Но возможно, существует некая творческая сила, энергия, мировой разум – и мы, сами того не ведая, являемся его частицей. Подобно тому как наши тела, сотканные из звездной пыли, – это крупицы Вселенной, так и наше сознание – часть мирового разума, высшей творческой силы. Несмотря на иллюзию независимости, мы все равно связаны с этой силой, ибо она превосходит индивидуальное сознание.
Алиса оглядела верующих.
– Личное сознание заставляет человека позабыть о едином мировом разуме, эго тоже отделяет от него и разобщает всех нас, побуждая каждого отличаться от других.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться.
– Если именно эту неосязаемую энергию, творческую силу, мировой разум мы назовем Богом, то это будет вовсе не то могучее существо, отделенное от нас, которое надо молить о ниспослании благ, как властителя мира. Скорее это космическая сила, но также сила внутренняя, с которой любой может соединиться, возродиться к жизни, словно бы вернуться в отчий дом, избавившись от силы, которая нас туда не пускает, то есть от эго. Еще в тринадцатом веке Мейстер Экхарт говорил: «Человек должен освободиться, забыв о самом себе, и погрузиться со всем, что он есть, в бездонную глубину своего истока». Иисус неустанно призывал избавиться от эго, хотя даже не использовал это слово.
Я сама пыталась освободиться от эго, но это удавалось лишь на краткий миг. Ведь чем сильнее стремишься от него отделаться, тем отчаяннее оно противится. На самом деле именно поэтому христиане много столетий подряд внушали людям ложное чувство вины. Евангелия дают прекрасную иллюстрацию сопротивления эго, описывая огромные трудности, с которыми столкнулись апостолы, когда старались применить идеи Христа и пробудить божественное начало, дремлющее в них самих. Поистине, им это не удалось, сам Иисус на это сетует вечером накануне ареста, когда Он просит учеников бодрствовать вместе с Ним, а у них не получается. Все засыпают, несмотря на то что хотят поддержать Учителя. По этому поводу Иисус говорит: «Дух бодр, плоть же немощна». Но здесь есть одна тайна.
Она выдержала паузу, дождавшись, когда утихло эхо и в храме воцарилась полная тишина.
– Здесь есть одна тайна, сам Иисус, похоже, открыл ее под конец жизни, потому что в последние дни чаще всего о ней говорил. Надеяться больше не на что, и Он уповает только на нее. Я недавно поняла: именно она способна вызволить нас из ада эго и привести в рай просветления. Эта тайна – умение любить. Когда ты любишь – человека, животное, цветок или просто закат солнца, – ты выходишь за пределы самого себя. Все наши желания, страхи, сомнения рассеиваются. Исчезает жажда признания, мы больше не стремимся соперничать, не хотим быть лучше остальных. Когда нас переполняет любовь, душа вырастает и в этом сердечном порыве стремится обнять всех и вся. Философ Ален[25] писал: любовь – это волшебное душевное движение, побуждающее выйти за пределы самого себя. А еще чудесное средство для того, чтобы обрести себя и слиться со Вселенной, с источником, где наши проблемы теряют силу и царит радость.
Алиса снова окинула взглядом людей. Они слушали, но удалось ли донести до них послание, которое должно помочь стать счастливыми и ощутить, что жизнь удалась?
– Любить – это любить и себя самого. Когда мы принимаем себя, мы способны не поддаваться на провокации окружающих, не давать им сдачи. Любить – значит принимать другого, уметь разглядеть личность за чужим эго, подчас очень неприятным, и тем самым его растворить. Любить – это находить в себе силы возлюбить врагов и обратить их в союзников. Это значит любить саму жизнь, какие бы удары мы ни получали, и понимать, что все эти передряги – всего лишь инструменты нашего освобождения и духовного роста. Любовь – это ключ ко всему. Она – главная тайна мира.
Ее слова гулко раздавались под высокими сводами церкви, озаренными светом.
Алиса немного передохнула и продолжила мессу.
Теперь она приступила к обряду крещения.
31
Среда, конец дня.
Жереми уже собрался выйти из исповедальни, где он в последний раз принимал верующих в Клюни, когда услышал, как по ту сторону тесной клетушки зашуршала занавеска.
Кающийся помалкивал, поэтому Жереми решил его подбодрить. Но тот продолжал молчать.
– Я вас слушаю, – настаивал Жереми, – говорите, не бойтесь.
Он терпеливо ждал, пока до него не донесся женский голос, который он без труда узнал. Голос был неестественно напряжен, каждое слово давалось явно с трудом.
– Отец мой, я поступила дурно.
Она запнулась и помолчала несколько мгновений. Сквозь занавеску он слышал ее дыхание.
– Я поступила дурно и очень на себя сердита.
Иногда Жереми слышал исповеди, произнесенные таким безразличным тоном, что потом спрашивал себя, зачем человек вообще явился к нему. По традиции, из суеверия, а может, просто желая поболтать? Но тут голос выдавал глубокое чувство вины и настоящее страдание.
