Точильщик стиснул кулаки и повторил:
— Я сказал вам — не говорите об этой женщине!
Кожоль, казалось, не заметил угрожающего смысла этих слов и, продолжая улыбаться, возразил:
— О чем же нам говорить в таком случае? Не о сумасбродной ли ревности любовника, которой я обязан возобновлением знакомства?
Точильщик наклонился к графу и проговорил:
— Послушайте меня внимательно. Я немедленно, прямо сейчас, возвращу вам свободу, какими бы тяжелыми ни были для меня последствия, если вы согласитесь лишь на одно мое условие.
— А именно?
— Если вы еще встретитесь с Пуссетой, никогда не говорите с ней обо мне. Я хочу остаться для нее тем, кого она во мне видит.
— Бедная девушка! — невольно вырвалось у Пьера.
— Да, она виновна лишь в том, что полюбила меня. Поэтому я и боюсь увлечь ее за собой. В тот день, когда я исчезну из ее жизни, я хочу, чтобы у нее остались обо мне лишь светлые воспоминания. Я не хочу причинять ей боль…
В голосе его было столько страдания, что Кожоль был искренне тронут.
— Обещаю вам, что никогда не буду смущать покой этой дамы.
И он прибавил:
— Обещаю, что бы ни произошло между нами. Вы меня понимаете?
Не произнеся ни слова, Точильщик наклонил голову. Кожоль между тем продолжал:
— Это обещание не связывает вас ничем. Я понимаю, что задержали вы меня не из-за этого. Так какие условия нашего договора, говорите!
— Пуссета сказала мне, что вы пробрались к ней со стороны Люксембургского сада.
— Это действительно так.
— Что вы тогда бежали от преследования.
— И это правда.
— Вы бежали от гнева дамы, назначившей вам свидание.
— Я действительно это говорил?
— Пуссета сказала мне именно так.
— Допустим. Дальше?
— Она принимала вас в Люксембургском дворце?
Граф удивился.
— Вы хотели сказать «в саду». Пуссета не могла сказать «во дворце». Припомните хорошенько.
— Она точно сказала — «во дворце».
— Ваша возлюбленная перепутала. У меня было свидание в саду, калитку заперли, чтобы не компрометировать даму, мне пришлось бежать. Часовые увидели меня и приняли за вора. Таким образом я попал к вашей приятельнице.
Точильщик выслушал эти объяснения, а потом медленно произнес:
— Назовите мне эту даму, и вы свободны.
— Об этих вещах не спрашивают!
— Назовите даму.
— Это невозможно.
— Это ваше последнее слово?
— Могу вас заверить, что, кроме этой дамы, я никого не знаю во дворце.
Точильщик усмехнулся.
«Дьявол, — подумал Пьер, — он мне не верит».
— Вам не угодно говорить?
— Ваша идея-фикс может расстроить мне нервы.
— О, ваши нервы будут иметь возможность успокоиться, — заявил Точильщик и направился к двери.
— Итак, моя свобода зависит от моей нескромности?
— Вот именно. В тот день, когда вы решитесь заговорить, велите меня позвать.
— Если вам предстоит кругосветное путешествие, то не откладывайте его из-за моего признания, — насмешливо проговорил Кожоль.
Точильщик пожал плечами.
— Если мы хотим, то умеем вытягивать признания из людей.
Едва он успел закончить свою фразу, как Пьер подскочил к нему и прокричал прямо в лицо:
— Рассмотри меня получше, дурень, прежде, чем угрожать! Неужели я похож на человека, которого, можно запугать? Можешь идти за своими фитилями, бездельник!
— На все есть свое время… Если тюрьма не поможет…
— Из любой тюрьмы выходят… Побег выдуман не для олухов, — отвечал Пьер, поворачиваясь спиной к нему и усаживаясь за ужин.
Точильщик постучал в дверь, чтобы ему отворили.
— Ангелочек! — крикнул он.
Вошел начальник носильщиков.
— Когда меня захочет увидеть этот господин, ты мне тотчас же сообщишь, — сказал Точильщик. — Да, — добавил он с улыбкой, — я должен тебя предупредить, что господин объявил мне, что он сможет убежать.
Ангелочек захохотал.
— Вы это серьезно?
— Совершенно серьезно, — ответил Пьер.
Глядя на закрывшуюся дверь, Кожоль прошептал:
— Не тут ли этот надзор за Еленой, о котором говорил аббат?
Поужинав, он улегся в постель, приготовленную в соседнем помещении…
Проснувшись, граф услышал голос Лабранша:
— Завтрак подан.
Со сна он, не мог сообразить, где находится, и, увидя свет канделябров, решил еще немного поспать.
— Но, граф, уже одиннадцать часов утра, — возразил Лабранш.
Пьер вспомнил обо всем, что, случилось накануне.
— Да, совсем забыл, что я на содержании у Точильщика, который решил меня хранить, как редкое вино!
Он быстро оделся.
Когда он уже сидел за столом, Лабранш спросил:
— Можно зайти Ангелочку, он хотел высказать вам свое уважение, если вы согласитесь принять его.
— Почту за величайшую честь, — весело бросил Пьер.
На стук лакея дверь отворилась, и в нее просунул голову Ангелочек.
— Может быть, я стесняю вас? — спросил он.
