Серьезный промах накануне ежегодного общего собрания! Как же надо ненавидеть своих сотрудников, чтобы выбрать именно такой момент…
На вопрос журналиста в дирекции лаконично ответили: премия была вполне заслуженной.
Через несколько рядов от себя, с правой стороны, Алиса заметила делегата местного профсоюза. Он явно был в хорошем настроении, чего не скажешь об остальных сотрудниках. Для него это дело стало удачной находкой, он чувствовал, что его позиции укрепились.
Занавес поднялся, и на сцену вышел сияющий улыбкой человек. Алиса сразу его узнала: это был Сэм Бойер, популярный телеведущий и юморист, у него была еженедельная программа на телевидении. Как всегда, начальство пригласило вести церемонию известного артиста.
Сэм принялся рассказывать смешной анекдот, но тот не произвел никакого впечатления. Аудитория молчала. Ведущий не смутился и перешел к короткому спичу, в котором намекал на события в их компании. Он явно был хорошо осведомлен, подготовил выступление с большим мастерством. Но все его остроты никого не рассмешили. Видно, людям было не до смеха.
Сэм невозмутимо продолжал, и Алиса почувствовала невольное восхищение. Не так-то легко вести юмористическое шоу перед пятью сотнями зрителей, которым хочется чего угодно, только не смеяться.
Затем Сэм пригласил на сцену финансового директора, тот появился с удрученным видом человека, который воскресным ноябрьским вечером умудрился попасть под дождь и которому теперь без транквилизатора не обойтись.
Шесть длинных графиков, три круглые диаграммы, четыре кривых и столбик цифр, написанных в произвольном порядке, должны были представить, что дела компании очень хороши, хотя и весьма шатки.
Однако скверное качество обработки диапозитивов бросалось в глаза и никого не могло обмануть: графики были составлены наспех, в последнюю минуту.
Потом на сцену поднялся директор по маркетингу. Тот чувствовал себя явно лучше и все время улыбался, словно показывая, что ему не в чем себя упрекнуть. Он даже с юмором отвечал на шуточки, которые Сэм отпускал в его адрес. Алиса почувствовала, что напряжение в зале стало спадать.
Затем настала очередь генерального директора. Тот прошел по сцене в мертвой тишине, без тени улыбки на лице, хотя выглядел не так растерянно, как финансовый директор. Он явно хорошо поработал над тем, как будет выглядеть: держался твердо, но без надменности.
Сэм Бойер со сцены ушел. Почему? По личной инициативе? По требованию администрации?
Босс начал свою речь, не прибегая, как в прошлые годы, к наигранным эмоциональным излияниям в адрес «лучшей в мире команды».
Он излагал факты, бегло коснулся прошедшего года и принялся рассуждать о будущем компании. Только в этой сфере он все еще надеялся мобилизовать людей, пообещав им радужные перспективы.
Директора встретил ледяной прием, однако, как и следовало ожидать, он все подкидывал и подкидывал разные идеи, не показывая публике, что его это не волнует.
Раньше в конце выступления он обычно отвечал на вопросы сотрудников. Интересно, в этом году рискнет или нет?
Аудитория слушала его затаив дыхание, пожалуй, даже внимательнее, чем обычно. Очевидно, каждый выжидал, когда пойдет речь о максимальном уровне зарплаты.
Однако речь подходила к концу, а этого вопроса директор так и не коснулся. Вдруг, как чертик из табакерки, на сцену выскочил Сэм Бойер.
– И долго это будет продолжаться? – заявил он намеренно дерзким тоном.
Генеральный директор разыграл удивление.
– Хватит уже! – сказал Сэм. – Пора перейти в буфет! Все эти речи хороши, но мы ведь пришли сюда ради буфета! Так пойдемте туда! И пусть самый шустрый набьет себе брюхо!
Директор сделал вид, что хохочет от души, и стал собирать бумаги, чтобы последовать за Сэмом в буфет.
– Не так быстро! – внезапно раздался зычный голос.
Все головы, как одна, повернулись к человеку, поднявшемуся из рядов публики.
Это был делегат профсоюза.
Босс чуть помедлил в свете прожекторов и задержался у края сцены.
– У меня вопрос, – сказал делегат.
Директор, видимо, решил стоически его выслушать.
– При инфляции в три десятых процента повышение зарплаты в одну десятую процента приводит к уменьшению общего дохода на две десятых процента. Как вы объясните такое падение покупательной способности в контексте успешной деятельности нашей компании?
Тишина в зале наэлектризовалась от напряжения.
– Я понимаю, это ущемление в правах, – сочувственно сказал генеральный. – Но мой долг – обеспечить высокие результаты, чтобы подготовить достойное будущее и тем самым гарантировать занятость для всех.
Следующий вопрос, которого все, очевидно, ожидали, прозвучал, как удар плетью:
– В таком случае разве ваша премия в два миллиона евро не ставит эту цель под удар?
На патрона в упор смотрели глаза пятисот сотрудников. Алиса отстраненно наблюдала за этой сценой. Демотивация сделала ее безразличной. Она больше не чувствовала себя причастной к коллективу.
– Таково решение совета администрации, а здесь он главный.
