– Поэтому и застопорилось дело. Кстати, в этом письме еще один фактик присутствует, – вздохнул Толик. – Оч-чень интересный фактик… Вроде бы раньше в «Лотосе» работала некая Зина, которая будто бы покончила с собой из-за несчастной любви и теперь появляется в салоне в виде привидения!
– Что ты говоришь? – прикинулся удивленным Смирнов.
А сам подумал: «Все! Слухи не остановить. „Печальная повесть“ вылезла наружу, и теперь милиция будет копать».
– Представь себе, Лужина описывает в письме это самое привидение. Она его якобы видела! Правда, потом решила, что ей показалось, и списала все на нервы.
– Скорее всего так и есть, – осторожно сказал Всеслав. – Какие привидения в наше время?
– Я в потустороннее не верю, – согласился Толик. – Но факт самоубийства все-таки проверил. Оказалось – липа! Хозяйка салона призналась, что Зинаида Губанова действительно работала у нее хореографом, обучала несколько групп индийским танцам, а потом пришлось ее уволить. Дамочка грубо нарушила дисциплину: написала заявление о предоставлении ей отпуска за свой счет, да так и не вышла больше на работу. По документам все соответствует.
– А самоубийство?
– Не было никакого самоубийства! – ответил милиционер. – Ходил я к этой Губановой домой, но не застал. Телефона у нее нет, к сожалению. Обратился в местное отделение милиции – никакого заявления о самоубийстве гражданки Губановой ни от кого не поступало, и уголовного дела не заводили. И вообще: ни по жэку, ни по паспортному столу, ни по местной поликлинике никаких данных о смерти Губановой не имеется. По всему выходит, что она жива и здорова.
– Значит, надо с ней встретиться и поговорить, – невинно предложил Смирнов.
– Сам знаю, что надо. Только не получается! Нет ее нигде, этой Губановой, – как сквозь землю провалилась. Я по родственникам пошуршал – пустышка: нет у нее родственников. Жила одна, с соседями не водилась. Но вот что удивительно – соседи считают Губанову умершей, тоже твердят о самоубийстве. Прямо чудеса! Тетка, проживающая через стенку с «покойницей», будто бы даже видела вынос тела. То есть гроба. Одним словом – чертовщина!
– И что ты об этом думаешь?
Толик развел руками.
– Кто-то или распускает дурацкие слухи, или… Не имею понятия! На розыск никто не подавал.
– Если бы и подали, что толку-то? – вздохнул Всеслав. – Сколько таких дел на полках пылится?! Чаще всего пропавших не находят. Губанова могла уехать на заработки, выйти замуж, податься в бега, наконец. Россия большая, на ее просторах затеряться легко.
– От кого ей бегать? – возразил милиционер. – Она ранее ни по каким делам не привлекалась, я выяснил. Чиста, как стеклышко.
– Чужая жизнь – темная ночь.
– Скажи еще, что Зинаиду чеченцы похитили! – засмеялся Толик. – Придумывать ты мастер.
– Она ведь была танцовщицей, – не сдавался Смирнов. – Увидел ее как-то на сцене… чеченский мафиози и воспылал страстью. Они долго упрашивать не привыкли: в бурку завернули, на коня – и в горы! Кавказ велик…
– Шутишь? Какие бурки, какие лошади? Они теперь на «джипах» ездят… Ты меня разыгрываешь, что ли?
– Ладно, не сердись, – улыбнулся Всеслав. – У меня юмор такой. Я просто намекаю на разнообразие вариантов. Губанову, живую или мертвую, искать надо.
– К делу об убийстве Лужиной это не относится, – сказал Толик.
– Кто знает?..
– У тебя другое мнение? – насторожился милиционер. – Тебе что-то известно, Смирнов? Давай говори!
Всеслав молчал, размышляя. Говорить пока было нечего.
– А что сотрудники «Лотоса» думают о Губановой? – осторожно спросил он.
– Я успел побеседовать только с некоторыми. Они тоже подтверждают написанное в письме. Дескать, танцовщица покончила с собой. На вопрос, откуда они об этом узнали, надолго задумываются. Кое-кто не смог вспомнить, а вот администратор Скоков сразу заявил, что ему о смерти Зинаиды сообщила Неделина. Получается, Варвара Несторовна вводит следствие в заблуждение.
– Привидение кто-нибудь видел?
– Люди неохотно отвечают на этот вопрос, – сказал Толик. – Никто не желает выглядеть дураком. Пожимают плечами, смущенно улыбаются и… молчат. Мол, слышали что-то такое от других…
– Я их понимаю, – задумчиво произнес сыщик. – Знаешь что, Анатолий… А сделай-ка ты запрос по поводу неопознанных трупов молодых женщин в Москве и области, обнаруженных примерно около года назад или чуть больше.
– Ого-го! Ты представляешь себе…
– Да представляю, представляю! – перебил его Смирнов. – Но попробовать надо. Сам хотел узнать по своим каналам, только руки не дошли. Еще вот что… Может статься, кто-то где-то в неположенном месте обнаружил пустой гроб и сообщил в милицию. Обрати внимание на этот факт.
Толик удивленно уставился на Всеслава, собирался возразить, но передумал.
