— Не воображаешь ли ты, что у меня хватит терпения ожидать его желания…
— О, я надеюсь, что у вас хватит терпения для того, чтобы не заставлять нас придумывать различные способы развлечения.
— В самом деле?
— Да, у нас был гость, который здорово разозлился, когда у него не хватило терпения. Пришлось выдергивать у него зуб каждый раз, когда он принимался кричать от недостатка терпения. Когда у него не осталось зубов…
— А он все-таки кричал?
— Да, у него был один из тех скверных характеров, когда непременно хотят, чтобы последнее слово оставалось за ними.
— И что же было дальше, когда у него не осталось зубов?
— Стали дергать ногти. На девятнадцатом он успокоился.
— Ну, любезный, разговор с тобой — одно удовольствие!
— Вы мне льстите, сударь!
— Значит, договорились. Я надеюсь, что ты развеселишь меня, если твой господин будет задерживаться, — сказал Кожоль.
— В общем-то, ваше положение совсем неплохое. Нам приказано исполнять все ваши требования, кроме одного.
— Какого же?
— Вы не должны выходить из комнаты.
— А если я все-таки сделаю это?
— Мне будет очень жаль, потому что мне нравится ваш характер, но я буду вынужден разбить вам голову.
— Итак, я предупрежден.
— Вполне. Но во всем остальном — мы к вашим услугам.
— О, во всем ли?
— Во всем, что не против грезит моей скромности, — подтвердил бандит с видом невинной добродетели.
— Ну разумеется. Итак, я могу требовать всего, чего хочу?
— Попробуйте все-таки определиться в своих желаниях.
— Честное слово, не хочется. Есть ужин, есть постель… остальное на завтра.
Вдруг он спохватился.
— А, кажется, у меня появилось желание!
Он подумал, что уже час ночи и что его тюремщику будет очень затруднительно выполнить данное слово.
— Пожалуйста.
— И вы его исполните?
— Безусловно!
— В таком случае, мне нужен камердинер, чтобы меня раздеть!
— Хорошо, — ответил тот спокойно и направился к двери.
— Но я не хочу одного их тех хвастунов, которыми ты командуешь, мне нужен настоящий лакей.
— Да-да, понимаю… Один из тех старых служителей, которыми знатные дворяне окружали себя в своих замках.
— Верно.
— Ну так мы сделаем еще лучше, я пришлю вам старинного слугу вашей семьи, — сказал бандит, поклонился и вышел.
Посмеиваясь над ним, Пьер сел за стол спиной к двери.
Поднося ко рту очередной кусок, он вдруг услышал:
— Я к вашим услугам, господин Кожоль.
Пьер обернулся и услышал:
— Граф, вы не узнаете вашего старого Лабранша?
При виде жалкого существа, пытавшегося выдать себя за его камердинера, Пьер закричал:
— Ты Лабранш? Ах ты бездельник! Негодяй, приславший тебя, думал, что я не узнаю камердинера своей семьи?!
Вошедший покачал головой и грустно произнес:
— Вы помните меня толстого, напудренного, гладко выбритого. Безусловно, в этом худом старикашке, едва прикрытом лохмотьями, с этой седой бородой вам трудно признать меня. Но таким меня сделали несчастья, свалившиеся на меня после того, как я оставил службу в вашем доме.
— Честно говоря, я не узнаю тебя, однако голос мне кажется знакомым…
— Вы легко сможете убедиться в том, что я тот, за кого себя выдаю.
— Каким образом?
— Расспросите меня о прошлом!
— Действительно!
Подумав с минуту, Кожоль спросил:
— Где ты меня видел последний раз?
— Пять лет тому назад под Пуатье, когда вандейская армия, потерпев поражение, отступала.
— Приведи подробности.
— За неделю до того ваш отец погиб на эшафоте со своим другом Бералеком, взятым так же, как и он, с оружием в руках. Графиня с дочерью, изгнанные из своего дома, верхом следовали за вандейской армией. По вашему совету они остались в Краоне в надежде найти там убежище, а я последовал за ними, чтобы прислуживать им.
— Что сталось с ними после моего ухода?
— Три дня мы скрывались в Краоне. Но потом люди, прятавшие нас, испугались, и нам пришлось бежать в Париж. Там я нашел себе работу в гавани, а ваши мать и сестра были выданы и погибли на эшафоте.
После нескольких минут молчания лакей робко спросил:
— Признаете ли вы, граф, во мне своего прежнего Лабранша?
Пьер мотнул головой и отвечал старику:
— Мы решим этот вопрос завтра при дневном свете.
— При дневном свете? Так вы не знаете, где вы находитесь?
— Нет. А ты знаешь?
— Но здесь не бывает дня. Это погреб.
Дойдя до стены, он приподнял одну из занавесей и открыл голую каменную стену из твердого известняка.
— Ага, — сказал Пьер, обретя прежнюю беспечность, — а я и не заметил, что здесь нет ни одного окна!
Он принялся за ужин. Лабранш стал возле него с салфеткой, готовый служить своему господину.
— Следовательно, я осужден не видеть никакого света, кроме этого?
— Вам еще повезло, я живу в конуре, тут, рядом, куда фонарь приносится только на время еды.
— Да, кстати, я забыл спросить… Чего ради тут держат меня в этом плену?
