– Согласна, вино великолепно.
– Вот видите…
– Да, просто прекрасно. Вы абсолютно правы.
– Ах…
– Вы давно знаете этот сорт?
– Только что откупорил, для меня это открытие.
Они умолкли.
Не давать ему молчать. Продолжать разговор.
– Прекрасное открытие, – произнесла она.
– Да, царская находка…
– Несомненно.
– Чтобы получить такое вино, нужны годы, десятилетия труда!
– Да, а еще недюжинный ум, я думаю. Тут простаком и глупцом быть не годится.
– Конечно.
Алиса набрала воздуху в легкие и ринулась в бой:
– Простак, глупец… Я всегда спрашивала себя, почему Лао-цзы сказал: «У меня сердце глупца». Странно, правда?
Она напряженно ожидала ответа. Надо сказать, довольно долго.
– По-моему, он ничего не пил, кроме чая.
Алиса с трудом подавила желание встряхнуть Дюверне, как грушу.
– А может, рисовую водку все-таки пил?
– Гадость ужасная…
Она хихикнула для проформы и секунду помолчала.
– А как вы думаете, что он хотел сказать?
– Что, несомненно, обладал добротой деревенского дурачка. Этакий милый и глупый…
Алиса почувствовала, как в ней закипает раздражение. Ее стратегия не сработала, только время зря теряет с этим типом. Она постаралась дышать глубоко, чтобы успокоиться.
Бесполезно.
– Когда вы, наконец, перестанете держать меня за чокнутую дуру?
– Когда вы перестанете держать меня за чокнутого дурака.
Они впервые посмотрели друг другу прямо в глаза.
– Тогда, как два чокнутых дурака, давайте чокнемся.
Похоже, он оценил такое предложение и в первый раз улыбнулся. Они сдвинули бокалы с такой силой, что Алиса испугалась, что они разобьются.
– А теперь ответьте, пожалуйста, на мои вопросы. Мне это очень важно.
Дюверне тяжело, как старый работяга, вздохнул:
– Что именно вы хотите узнать?
У него изменился тембр голоса: теперь он звучал не агрессивно, а глубоко и тихо.
– От меня ускользает смысл некоторых слов и понятий, я хочу их понять. Например, выражение Лао-цзы «глупец».
Он отпил большой глоток, полюбовался янтарным цветом напитка и медленно заговорил. Его формулировки были точны, но казалось, что каждое слово дается ему с трудом, потому он подолгу молчал между фразами.
– В устах Лао-цзы разум означает интеллект. Даосизм призывает от него освободиться, так же как индуизм и буддизм. Интеллект – это непрерывная работа мысли, что берет верх над душой и телом, в ущерб интуиции, инстинкту и осознанию своей сущности.
– Осознанию своей сущности?
Снова несколько секунд молчания.
– Когда вы пребываете в размышлении, вы словно не обитаете в своем теле, не прислушиваетесь к душе, не чувствуете, что живете: вы объясняете реальность, чаще всего искаженно. Вы приписываете другим намерения, которых у них нет, проецируете на них свои страхи, проблемы, сомнения и ожидания. Вы думаете о событиях, вместо того чтобы их проживать. Восточные учения предлагают избавиться от господства интеллекта, чтобы ощутить вещи такими, какие они есть, здесь и сейчас, между тем как разум знает лишь прошлое и будущее.
Только прошлое и будущее…
– Мне непонятно, как разум связан со временем?
Он взглянул на нее и глубоко вздохнул. Подступиться к этой теме было тяжело.
– Разум толкует событие или высказывание, опираясь на ваши познания, жизненный опыт, верования и представления человека о себе самом, других людях и мире. Но весь ваш опыт относится к прошлому. Поэтому, если в данную минуту вы пугаетесь, вы мысленно проецируете в воображаемое будущее объяснения, взятые из минувшего. Таким образом, интеллект отрезает вас от настоящего.
– И Лао-цзы говорит, что у него «сердце глупца», потому что сумел избавиться от власти разума?
Молчание.
– Вполне возможно.
«Блаженны нищие духом», – утверждал Иисус. Несомненно, Он имел в виду то же самое. И вовсе не дух бедности, как сказал ей парижский кюре.
Дюверне взял бутылку вина и снова наполнил бокалы.
Она не возражала.
– А есть ли… связь между интеллектом и эго?
– В основе эго находится страх: мы боимся быть хуже других, боимся, что нас недооценят. Итак, необоснованные страхи, как правило, результат размышления. Именно наши раздумья приводят к тому, что мы принимаем себя не за тех, кто мы есть: под влиянием интеллекта эго начинает примерять на себя разные роли. Разум взращивает эго.
Он отпил глоток и добавил:
– Буддизм призывает отказаться от этих чертовых ролей.
Он произнес слово «чертовых» с остервенением.
– Буддийская отрешенность… Когда мне говорили о ней, сразу появлялось противоречие: вроде бы надо жить в отрешенном состоянии, не ощущая того, что происходит вокруг. Но мне вовсе не хочется жить, отстранившись от мужа, от маленького сына, от всех, кого я люблю… Я не хочу, чтобы они считали меня безучастной или бесчувственной. Возможно, отдалившись, я буду меньше страдать, если с ними что-нибудь случится. Но если все идет своим чередом, я не понимаю, как отстранение сделает меня счастливой. Скорее наоборот!