– Кстати, Лужина питала симпатию еще к одному мужчине, – вспомнил милиционер. – К инструктору по восточной борьбе Кутайсову, тому самому, из-за которого Губанова будто бы рассталась с жизнью. Она описывает его в письме как неотразимого красавца, но сетует на его черствость и равнодушие. Видимо, соблазнить Кутайсова ей не удалось.
«Аркадий нравится многим женщинам, – подумал Смирнов, но вслух ничего говорить не стал. – И Лужина оказалась в их числе. У нее не было шансов заинтересовать переборчивого инструктора, поэтому она делала вид, будто Кутайсов ее раздражает. А возможно, так и было. Только злилась она на Аркадия не из-за Зины, а из-за себя».
– Что ты об этом думаешь? – спросил Толик.
Сыщик пожал плечами.
– В Кутайсова влюблена половина клиенток, – усмехнулся он. – Из этого факта вряд ли удастся что-то выжать.
Милиционер кивнул. Он и сам это понимал.
Они молча допили пиво, попрощались как добрые друзья и разошлись в разные стороны.
ГЛАВА 22
У Валерия Добровольского сегодня все валилось из рук. Настроение было препаршивое.
– Что ты путаешься под ногами, курица бестолковая! – крикнул он на медсестру, которая летела по коридору в операционную. – Опять опаздываешь? Уволю к чертовой матери!
Персонал хирургического отделения побаивался господина Добровольского. Пользуясь положением зятя начальника госпиталя, он мог доставить неугодному кучу неприятностей. Валерий был весьма посредственным специалистом, который в лучшем случае справлялся без осложнений с удалением аппендицита, и все знали, что его держат на работе только благодаря тестю. Над ним втихую посмеивались, за глаза – презирали, а в глаза предпочитали не портить отношения.
Валерий, как большинство никудышных «профессионалов», был чрезвычайно обидчив, неустанно пекся о своей репутации и требовал уважения к себе, болезненно реагируя на малейший намек отсутствия такового. Ему постоянно казалось, что все вокруг только и делают, что покушаются на его достоинство, стремятся его унизить, поддеть или уколоть. Он находился среди врагов, которые норовили подловить его на незначительной оплошности, раздуть скандал и показать ему его несостоятельность.
Поэтому Валерию приходилось защищаться. Он давно выработал определенную тактику: не дать себя спровоцировать на открытый конфликт, запомнить обидчика и жестоко ему отомстить при случае.
Дома он чувствовал себя еще хуже. Теща с тестем не баловали его своим вниманием; они скорее терпели его ради дочери, чем видели в нем любимого или хотя бы уважаемого члена семьи. А главное – он не мог потребовать от них должного отношения, потому что целиком и полностью от них зависел.
Жена Галина оказалась настоящим «синим чулком», «библиотечной крысой», как он ее называл про себя, погруженной в нескончаемые научные исследования. Она защитила кандидатскую и теперь готовилась защищать докторскую диссертацию. Отец предоставил ей все возможности для карьеры, тогда как Валерий работал в госпитале рядовым хирургом без какой-либо перспективы роста.
Хозяйство вела теща, и Валерий, наступая себе на горло, должен был благодарить ее за выстиранные и выглаженные рубашки, хвалить ее стряпню и преподносить ей на праздники цветы и дорогие подарки. Тестю он и вовсе боялся слово поперек сказать, понимая, что в лучшем случае вылетит с работы, а в худшем – и из квартиры.
Такое положение бесправного приживала, вынужденного сносить пренебрежение домашних, сильно испортило и без того сложный характер господина Добровольского. Жена вспоминала о его существовании, когда надо было идти в гости к влиятельным друзьям ее отца и в постели. Причем второе было для нее гораздо менее значимым, чем первое. Как медик она понимала пользу регулярной сексуальной жизни и вред ее отсутствия. Именно для этого, а также для поддержания ее престижа и был необходим статус замужней дамы. В остальном Валерий оказался предоставленным самому себе.
Тесть и теща обожали единственную дочь – умницу, кандидата медицинских наук, в скором времени доктора тех же наук – и готовы были ради нее на любые жертвы. Тем более что при всех ее вышеперечисленных достоинствах назвать Галочку красавицей или просто симпатичной женщиной ну никак не получалось. Она имела плоскую, угловатую фигуру, бледное личико с мелкими, невыразительными чертами и неуклюжую походку. Галина умудрялась безвкусно одеваться, по-старушечьи причесываться, а косметику и маникюр считала проявлениями дурного тона. Единственным, чему она предавалась со всей страстью, была медицина – не практическая, а научная.
Конечно, родители обрадовались, когда Галина представила им красивого молодого военного врача только-только из академии – улыбчивого, вежливого, с потрясающими ямочками на румяных, пышущих здоровьем щеках. Они благословили молодых и предоставили им комнату в московской квартире, материальное обеспечение, а зятю – работу в госпитале и машину в качестве свадебного подарка.
Это потом уже они разобрались, за кого вышла замуж Галина. Разочаровавшись в зяте, родители делали вид, что не замечают его эгоизма, равнодушия к жене, лени, полной профессиональной непригодности при нешуточных замашках этакого столичного барина, удовлетворяющего свои нескромные потребности за счет их кошелька. Они даже радовались, что дочь увлеклась наукой и откладывает рождение ребенка до лучших времен. Какой из ее супруга отец?