— Точно так же, как и вас. Я пленник Точильщика.
— Ты уверен, что их главаря зовут Точильщиком?
— Так его все называют. У меня было довольно времени, чтобы узнать его.
— Сколько же ты здесь находишься?
— Я не могу точно сказать, так как в этой ночи нет времени.
— Сейчас июнь тысяча семьсот девяносто восьмого года. Припомни число, когда ты попал к ним в руки, и мы узнаем, как давно ты здесь.
Лабранш помедлил с ответом.
— В таком случае получается, что я уже полгода здесь, — проговорил он с явным замешательством.
В ту минуту, когда он протянул руку, чтобы поменять тарелки, Пьер быстро схватил его за рукав.
— Что это?
— Как что?
— У тебя искалечена рука!
На левой руке лакея не хватало двух пальцев, остались лишь последние суставы.
— Я не помню, чтобы раньше у тебя было такое украшение.
— Этим я обязан Точильщику.
— Ну так расскажи мне об этом.
— О, тут нет ничего сложного. Он решил заставить меня сознаться в одной вещи, к которой я не имею ни малейшего отношения.
— А можно узнать, что от тебя хотели узнать?
— Когда меня вели к вам, то пригрозили убить, если я открою рот.
— В таком случае не говори ничего. Оставим это. Объясни только, каким образом эта таинственная вещь, в которой ты не мог сознаться, оставила тебя без пальцев?
— Я не смог ответить на вопросы Точильщика, а он решил, что я упрям. Мне вложили между пальцев просмоленный фитиль, связали и подожгли…
— И ты вытерпел пытку, не признавшись?
— Но, сударь, если я ничего не знаю?! — возразил Лабранш с бессмысленной улыбкой, за которой Пьер угадал решительность.
— Ну и ну! Но если Точильщик вздумает возобновить свой способ вытягивания тайн, ты скоро будешь неспособен прислуживать мне.
— С тех пор, как меня перевели сюда, меня почти не беспокоят.
— А где мы, по-твоему, находимся?
— По крайней мере, в пятнадцати лье от Парижа, судя по тому, что меня везли сюда целый день на телеге.
— И тебя? — спросил Пьер.
— Сначала меня долго держали в какой-то трущобе в Париже. Постом, дня два-три назад перевезли сюда.
— Но когда тебя перевозили, ты мог видеть, где ты был?
— К сожалению, нет; потому что я находился в мешке с кляпом во рту, исключая несколько минут, когда остановились на каком-то пустыре, чтобы дать мне вздохнуть…
При этих словах молодой человек вздрогнул от изумления.
— Ей-Богу, — закричал он, — теперь я знаю, где слышал твой голос!
Лабранш бросил на него беспокойный взгляд.
— Где же? — спросил он недоверчиво.
— Прежде всего, отвечай откровенно, — проговорил граф насмешливым голосом.
— Я к вашим услугам, сударь!
— Скажи, любезный, ты ведь очень богат?
— Вы изволите шутить, — отвечал старик, делая вид, что не понимает вопроса.
— И даже очень богат…
— Как Лазарь…
— В таком случае, как же ты предлагал своим сторожам сто и даже двести тысяч экю за свою свободу?
Лабранш побледнел.
Он попытался усмехнуться.
— Да, но обещать и сдержать обещание — это вещи разные. Любая ложь простительна, когда речь идет о разбойниках.
Кожоль понял, что лакей не скажет правды, но сделал вид, что не придает этому значения, и продолжал:
— Разбойник, говоришь ты? Так, по-твоему, Точильщик не что иное, как простой атаман банды воров? Ха! Я ожидал большего от этого негодяя!
Он посмотрел на Лабранша и заметил, что лицо его исказилось от ужаса. Глаза, выкатившись, смотрели на кого-то, кто стоял за графом.
Он обернулся.
На пороге стоял высокий бледный человек, в котором Пьер узнал Шарля, возлюбленного Пуссеты.
— Точильщик, — воскликнул лакей, зубы которого выбивали мелкую дробь.
Легко поклонившись графу, Точильщик обернулся к старику Лабраншу.
— Убирайся, — произнес он жестким голосом.
Весь дергаясь, бедняга выскочил за дверь.
Пьер небрежно облокотился о спинку стула и наблюдал за всем с иронической улыбкой.
Шарль сел с другой стороны стола и, посмотрев на графа, спросил:
— Итак, вы узнали меня?
— Еще бы, увидев один раз вашу физиономию, забыть ее невозможно, — смеясь ответил Кожоль. — Вы — Шарль, возлюбленный этой прелестной актрисы, которая незадолго до того оказала мне гостеприимство. Кстати, как она поживает?
— Не будем говорить об этой женщине, — резко возразил Точильщик.
— А напрасно вы лишаете себя истинного удовольствия! Что может быть приятней, чем разговор о тех, кто нас любит?! А она обожает вас, уверяю, что это так!
При этих словах радость осветила лицо Точильщика.
«Э, да ты влюблен», — подумал Кожоль. И он продолжал:
— О, бедняжка без ума от своего Шарля! От этого бледнолицего, который рискует с английской контрабандой. Странная контрабанда, однако… Хорошо бы убедиться, действительно ли эта грациозная актриса не подозревает истины…