Тишина.
– Не стоит все принимать так буквально, – снова заговорил он низким, тягучим голосом. – Поймите, буддийская отрешенность заключается прежде всего в освобождении от привязанностей эго. Ведь оно привязано ко всему, что вы цените, но что вами не является: все ваши роли, красивые вещи, лестные качества и, уж конечно…
Он выдержал долгую паузу и тихо пробурчал себе в бороду:
– Этот ваш гребаный успех.
Не стоит все принимать так буквально…
Алисе вспомнился ответ Иисуса богатому юноше, который пришел к Нему за советом. Иисус сказал тому: «Пойди продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах…» Когда-то этот совет казался Алисе странным: как отказ от всех благ поможет этому юноше? Разве большинство людей не работают всю жизнь, чтобы иметь дом и еще две-три необходимые вещи? На самом деле указание Иисуса отвечало буддийской отрешенности: может быть, Он почуял, что юноша слишком привязан к своему добру, что это тяготение и создает проблему. Вероятно, мысль Христа вовсе не означает, что надо лишиться всего до копейки, чтобы стать счастливым. Просто нельзя чересчур дорожить материальными благами, слишком к ним привязываться.
– Когда-то, – снова заговорил Дюверне, – в Маконе я видел, как какой-то тип трогался с места на своем «БМВ», а другой попытался обойти его справа. Удар был несильный, «БМВ» только слегка помял крыло. Оба остановились, из «БМВ» вышел сорокалетний мужик, увидел вмятину и заплакал. У самого ни раны, ни царапины, у машины всего-то вмятина на крыле, а он ревел, как ребенок. Честное слово. Я к нему подошел и спросил:
– У тебя где-нибудь болит?
– Нет.
– У тебя нет страховки?
– Есть.
– Ты подпадаешь под повышение страховых взносов?
– Нет, все в порядке.
Он говорил, а у него дрожал подбородок.
Так вот, это ревело его эго, потому что помятый драндулет был продолжением хозяина, способствовал его самооценке, с ним была неразрывно связана жизнь владельца. В какой-то мере покоробили часть его самого, и он плакал.
– Привязанность к материальным благам подводит меня к вопросу, который я хотела бы вам…
– И долго это будет продолжаться?
– Я скоро закончу!
– Тем лучше…
– Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о грехе и сопротивлении соблазнам…
Алиса произнесла это в тот самый момент, когда он наливал себе очередной бокал вина.
Дюверне мрачно на нее воззрился, не выпуская из руки бутылки:
– Вы что, издеваетесь?
– Ничуть! Лао-цзы часто говорит о желаниях, мне интересно, возможна ли здесь параллель с представлением о грехе в христианстве.
Несколько секунд он недоверчиво ее разглядывал, потом медленно поднял бокал, словно любуясь цветом вина, и сделал глоток.
– Желание в восточных духовных учениях напрямую связано с эго: именно оно жаждет какую-то вещь, продвижение по службе, богатство… Дело в том, что наше эго стремится усилиться с помощью объекта желания. В том, чего мы хотим, мы неосознанно ищем возможность укрепить свое «я». Надо сказать, мы часто стыдимся себя, стало быть, не особенно знаем, как быть собой. И нам хочется обрести что-то ценное, чтобы прибавить себе «самости». Когда вы стремитесь получить новое платье, машину или что-то еще, вы безотчетно полагаете, что эти вещи сделают вас особенным, интересным, придадут вес в чужих глазах. Короче, ваша позиция укрепится. Но это все иллюзии – и традиции даосизма, буддизма и индуизма призывают освободиться от желаний.
– Но почему? В чем трудность?
– Это быстро становится рабской зависимостью. Поскольку желание порождено обманчивым стремлением укрепить свое «я», новая вещь не приносит того, что вы искали. И получается бесконечный поиск: все время хочется чего-то новенького, но оно никогда не даст вам искомого. Именно об этом говорит Лао-цзы: Нет худшей беды, чем желание обладать. И еще: У премудрого человека нет других желаний, кроме как жить без желаний.
Это быстро становится рабской зависимостью…
Алиса вспомнила слова Иисуса, которые сперва ее рассмешили: «Всякий, делающий грех, есть раб греха».
– По-вашему, это связано с христианским взглядом на грех?
Он вздохнул:
– У этих двух мифологий действительно нет ничего общего, потому их трудно сравнивать.
– Мифологий?
– Гм… Я хотел сказать: религий. «Lapsus révélateur»[17]. Читайте Кэмпбелла[18], знаменитого американского мифолога, и поймете, что Библия очень близка к мифологии…
Алиса взяла это имя на заметку.
– Ну а если все-таки попытаться сравнить?
– Христиане смотрят на грех как на оскорбление самого Бога, неподчинение Божественным законам, которое после смерти может привести в ад. Но это все глупости. Иисус говорил на арамейском языке, спустя многие годы апостолы изложили Его слова в Евангелиях. Вот только писали они на древнегреческом языке, переводя речения Иисуса с арамейского. А потом уже Евангелия были переведены на современные языки. Сегодня многие специалисты по древним языкам полагают, что слово Иисуса, в переводе звучащее как «грех», обозначает не оскорбление Бога, а ошибку, неподобающее поведение, то есть совсем иное. В конечном итоге грех вреден только тем, что держит сознание в подчинении, поэтому мешает вам расти.