Лучше коротким и решительным ударом обрубить эту ветку и перейти к другим занятиям.
10:15.
Опоздание Жереми выходило за рамки приличия.
Алиса подумала, что встреча с епископом перед мессой была не лучшей идеей.
Среди прихожан она заметила монашку и подошла к той.
– Отца Жереми еще нет, – тихо сказала она. – Позвоните в епископство и узнайте, когда вернется отец Жереми.
Монашка поколебалась минуту, но послушалась.
Люди стали смотреть на часы и проявлять признаки нетерпения. Паперть понемногу пустела, а храм заполнялся народом.
К ней подошел старый Виктор. Он узнал, что Жереми уезжает, и очень сожалел. Даже принялся перечислять всех его предшественников. Но Алиса не слушала. Она была слишком обеспокоена отсутствием друга.
Только бы с ним ничего не случилось по дороге…
10:25.
Монахиня наконец вернулась.
– Отца Жереми задержали в епископстве, – сказала она. – Месса отменена, мне велели предупредить прихожан.
– Месса отменена?
Монашка качнула головой. Похоже, она разделяла чувства Алисы.
– А вы не могли бы… сами сказать людям? – умоляющим голосом произнесла она.
Алиса согласно кивнула.
Сестра скрылась.
Задержали в епископстве.
Хуже ничего быть не могло.
А обещанное крещение…
А проповедь, которую он считал такой важной…
Это подлый удар в спину. Бедный Жереми не сможет даже попрощаться с паствой. Вызвать его перед мессой в епископство, до которого от Клюни больше часа дороги… Удивительно. Почему нельзя было пригласить его накануне? Во второй половине дня или завтра? А сейчас еще задержали… Очень все это странно.
А может, все для того, чтобы не дать окрестить малыша?
Не доверяла она церковному начальству, особенно после явно беззаконного перевода Жереми. Алиса догадывалась – они способны на все.
Удрученная, скрепя сердце, она вошла в храм, чтобы объявить скверную новость. Теперь ей чудилось, будто она невольно оказалась вовлечена в махинации епископства.
Когда Алиса снова увидела семью из Шароля, сердце у нее сжалось. Но она взяла себя в руки и подошла к ним.
– Возникла проблема, – сказала она. – Отца Жереми задержали в епископстве. Мессу отменили.
– Отменили? – вытаращив глаза, ужаснулась мать.
– А… а как же крещение? – спросил отец.
– Я искренне вам сочувствую, сама ничего не понимаю…
Они выглядели такими растерянными, что Алиса не решилась добавить: отец Жереми больше не будет служить мессы, крещение точно не состоится.
– Пожалуйста, сделайте что-нибудь…
Алиса беспомощно заглянула в умоляющие глаза супругов.
Они прошли сквозь огонь и воду, к тому же она обещала, что сегодня ребенок будет окрещен.
– Мне очень жаль…
Она отошла от них и двинулась к клиросу. К ее печали, смятению и гневу прибавилось огромное разочарование молодых родителей.
Алиса прошла мимо грустно мигающих огоньков восковых свечей. Дыхания ее горечи вполне хватило бы, чтобы все загасить.
Как всегда, когда что-то не получалось, к ней вернулось желание взять дело в свои руки, не сдаваясь перед обстоятельствами, случайными или порожденными злой волей. Но сейчас сделать ничего было нельзя, и это только усиливало огорчение.
Дойдя до возвышения, она обернулась к прихожанам. Неф храма на три четверти был заполнен народом. Ей вспомнилась первая месса, на которую она пришла пять месяцев назад. Тогда на стульях сидели всего двенадцать человек… А теперь на мессу собралось двести, а то и триста. И было бы еще больше, если бы пришли все, кто ходил на исповедь. А сколько же останется к концу года?
Алиса заметила мадам де Сирдего, как всегда сидевшую на своем месте в первом ряду. Интересно, отчего у нее такой взволнованный вид? Чуть дальше она увидела Этьена. Потом снова встретилась глазами с молодой парой. Старший сын сидел на коленях, малыш на руках, вокруг них – крестный отец, крестная мать, родственники, друзья… И у всех были потерянные лица. Они, несомненно, ждали праздника, подарков, крестильных облаток с датой, написанной на пакетиках… А теперь все покатилось в тартарары.
Алиса тряхнула головой. Ситуация сложилась несправедливая во всех отношениях.
Она глубоко вдохнула, чтобы унять волнение. И чем яснее она ощущала несправедливость события, тем настойчивее в ней росла жажда деятельности.
Внезапно Алису пронзила мысль, настолько невероятная, что пришлось отмести ее с порога.
Однако изнутри поднималась волна небывалой энергии, Алису что-то звало и влекло за собой…
Нет. Этого она позволить себе не может, это неприемлемо.
Она разрывалась между мощным внутренним зовом и здравым смыслом. Нет, следует немного остыть, рассудить разумно и соблюсти правила…
И тут она вспомнила Иисуса: ведь Он говорил, что Бог отвергает теплых[24].
«Бог отвергает теплых», – повторяла она про себя.
