— Как вы выбрались из подземелья Генюка? — спросил он.
— Нам удалось найти запасной выход, мы видели, как вы бежали от синих.
— Через полчаса я вернулся, чтобы вас освободить, но нашел погреб пустым. Вы ушли с молодым человеком.
Елена, испугавшись за Ивона, равнодушно спросила:
— Молодой человек? Право, я не могу утверждать этого. В погребе было темно.
— Но потом вы могли определить возраст своего спутника?
— Была еще ночь.
— Ночь была довольно светлой. Меня ведь вы узнали, когда я бежал от синих!
— Мне не пришло в голову смотреть на этого человека.
— При вас Генюк сказал, что ему двадцать четыре года.
— Я не обратила на это внимания.
Шарль понял, что девушка уклонялась от этой темы. Он продолжал тем же тоном:
— Пусть так. Но за время долгого пути днем вы видели его лицо.
Елена поняла, что хитрить бесполезно, и сухо сказала:
— Да, это был молодой человек. Что дальше?
— Его имя?
— Не знаю.
Шарль пристально взглянул на нее.
— Вы его любите?
— О, подобный вопрос…
— Вы его любите? — повторил Шарль отрывисто.
Елена подумала об опасности, которую могла навлечь на Ивона.
— Нет, — твердо отвечала она.
Этот тон, казалось, успокоил разносчика, потому что он прибавил:
— Тем лучше!
Потом продолжал более мягко:
— Мадемуазель, когда ваш дедушка поручал вас мне перед взятием Савенея, я поклялся охранять вас. Я спас вас от гусар. Целую ночь я нес вас на руках, когда вы были в обмороке. Когда вы спали, я сторожил ваш сон. У Генюка я успел спасти вас, отправив в погреб. Я предпочел подвергнуться опасности, чтобы охранять вас… Как только я спасся, первая моя мысль была о вас, и я вернулся по своим следам, чтобы вас освободить…
После минутного молчания Шарль продолжал:
— Хорошо ли я поступил, делая это, мадемуазель?
— Да, — искренне призналась Елена. И все-таки она чувствовала к нему какое-то инстинктивное отвращение.
— Как вы думаете, заслуживает ли мое поведение награды?
— Мне жаль, но война отняла у меня все мое состояние.
Разносчик улыбнулся.
— О, мне нужно не золото. Я хочу другой награды.
Елена молчала.
— То, что я хочу от вас потребовать, — продолжал Шарль, — может показаться вам весьма странным…
— Говорите.
После некоторого колебания он сказал серьезно:
— Мадемуазель, я хочу располагать тремя годами вашей жизни!
При этом удивительном требовании Елена удивленно вскинула глаза.
— С какой целью? — спросила она.
— Вы не должны об этом знать. Возможно, что этот срок пройдет, а я так и не использую вас для своих целей. Тогда вы будете свободны. Но может случиться, что завтра или даже накануне последнего дня нашего договора я выставлю вам требование, которому вы обязаны подчиниться… Словом, в этот срок я по своей воле буду располагать вашей свободой… и даже буду вправе связать вас брачными узами.
— С вами, может быть? — холодно спросила она.
— О, нет! — отвечал разносчик с улыбкой. — Не со мной, потому что тогда я не отвечаю, буду ли в состоянии сдержать слово.
— Не понимаю…
— Если вы выйдете за меня замуж, то по окончании срока нашего договора я могу… нарушить его… Между тем, связанная с другим, вы получаете полную свободу, когда пробьет последний час последнего дня.
— Каким образом?
— Самым простым… став вдовой, — сказал Шарль с улыбкой.
Этот ответ бросил ее в дрожь. Она чувствовала, что негодяй хотел сделать из нее орудие какого-то ужасного замысла, и это мрачное обещание отпустить ее при помощи вдовства доказывало, что он ни в грош не ставит человеческую жизнь.
— Нет, — сказал он, — вы именно та, которая мне нужна. Я оценил вас в минуту опасности. Вы энергичны и мужественны, несмотря на ваши шестнадцать лет. Другая не будет обладать одновременно вашей смелостью и красотой, И наконец, я не буду иметь на другую тех прав, которые имею на вас.
— Какие права? — спросила Елена голосом полным гордого негодования.
— Права на вашу признательность, от которой вы не отрекаетесь, — отвечал Шарль насмешливо.
— Не могу ли я как-нибудь иначе доказать свою признательность?
— А какие другие способы в вашем распоряжений? — цинично бросил он. — Война разорила вас и лишила всего и всех. Жизнь ваша в опасности и с минуты на минуту палач может наложить на вас свою руку. Чего же я могу от вас требовать? Может быть, вашей красоты? Но я мог владеть ею третьего дня, по дороге в Бенн. Я мог бы обесчестить вас, а потом задушить. И кто бы мне помешал?
Она слушала, бледная и дрожащая.