— Войдите же, мой очаровательный друг, вы из тех людей, на которых невозможно налюбоваться, — засмеялся граф.
— Я в восторге, граф, от вашего обращения, поэтому моя обязанность превращается в удовольствие.
— Какая обязанность?
— Я должен осведомляться, не хотите ли вы видеть Точильщика?
— Как? Я каждый день буду видеть вас за завтраком? Этот час будет для меня самым приятным! Ваш визит вполне заменит мне цветы на столе!
Несмотря на наглость, мошенник не мог угнаться за Пьером в насмешках, а потому сухо произнес:
— Если вам так приятны мои посещения, то я буду у вас и во время обеда.
— Браво, это просто превосходно, но почему бы вам, в таком случае, не появляться у меня каждый час?
— Именно так я и рассчитывал, — отозвался бандит, которого душила ярость.
— Ну вот, слово дано! Мы станем с вами неразлучны. Вы будете мне рассказывать свои приключения, кроткий Ангелочек, а я буду счастлив вдвойне. Во-первых, от ваших рассказов, во-вторых, от звуков вашего голоса.
Ангелочек продолжал:
— Вы не боитесь, сударь, что мое присутствие несколько стеснит вас?
— В чем же? — притворился удивленным Кожоль.
— А как же насчет побега, который вы нам вчера обещали?
— Но, любезный, какая же заслуга в том, чтобы убежать при удобном случае? Нет, я это сделаю у тебя под носом и тебе на смех!
Пьер произнес эти слова так решительно, что веселость тюремщика как рукой сняло, и он побледнел.
— Вы в этом вполне уверены? — спросил он серьезно.
— Вполне уверен.
— Вы знаете, что при первой попытке к бегству я подстрелю вас, как зайца?
— Хочешь пари?
— Бесполезно, оно не будет оплачено.
— Почему?
— Если вы проиграете и я вас подстрелю, то таким образом я убиваю свой выигрыш.
— А в противном случае?
— Если выиграете вы, то Точильщик не будет дорожить моей шкурой и велит повесить меня на первом же суку, а вы потеряете своего должника.
— Зачем же вы мне это рассказываете, бедняжка? Надо пощадить мою чувствительность! Я уверен, что мое пищеварение расстроится от этого горя…
— Какого горя?
— Да ведь я теперь все время буду повторять себе: «Ах, этот милый Ангелочек, он скоро умрет на осине!». Вы, видимо, меня совсем не любите, если внушаете мне такие грустные мысли…
Граф сделал такой огорченный вид, что его тюремщик почувствовал безумный страх.
— Но это же невозможно, чтобы вы убежали!
— Извините, но я так убежден в своем выигрыше, что даже намерен увести с собой Лабранша.
— А вот этому я уж никак не поверю!
— Почему?
— Потому что я сейчас же освобожу вас от его присутствия.
Он тут же крикнул в дверь:
— Эй, уведите эту собаку и привяжите в ее конуре!
Лабранш исчез. Торжествуя, что наконец, удалось показать свою власть, негодяй обратился к пленному:
— Теперь я уверен, что с одной стороны вы не сдержите слова…
Подавив взрыв негодования, Кожоль улыбнулся.
— Это уж совсем нелюбезно с вашей стороны: лишать меня моего камердинера…
— Я вам его заменю, — насмешливо сказал тюремщик.
— Возможно ли! — восторженно вскричал Пьер, лицо которого прямо-таки засветилось от удовольствия.
— Уверяю вас!
— О таком счастье я даже мечтать не смел!
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Будьте уверены, что я не спущу с вас глаз, — рассвирепел негодяй.
И он вышел, преследуемый взрывами хохота молодого человека.
Ангелочек сдержал слово. Каждый час он врывался к заключенному, постоянно кутившему и отказывавшемуся от свидания с Точильщиком.
В конце недели у графа поломались часы, видимо, не без участия Ангелочка. Теперь он не мог следить за сменой дня и ночи.
Пьер составлял планы побега. Конечно, бежать надо, было только через дверь, так как другого пути просто не существовало. Но тут требовалась какая-то хитрость. А он все еще ничего не мог придумать…
Ангелочек торжествовал. Молчание пленного он принимал за сломленную волю.
— Я думаю, — хохотал он, — что еще не посеяна пенька для веревки, на которой меня должны вздернуть!
— Ты будешь повешен, — отвечал граф.
— В таком случае — накануне моего столетия!
Ангелочек был так уверен в своей победе, что решил быть великодушным.
— Честное слово, мне жаль Лабранша. Бедняга чахнет в своей конуре. Я пришлю его вам. Это придаст ему бодрости. Ведь вы же должны забрать его с собой…
Пять минут спустя явился Лабранш.
— Я думал, что граф давно ушел, — сухо сказал он.
— Ищу средство.
— Много же вам на это требуется времени.
— Да ведь я здесь совсем недавно, — удивился молодой человек.
— Вы здесь уже десять месяцев.
Кожоль подпрыгнул от изумления. Он подумал о Бералеке.
— Если он пришел в себя, так считает, что я мертв.
Он представил себе Елену, из-за которой он находился здесь. Подумал о том, что за десять месяцев она могла разыскать Ивона и узнать от него, что на свидании был не он…
— Пусть это стоит мне жизни, но я должен бежать!