Она поднялась на возвышение и подошла к закрепленному на аналое микрофону:
– Здравствуйте!
Голос ее разнесся по всей церкви.
– Я очень сожалею, что мне приходится вам сообщить: отца Жереми переводят в другой приход. Через несколько дней он уедет в далекую страну. Как мы только что узнали, сейчас его задержали в епископстве.
Она оглядела прихожан. В полной тишине на нее были устремлены все глаза.
И она решилась:
– Сегодня я… оглашу вам текст мессы.
По нефу со всех сторон прокатился шум, раздались даже негодующие крики.
Две старые сплетницы были на грани апоплексического удара. Казалось, что Пиду Берлю с макушки колонны взирал изумленнее, чем раньше.
Несколько человек встали и вышли, за ними потянулись другие.
Ситуация становилась опасной, особенно для Алисы, ведь она цепенела от страха, когда приходилось выступать публично. Но она ринулась в бой, повинуясь внутреннему зову, слушая только свое сердце. Она не пыталась изображать священника, войти в эту роль, а стремилась просто поделиться открытиями, высказать мысли, появившиеся при подготовке проповеди для Жереми. Конечно, дословно она ее не помнила, но решила положиться на интуицию, инстинкт и память сердца, вместо того чтобы цитировать слова, написанные в последнее время. Эти дни уже канули в прошлое, а истина настоящего момента всегда гораздо важнее былого.
Впрочем, это не должно было превратиться в шоу, она собиралась служить мессу для прихожан, а не для себя – и ничего не ждала взамен.
Она оглядела тех, кто остался. Если они пришли, значит стремились духовно пробудиться, как и она сама несколько месяцев назад. В конце концов, их поиски лежали в одном русле, и теперь ей хотелось поделиться своим опытом. Не сберечь для себя, а отдать другим.
В ней росло желание передать людям все, чему она научилась, и она вдруг заметила, что в глазах прихожан появилось дружеское выражение.
И случилось невероятное: страх растворился, словно по волшебству. Она всю жизнь боролась с робостью и так ловко ее прятала, заставляя себя идти напролом, что в результате ее стали считать дерзкой… А тут она играючи ощутила себя свободной, к тому же поняла, что застенчивость была порождением эго: она каждую секунду ловила оценивающие взгляды и потому робела. А не было ли это… нарциссизмом?
А теперь, отказавшись играть роль и блистать любой ценой, она радовалась, что сможет выразить все, что ее волнует. Она отодвинула в сторону амбиции и полностью посвятила себя служению идеям, что хотела донести до людей. Искренне обратившись к ним, она избавилась от робости.
– Меня зовут Алиса, с отцом Жереми мы дружим с детства. Хотя я много раз наблюдала, как он служит мессу, я все-таки не уверена, что смогу соблюсти все каноны, но…
– Да вы в Бога-то веруете?
Зычный голос нарушил тишину, и его раскаты пронеслись по всему храму. Внезапно остановленная в своем порыве, Алиса взглянула налево, откуда раздался вопрос, но не разглядела того, кто мог бы его задать. Судя по голосу, ему было лет шестьдесят. Это наверняка кто-то из соседей, знавших, что ее семья настроена атеистически…
В смущении Алиса начала подбирать слова, промедление вызвало новую волну шепота.
Она снова посмотрела туда, откуда послышался незнакомый голос.
– А вы скажите мне, кто такой Бог, и я отвечу, верю ли в Него.
По нефу опять прокатился гул, затем наступила тишина.
Все обернулись к человеку, задавшему вопрос.
Но ответа не последовало. Тот, кто так резко перебил Алису, видимо, был неспособен дать определение Богу.
Алиса, воодушевившись, снова ринулась в бой:
– Довольно долго я считала себя атеисткой, но потом мне открылось значение слов Иисуса, которого ныне считаю великим мудрецом. Я испытала Его заповеди на практике – и меня потрясло то, что я пережила. Тогда я осознала, что Его наставления ведут к освобождению от эго, и в те редкие моменты, когда мне это удавалось, я прикасалась к иной реальности. К миру, где больше не надо лихорадочно искать независимости, свободы от других, потому что я связана с ними, составляю единое целое с людьми, со Вселенной, со всем на свете. Возможно, это и есть то, что Иисус называл «Царствием Небесным»? Может быть, это было прикосновение к Божественному началу, что заложено в нас самих? Я часто слышала: глубоко в нас кроется грех. Сегодня я знаю, что это ерунда: внутри нас таится Божественность. А грех – это то, что нас отвращает от нее. Но тогда существует ли Бог? Меня всегда забавляла мысль о всемогущем бородатом старике, что сидит на облаке.
Евреи, несомненно, правы, когда отказываются именовать Бога. Дать имя – значит создать в сознании образ, персонифицировать то, что не является личностью, перевести нематериальное понятие на материальный уровень. Простое слово «Бог» заставляет подумать о совершенно реальной персоне, наделенной абсолютной властью, которая распоряжается всем на свете, от рождения до смерти, влияет на судьбу каждого создания и на ход светил. В это я поверить не могу.