– Я покритиковала одного человека… и тем самым нанесла ему вред…
Жереми застыл. Сердце у него забилось, а в уме, обычно сосредоточенном на выслушивании исповеди, вдруг взметнулся рой мыслей и чувств. Чтобы взять себя в руки, он глубоко вдохнул. Может быть, эта женщина все же нуждалась в сочувствии? Во всем сознаться – значит получить отпущение грехов.
– Ему это повредило очень серьезно, – сказала она.
Чувствовалось, что каждое слово режет ее как ножом. Она словно окаменела от раскаяния.
– Может быть…
– Не «может быть», а совершенно точно.
Жереми вздохнул.
– Кто может знать? – тихо сказал он. – Эпиктет[26] говорил: «Тебе вредят ровно с того момента, когда ты сам решишь, что тебе вредят». Но для оценки ситуации надо перенестись в будущее – тогда мы сумеем глобально взглянуть на событие и его последствия: что оно нам принесет, от чего избавит, чему научит… Только время поможет нам все это узнать.
Она долго молчала, потом наконец проговорила:
– В любом случае я сожалею о своих словах. Я была несправедлива и безмерно на себя сержусь.
– Бог прощает вас, дочь моя.
Из-за занавески послышался сдавленный всхлип.
– И я тоже, – прибавил он шепотом.
– Женщина? Женщина?
– Да, монсеньор, – ответил викарий.
Он был расстроен, лицо его осунулось.
– Женщина служила мессу!
Викарий закрыл глаза и грустно покачал головой.
Епископ тяжело опустился в огромное кресло:
– Женщина. Боже мой, какой ужас…
За что Господь его так наказал? Ведь это катастрофа!
В его собственном диоцезе…
Теперь он станет добычей репортеров. Об этом быстро узнает вся Франция. И Святой престол тоже…
Силы покинули его, уступив место горечи.
Какое унижение…
Епископ поднял глаза. Викарий, всегда такой прямой в монашеском одеянии, сейчас как-то разом осел, словно на него давил груз свершившегося.
– Женщина служила мессу, – задумчиво повторил епископ.
– Мои источники доложили о проповеди, окрашенной в тона пантеистического синкретизма, весьма далекого от католической доктрины, – презрительно заявил викарий.
Епископ медленно вертел аметист на безымянном пальце.
– И вы говорите, она окрестила младенца?
Викарий снова кивнул.
Епископ вздохнул.
Надо было послушать викария и отреагировать раньше. Тот несколько месяцев назад требовал санкций. И был прав. Все это время священник и его вдохновительница подрывали авторитет епископа.
Он слишком долго выжидал.
Его долготерпение медленно и упорно вело к краху. И хуже всего была охватившая его горечь.
Он взглянул на свой аметист, и ему показалось, что камень потускнел. Прощай сапфир, прощай кардинальский пурпур.
И тут его захлестнул гнев.
Он вскочил с кресла:
– В любом случае крещение неправомерно! Следовательно, оно недействительно, его не было. Вычеркните его из регистра и известите родителей. Хоть что-то будет сделано по правилам. И последнее слово останется не за этим проклятым священником и его сообщницей.
Викарий поднял на него глаза:
– Я позволил себе опередить вас в этом вопросе, монсеньор, и…
– И правильно сделали.
– И получил разъяснения. Согласно каноническому праву вы абсолютно правы: такое крещение неправомерно…
– Прекрасно!
– Оно неправомерно, но… имеет силу.
Епископ испепелил его взглядом:
– Что вы несете?
– Я запрашивал Рим, монсеньор. Это крещение, хотя оно и неправомерно, не может быть аннулировано. На этот счет каноническое право утверждает: оно имеет силу.
В этот августовский вечер молодой клерк из салона «Рено» скучал на рабочем месте. Услышав, как с мягким шорохом открылась автоматическая дверь, он поднял глаза и с удивлением увидел на пороге баронессу де Сирдего.
Ее старый зеленый «ягуар» был припаркован как раз напротив салона. Надежда, конечно, слабая, но вдруг пожилая аристократка и правда решит сменить свою колымагу…
Клерк поднялся и направился к ней. С людьми такого ранга не всякий день имеешь дело.
– Добро пожаловать в наш салон, мадам де Сирдего.
– Здравствуйте, – ответила она, разглядывая автомобили.
На огромном настенном экране крутился рекламный ролик: сидя за рулем «рено-эспейса», Кевин Спейси смотрел клиенту прямо в глаза и говорил: «Я могу стать даже президентом Соединенных Штатов».
Продавец взглянул на посетительницу и увидел, что она смотрит на «рено-каптюр».
– Этот автомобиль прекрасно вам подойдет, вы будете в нем выглядеть молодо и динамично…
Баронесса сдвинула брови.
– Протрите очки, молодой человек. Мне уже минуло шестьдесят, – сказала она с улыбкой.
Он почувствовал себя глупо, как мальчишка, застуканный на какой-нибудь шкоде.
Быстро взять себя в руки. Не оставаться виноватым дураком.