здесь не для того, чтобы терять время на ваше кривлянье, ведь вы даже хуже нас.
– Сохрани меня Господь! – вскричал судья, осенив себя два-три раза крестным знамением и круто переменив тон. – Ведь контрабанда – не преступление!
– Нет, но воровство – грех, да еще величайший из смертных грехов, – грубо перебил его капитан. – Вам, как судье, должно быть хорошо известно, является ли кража преступлением или нет, – посмеиваясь, заключил он.
– Капитан! – воскликнул с гневом коррехидор. – Да простит мне Бог, я не в силах дольше владеть собой, но подобные оскорбления…
Ссора была неминуема между грубым моряком и лицемерным чиновником, дон Хесус понял это и вмешался, чтобы положить ей конец.
– Полноте, сеньоры! – вскричал он повелительно. – Что это за речи между друзьями и товарищами? Мы здесь для того, чтобы заниматься нашим делом, и ни для чего другого.
– Правда, дон Хесус, – ответил капитан. – Сеньор коррехидор, я погорячился и прошу у вас извинения.
– Все оскорбления я слагаю к ногам моего Господа, – ответил злопамятный судья.
– Итак, вы говорили, дон Кристобаль, – продолжал дон Хесус, – что из новостей имеются только дурные.
– И они серьезны – увы, сеньор, серьезны!
– В каком смысле?
– Нас подозревают! Наше товарищество было выдано правительству.
– Кто изменник?
– Не знаю, но разыщу его. Губернатор призвал меня к себе четыре дня назад.
– Ага! Дон Рамон де Ла Крус против нас?
– Самый ожесточенный наш противник.
– Он, видно, не может простить нам барышей от последней сделки, которые он считал уже своими, но которые мы так искусно увели у него из-под носа, – заметил капитан, посмеиваясь.
– Именно так, он не может перенести своего поражения.
– Я это понимаю, сто тысяч пиастров псу под хвост, как говорят простолюдины.
Все трое рассмеялись.
– Что же сказал вам губернатор? – продолжал дон Хесус.
– Вот его собственные слова: «Сеньор дон Кристобаль Брибон-и-Москито, вы – главный коррехидор в городе. При этом звании долг велит вам не только печься о безопасности жителей, но и соблюдать выгоды казны. Вы же постыдно пренебрегаете своими обязанностями: контрабанда принимает чудовищные размеры. Я подозреваю несколько весьма высокопоставленных лиц в городе. Берегитесь! Если мне в руки попадут доказательства вашего сообщничества с ними, я потребую вашего отстранения от должности!» С этими словами он отпустил меня.
– Положение стало опасным. Что же вы сделали, сеньор? Обычно вы изворотливы.
– Увы! – ответил судья своим протяжным и льстивым голосом. – Я понял, что все пропало, если не прибегнуть к решительным мерам. Я велел схватить первых попавшихся презренных индейцев, по моему приказанию им сунули на пятнадцать тысяч пиастров жемчуга в пояс, и затем я сам привел их к губернатору.
– Ага! Что же он сделал? Пятнадцать тысяч пиастров – большая сумма.
– Надо было покориться неизбежному, любезный сеньор, я записал их на общие расходы общества.
– Гм! Что же дальше?
– Как я ожидал, сеньор, так и случилось: губернатор взял жемчуг и отослал меня, осыпав похвалами и рассыпаясь в извинениях. Таким образом я удостоверился, что подозрения его основаны лишь на одних неопределенных доносах и ни одного имени ему не известно.
– Так, значит, на первый случай мы спасены?
– Надеюсь.
– А что же сталось с индейцами, которых вы захватили?
– К моему глубокому сожалению, я должен был велеть повесить их вчера, но, разумеется, я умыл руки, – приказание исходило от дона Рамона де Ла Круса, а не от меня, я только повиновался его воле.
– Мы и не ставим вам этого в укор.
– Потом я дал три пиастра настоятелю францисканского монастыря, чтобы он помолился за их души.
– О! Я узнаю в этом вашу бережливость, которая так благородно согласуется с вашей просвещенной верой! – не мог удержаться от насмешки капитан.
Дон Хесус опять поспешил вмешаться, чтобы предотвратить новую ссору, которую могло вызвать насмешливое высказывание моряка.
– Каково же ваше мнение, дон Кристобаль, обо всем случившемся?
– Да, да, послушаем-ка ваше мнение, я не прочь был бы узнать его.
Дон Кристобаль Брибон-и-Москито бросил на своего оппонента надменный взгляд, исполненный презрения.
– Я думаю, – сказал он, – что подозрения на наш счет не исчезли, а, скорее, временно усыплены и пробудятся при первом же случае с удвоенной силой.
– И я так думаю, дон Кристобаль, но что вы подразумеваете под этим первым случаем?
– То, что подозрения с новой силой возникнут в уме губернатора, как скоро он проиграет полученные от нас хитростью пятнадцать тысяч пиастров, – будьте уверены, что он все отлично понимает, нам не удалось провести его.
– Разумеется, нет, – подтвердил ехидно капитан, – это он нас провел.
– Вполне разделяю ваше мнение. И вы заключаете из этого, любезный сеньор коррехидор…
– Я заключаю, дон Хесус, что положение наше опасно, очень опасно, и даже может привести к катастрофе.
