– Остров доступен только в трех пунктах, – ответил молодой человек. – Я разделил бы эскадру на четыре части, одновременно напал бы на все три пункта и в то же время на всех парусах вошел бы в гавань.
– Теперь вам слово, Пьер Прямой, – сказал председатель совета.
– Я признаю, что план нашего друга и брата Филиппа д’Ожерона весьма смел и, пожалуй, мог бы привести к успеху, – начал Пьер Прямой, – однако нахожу его слишком уж рискованным. Разделить наши силы – значит ослабить их и подвергнуться опасности быть разбитыми по частям. Укрепления островка, господствуя над фортами и батареями большого острова, ограждают их своим огнем. Сперва я занял бы островок, а потом потребовал бы сдачи большого острова, который в этом случае просто не сможет не сдаться, чтобы спастись от окончательного разрушения.
– Слово за вами, Александр, – хладнокровно сказал председатель.
– Я, адмирал, – отчеканил Александр Железная Рука, – не стал бы выбирать окольных путей, а вошел бы прямо в гавань со всей эскадрой, стал бы на пистолетный выстрел от набережной и с зажженными фитилями потребовал сдачи острова, а в случае отказа губернатора приступил бы к бомбардировке города, вот и все.
Наступило молчание.
Пьер Легран наполнил поочередно стаканы своих товарищей, чокнулся с ними, потом медленно осушил свой стакан и поставил его на стол, крякнув от удовольствия.
– Братья, – заговорил он наконец, – во всех ваших планах много хорошего, но по отдельности они не годятся – так мне, по крайней мере, кажется. Мы не должны терять времени и давать испанцам возможность опомниться и понять, сколько нас. Мы должны налететь на них, словно стая коршунов. Мой план совмещает в себе все ваши. Сейчас увидите. Прежде всего надо вспомнить, что мы имеем дело с испанцами, то есть с людьми, беспечность которых хорошо известна, чья леность вошла в поговорку, чье нерадение не знает пределов. Испанцы не подозревают о нашей экспедиции, – стало быть, они не ожидают нас. Форты их, как они ни прочны и грозны, однако, не вооружены или, по крайней мере, вооружены очень плохо. Солдаты, составляющие гарнизон, рассеяны по всему городу и окрестностям. Пушки, быть может, даже не на лафетах, а боевые снаряды наверняка сложены на складах. Будьте уверены, более всего в деле обороны острова испанцы рассчитывают на слухи, которые они сами же и распустили: будто остров неприступен. Завтра этот вопрос будет нами решен. Вот как я намерен поступить: этой ночью мы будем лавировать перед островом, луны нет, нас не заметят. На рассвете мы войдем в гавань, станем на шпринг и откроем адский огонь. Под его прикрытием на берег высадятся восемьсот человек, а тем временем Пьер Прямой с двумя сотнями людей незаметно подберется к островку-форту и захватит его врасплох перед самым восходом солнца. Никаких требований сдачи не надо, просто ядра – и делу конец. Мы должны взять внезапностью, с какой стати давать испанцам время приготовиться к обороне? Это было бы нелепо с нашей стороны. Ядра, пули и сабельные удары – нет вернее средства быстро покончить с этим делом. Если все удастся, то мы наверняка возьмем город и прочно засядем на острове. Вот мой план, братья. Слово за вами.
– Он поистине библейски прост, – ответил Филипп, улыбаясь.
– Так вы одобряете его?
– Целиком и полностью! – разом заговорили все, кивая в знак согласия.
– Значит, решено. Возвращайтесь на ваши корабли, братья, и готовьтесь к атаке. Надо действовать смело и дружно, я ручаюсь за успех!
– И мы ручаемся.
– Прекрасно. Итак, до завтра.
Флибустьеры в последний раз чокнулись. Затем контр-адмиралы отправились обратно на свои суда, и вскоре эскадра двинулась в путь.
Незадолго перед тем лодка, посланная для рекогносцировки, причалила к адмиральскому кораблю. Она захватила рыбака.
Адмирал тотчас же пожелал допросить пленника, которого и провели в кают-компанию по его приказу.
То, что предвидел Пьер Легран, подтвердилось до мельчайших подробностей.
Рыбак, не запираясь, с большой готовностью отвечал на хитроумные расспросы адмирала: он с давних пор знал флибустьеров как людей, щедро вознаграждающих тех, кто оказывал им услугу, и в то же время неумолимо жестоких с теми, кто заведомо их обманывал.
К тому же этот рыбак был освобожденным каторжником, для него не существовало таких понятий, как честь и любовь к отечеству, особенно когда речь шла о золоте, которое флибустьер держал перед его глазами, – здесь он готов был продать самого себя.
Как и предполагал Пьер Легран, испанцы даже не подозревали о флибустьерской экспедиции. Остров оказался совершенно не подготовлен к нападению: форты были не вооружены, гарнизон наполовину распущен и службы совсем не нес. Склады, правда, были битком набиты провиантом и всякого рода боеприпасами, но они располагались за чертой города – подальше от случайных пожаров – и теперь, когда дорога была каждая минута, становились совершенно бесполезны.