Алиса вздохнула. Ответ был столь же скучен, как и вопрос. Ситуация, сама по себе достаточно красноречивая, не располагала ни к дебатам, ни к замечаниям.
Она принялась думать о Жереми, о своих советах, переменах в жизни прихожан и достигнутых успехах. Конечно, пари она не выиграла, до сотни прихожан на воскресной мессе было еще далеко. Зато много народу приходило к исповеди.
Важно, что Жереми расправил плечи, расцвел, выполняя свою миссию, а ведь именно это было ее целью. Ей чрезвычайно понравилось направлять свою энергию и изобретательность на службу делу, совершенно ей чуждому. Ведь она, атеистка, с детства была пропитана духом антиклерикализма. Она подумала об Иисусе и его обезоруживающих речах, которые, однако, при его жизни достигли цели, и люди за ним пошли.
– А что, если он был самозванцем? – как-то спросила она Жереми. – Ведь в то время их было пруд пруди, и все норовили выдать себя за мессию, которого ждут евреи…
Он не обиделся, а рассмеялся:
– Грядущий мессия должен обладать чертами воина. Время тогда было жестокое, и сила ценилась высоко. А тут появляется Иисус и говорит людям: «Любите друг друга». Сегодня эти слова могу показаться тебе банальными, но перенеси их в ту эпоху – и увидишь, насколько они выбивались из контекста, были революционными. Они противоречили всему, что тогда хотели услышать. Говоря такое, Иисус сильно рисковал: Его могли скорее прогнать, чем полюбить.
Если Он не был самозванцем, рассуждала Алиса, значит был мудрецом, харизматичным мыслителем. Но может ли мудрец давать такие ошеломляющие наставления: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую»?
В зале вокруг Алисы нарастало напряжение, профсоюзный делегат нервничал, люди шумели. Чувствовалось, что к сцене вот-вот покатится волна злобы.
…Обрати к нему и другую… Как Иисус мог привлечь столько народу такими речами?
В адрес гендиректора уже полетели ругательства. Долго сдерживаемый гнев начинал прорываться наружу. Ситуация грозила войти в штопор…
И вдруг Алиса ощутила нечто странное. Словно какая-то мысль рвалась наружу, минуя голову, прямо из глубины души.
Какая-то внутренняя сила толкала ее поступить так, как требовало абсурдное наставление.
И чем ближе был момент эмоционального взрыва, тем сильнее она ощущала потребность действовать.
Это становилось невыносимым.
И тогда, несмотря на страх, который всегда сковывал ее, когда приходилось говорить перед публикой, Алиса встала и подняла руку в шуме неразберихи:
– Разрешите, пожалуйста!
В результате ее заметили. Как ни странно, все затихли, когда она обратилась к генеральному директору:
– В прессе мы прочли: вы подтверждаете, что действительно заслужили премию. Поскольку вы так говорите, значит так оно и есть.
Алиса заметила, как к ней обратились сотни осуждающих взглядов.
– Раз эта премия заслуженна, мы все должны урезать доходы, чтобы вы могли себе ее позволить.
По залу прокатился гул протеста и неприязни. Алиса физически ощутила груз непонимания и упреков в предательстве. Взгляд ее встретился с гневным взором профсоюзного деятеля.
Директор неподвижно застыл на сцене.
В наступившей тревожной тишине она продолжила:
– Я официально прошу вас уменьшить мне зарплату, чтобы приумножить вашу.
Все оцепенели от изумления.
Гендиректор раздраженно скривился и пожал плечами.
Алиса покинула свое место и пошла по центральному проходу к сцене. Со всех сторон на нее смотрели враждебные лица. На них было написано отвращение. За ней катилась волна неодобрительного шума.
– Вы ее заслужили! – крикнула она начальнику, нащупав в себе искреннюю интонацию.
Он сделал шаг, чтобы уйти.
– Подождите!
Казалось, он на секунду заколебался. И она этим воспользовалась.
– Не убегайте же!
Теперь он уже не мог уйти, чтобы не прослыть трусом.
Он остановился и повернулся к Алисе, а та уже подходила к ступенькам. Наконец она поднялась на сцену.
Ослепленная прожекторами, она сделала несколько шагов к директору, раскрыла сумку и стала в ней рыться. Поль всегда подтрунивал, когда она не могла что-то отыскать в собственной сумке.
В зале наступило пугающее молчание, на нее смотрели пятьсот человек. Она чувствовала их осуждение, их презрение…
Эти проклятые лампы только слепили глаза, а вот донышко сумки осветить не могли.
Наконец она нашла бумажник и в спешке открыла. Нашарив банкноту в пятьдесят евро, она протянула начальнику:
– Вот, примите мой взнос на оплату ваших заслуг.
Тот явно был потрясен: он попятился, лишенный пути к отступлению, почти парализованный таким оборотом дела.
Тогда Алиса повернулась к залу и крикнула:
– Призываю всех последовать моему примеру! Подходите!
Наступила звенящая от напряжения тишина, словно каждому требовалось время, чтобы выйти из ступора и осмыслить, что произошло. Потом Алиса почувствовала, как атмосфера поменялась. Ветер подул в другую сторону.