– И я это полагаю, но мне приятно было бы услышать, как, по вашему мнению, нам следует поступить теперь.
– Я вижу один только выход из западни.
– А именно?
– На время, по крайней мере, совсем прекратить нашу деятельность и ловко направить подозрения на других лиц, которые таким образом поплатятся за все вместо нас. В сущности, это устроить не трудно.
– Но и не так легко, как вы думаете.
– Почему же, дон Хесус?
– Господи! Да по той простой причине, что все так или иначе занимаются запрещенным торгом в Панаме, ведь ни для кого это не тайна, и дон Рамон де Ла Крус знает об этом не хуже кого-либо. Вот потому-то я и думаю, что, обратившись к нам, он имел особую на то причину, и кто знает, не лучше ли дон Рамон снабжен сведениями на наш счет, чем вы думаете?
– К тому же, – прибавил капитан, – ваша выдумка с индейцами, которую вы считаете такой искусной и хитрой, просто глупость и страшная ошибка.
– Капитан!
– Да, сеньор, повторяю, глупость и страшная ошибка! Дон Рамон де Ла Крус далеко не олух, он сунул себе в карман наши пятнадцать тысяч пиастров, но разгадал проделку, как бог свят! С помощью этой вашей гениальной выдумки он узнал все, что ему было нужно, и будьте уверены: он не преминет воспользоваться этими сведениями. Благодаря вашей трусости его подозрения, если они прежде существовали, превратились в уверенность, и скоро вы увидите последствия ваших гениальных действий.
– Если только мы не пресечем зла в самом корне и немедленно!
– Я был бы рад этому, сеньор, и чем скорее, тем лучше.
– Выслушайте меня внимательно, дон Кристобаль, ни одного слова не пропустите мимо ушей, дело чрезвычайно важно.
– Слушаю.
– Послезавтра около полудня я прибуду в Панаму со своей дочерью Флорой, капитаном Сандовалем и несколькими слугами.
– Как прибудете в Панаму?
– В эту же ночь я вернусь на асиенду, понимаете?
– Ровным счетом ничего, но все-таки продолжайте.
– Я остановлюсь в своем доме на Пласа-Майор, где все будет готово для моего приезда.
– Не лучше ли вам было бы остановиться здесь?
– Ну, видно, что вы меня вовсе не понимаете. Постараюсь говорить яснее, насколько это возможно.
– Очень был бы признателен вам за это. Весьма важно, чтобы я понял все как следует, иначе не смогу удачно содействовать.
– Втолковать будет трудно, – пробурчал насмешливо капитан.
– Вчера после землетрясения, – продолжал дон Хесус, – которое, вероятно, почувствовали и здесь…
– Действительно, сеньор, несколько толчков были ощутимы, но благодаря милосердному заступничеству Пресвятой Девы Марии нам не приходится никого оплакивать.
– Тем лучше… Итак, после землетрясения ко мне на асиенду прибыл путешественник со слугой и проводником-индейцем и попросил приюта. Разумеется, я принял гостя с полным радушием.
– До сих пор я не вижу…
– Погодите… Этот путешественник – один из знатнейших вельмож при испанском дворе. Он едет сюда и должен быть в городе завтра, так как уехал из асиенды сегодня утром на рассвете.
– Ага!
– О его прибытии давно уже оповещен губернатор.
– Как же зовут этого путешественника?
– Дон Фернандо Гарсиласо, граф де Кастель-Морено. Он племянник вице-короля Новой Испании и даже, если не ошибаюсь, немного сродни губернатору Кампече.
– Этого вельможу действительно ждут с нетерпением, сеньор! Два дня назад в гавань вошла каравелла, доверху груженная его вещами.
Слушатели со значением переглянулись.
– Но я не вижу еще, какое отношение… – начал было судья.
– Подождите, сейчас дойду и до этого. Графу понадобилось снять дом, и я сдал ему свой.
– Который?
– Вот этот самый.
– Как! Этот дом, который так удобен для нас?
– Именно потому и сдал. Разве не решено, что мы, по крайней мере на время, должны прекратить нашу деятельность? Присутствие здесь графа де Кастель-Морено уничтожит все подозрения относительно дома, которые могли возникнуть из-за его уединенного положения. Кроме того, граф имеет большой вес, влияние его громадно. Я вел себя с ним таким образом, что должен был внушить к себе доверие, он считает себя моим должником за оказанную ему услугу, знакомство с ним я буду поддерживать усердно, постараюсь втереться к нему в доверие, и это будет нетрудно, так как он молод, кажется, добр, благороден и совершенно неопытен. Разумеется, он станет нам покровительствовать, в случае нападения защитит нас, и нам нечего будет опасаться, держась его. Теперь понимаете?
– Отлично понимаю, сеньор, вы прекрасно умеете устраивать дела!
– К тому же граф беден, – продолжал асиендадо, – он сам мне признался в этом. Кто знает, если искусно подойти к делу, не сумеем ли мы сделать из него не только друга, но и сообщника?
– Вот бы проделать эту отличную шутку, ей-богу! – вскричал судья в порыве восторга, но тотчас же, опомнившись, осенил себя крестным знамением и пробормотал благоговейно: – Да простит мне Господь, что я произнес Его святое имя всуе!