Впрочем, испанцы со свойственной им надменной самонадеянностью были убеждены, что флибустьеры никогда не осмелятся напасть на их мощные укрепления.
Итак, план, который Пьер Легран изложил на совете, оказался превосходным во всех отношениях.
Все происходило точь-в-точь так, как здесь рассказано. Мы не только не преувеличиваем, но, напротив, стараемся смягчить печальную картину, которую волей-неволей должны развертывать перед читателем, дабы показать ему обманчивое величие монархии, заставлявшей одно время дрожать весь мир, но повергнутой в прах из-за невежества, фанатизма и гордости.
Испанский народ, способный и храбрый, был доведен до умственного и нравственного падения монахами, деспотизмом и налогами, то есть жаждой поживы и золота. В испанцах сознательно притупляли все хорошие чувства и старались заменить их одними постыдными страстями, чтобы управлять ими посредством этих страстей и держать их под игом, которое они, подобно сраженному титану, тщетно силились свергнуть.
Что бы ни говорили, а падение Испании имело началом неумолимый деспотизм звероподобного тирана, чудовища в человеческом образе, известного под именем Филиппа II.
Этот трусливый король, ханжа, гордец, кровопийца и обманщик, имел все дурные наклонности животного и ни одного из малейших добрых качеств человека: положенное им начало распада уже невозможно было остановить. Испания утратила две трети своего населения, оставшаяся треть, за исключением некоторых избранных, наделенных выдающимися способностями, коснела в невежестве и самом унизительном варварстве. Неужели этой прекрасной и плодоносной стране, предоставленной монахам и растлевающему обскурантизму, суждено превратиться в пустыню?
Это тайна Провидения.
После продолжительного допроса адмирал, довольный откровенными ответами рыбака, дал ему пятнадцать унций, что составляло для бедняги целое состояние, а затем перепоручил его Филиппу д’Ожерону с предписанием бдительно караулить пленника и не возвращать ему свободы, пока остров не окажется во власти Береговых братьев.
Рыбак, однако, и не думал бежать. Напротив, он предпочитал сойти на берег, только когда все уже свершится, не без основания опасаясь, что продолжительная отлучка и внезапное возвращение могут привести к разным нежелательным последствиям. Не заставляя просить себя дважды, он, тщательно спрятав в пояс полученное золото, устроился, где ему указали, и заснул сном праведника.
Разве золото не лучшее успокоительное средство для нечистой совести?
Всю ночь эскадра лавировала в прибрежных водах, постепенно, однако, приближаясь к острову при каждом повороте. Задолго до восхода солнца Береговые братья находились на расстоянии чуть не в половину пушечного выстрела от большого и прекрасного рейда Санта-Каталины, куда и намеревались войти с неслыханной дерзостью.
Исполнив очередной маневр, матросы получили десять минут на завтрак. Стояла кромешная тьма, шел только четвертый час утра.
Были сделаны последние приготовления к атаке: шлюпки спустили на воду, и в них разместился десант. Постепенно каждая из шлюпок зашла за корму судна, которому принадлежала и которое должно было привести ее на буксире на рейд.
Две легкие лодки отделились от адмиральского судна и тихо направились ко входу в порт, чтобы удостовериться, натянута ли цепь для преграждения доступа кораблей.
В то же мгновение десять лодок с уключинами, обернутыми ветошью, битком набитые флибустьерами, отделились от судов, находящихся в подчинении Пьера Прямого, и пошли на веслах в сторону маленького островка.
В лодках находились двести человек, а направлялись они захватить врасплох тысячу шестьсот!
Если бы то, о чем мы намерены рассказать, не было подтверждено всеми историками, быть может, мы не решились бы описать этот подвиг, безумный по своей отваге, настолько он кажется невероятен, смел и необычен. И настолько все произошедшее изобилует странными случайностями, ясно показывающими, до какой степени может доходить беспечность некоторых правителей.
Лодки достигли узкого пролива, которым замыкался рейд. Ночь стояла темная, лодки шли очень осторожно. Караула нигде не оказалось, и флибустьеры преспокойно пристали к берегу, одни – справа, другие – слева от входа в гавань, взошли на набережную, где были закреплены концы цепи, отцепили их одновременно с той и другой стороны и, надвязав кабельтовым[36], без малейшего шума опустили в море.
Случайно Береговые братья заметили, что небольшие двери внизу фортов, защищающих пролив, даже не затворены. И тут флибустьеров осенила внезапная мысль. Лодки поспешили назад к адмиральскому судну, отчитались в выполнении возложенного на них поручения и сообщили адмиралу о своем открытии.
Пьер Легран тотчас решил воспользоваться удобным случаем и мигом захватить форты.
Десять хорошо вооруженных лодок под начальством Филиппа д’Ожерона и самого Пьера Леграна направились к проливу и разделились на две части, каждая в сто человек. Лодки одновременно подошли к обоим фортам.