Разносчик продолжал:
— Почему я пощадил вас? Просто мне пришло в голову, что ваша красота может послужить лучше, чем для удовлетворения минутного желания. И я был прав. Мне нужны вы, ваша красота и энергия. Поэтому я и требую трех лет вашей молодости. Согласны вы?
Елена смотрела на него, не отвечая. Ее молчание было принято за колебание.
— Соглашайтесь, красавица, по окончании срока я возвращу вам богатство, отнятое войной!
— А если я откажусь?
— Если ты откажешься теперь, после того, как я трижды спас тебе жизнь, я заставлю тебя согласиться рано или поздно, — ответил Шарль.
— Сомневаюсь! — презрительно усмехнулась мадемуазель Валеран.
Разносчик схватил ее руки и привлек к себе. Он наклонил к ней лицо, искаженное бешенством, и хрипло произнес:
— Послушай, любезная. Если ты откажешься, то с этого дня я буду преследовать тебя на каждом шагу. В жизни всякой женщины бывает минута, когда она отдается своему злейшему врагу. Либо для того, чтобы самой избежать опасности, либо — чтобы спасти любимого человека… Эта минута наступит и для тебя.
Елена невольно подумала об Ивоне и вздрогнула.
Он тут же заметил ее волнение.
— Ага, моя хорошенькая жеманница, ты, кажется влюблена… И, без сомнения, в прекрасного спутника, им которого ты мне так и не назвала. Ну, тем лучше, я все равно узнаю его имя! Посмотрим, не прибежишь ли ты сама к мне в тот день, когда он будет в моей власти!
— Я презираю ваши угрозы, — храбро отвечала она.
— В час опасности ты не будешь так спесива и презрительна.
Затем Шарль прибавил с мрачным смехом.
— Когда я отыщу его, пусть он побережется!
Дверь отворилась, и вошел Баррасен. Он окинул Елену сальным взглядом и спросил:
— Покончили с этой малюткой?
— Молчи, скотина, — сухо ответил Шарль.
— Слушаю, хозяин, — покорно согласился тот.
И все же, несмотря на страх, у бандита сильно чесался язык.
— Я забыл сказать вам, — заявил он, — что когда мы заворачивали за угол, вдову встретил человек с пренеприятной физиономией и пошел с ней рядом.
— Кто такой?
— Лицо кошачье. Я заметил, что старушка побледнела, как чепец на ее голове.
Елена, которая равнодушно слушала разговор, вдруг почувствовала смутное беспокойство.
— Что он говорил? — спросил Шарль.
— Я слышал ее ответ: «Да, гражданин Жан Буэ».
— Жан Буэ! — воскликнул Шарль.
И, обращаясь с жесткой улыбкой к Елене, он сказал:
— Вот, моя гордячка! Этот гость очень кстати, он быстро подвинет мои дела!
Наклонившись к девушке, он шепнул ей на ухо так, чтобы Баррасен не слышал:
— Я сказал тебе, что в жизни каждой женщины есть минута, когда она отдается злейшему врагу или чтобы спасти себя, или того, которого любит…
Елена подняла голову.
— Что вы хотите сказать? — спросила она.
Баррасен в это время открывал дверь.
— Бежим, вот они! — крикнул он.
И он исчез.
Разносчик быстро направился к двери, и когда был уже на пороге, обернулся, чтобы ответить на ее вопрос.
— А то, моя милая, что этот Жан Буэ несет тебе смертельную опасность. А я займусь твоим возлюбленным…
Оставшись одна, Елена старалась вспомнить, где она слышала имя Жана Буэ.
Вдруг ее передернуло. Она вспомнила, что говорил молодой шуан при переходе в Ренн об этом человеке, одном из двенадцати судей Пошоля.
В ее памяти возникла фраза: «Боже избави вас повстречаться с Жаном Буэ, который еще полгода назад не вставал с постели, пока стирали его единственную рубашку, а теперь он обладает миллионом, украденным у жертв».
Елена тут же вспомнила и конец фразы: «Кутила и любит приволокнуться за женской юбкой, но тотчас же срубает ей голову, когда устанет веселиться».
Перекрестясь, она покорно прошептала:
— Да, приближается опасность…
Дверь отворилась, и вдова, пропуская гостя вперед, сказала:
— Войди, гражданин Буэ. Твой приход — большая честь для моего скромного дома.
ГЛАВА 20
Прежде, чем продолжать наш рассказ, нужно объяснить, каким образом Баррасен стал вассалом Шарля.
Бандит хорошо понимал, что он в безопасности только в городе, несмотря на прибывшее из Парижа предписание о его аресте. Взвесив все шансы, он, наконец, принял решение.
— Конечно же, мне спокойнее будет в городе. Сначала я доберусь до Ренна, потом перееду в Брест…
Он окинул взглядом лежащие на тележке товары.
— Отлично! — сказал он. — Сколочу же я денежки по приезде в Ренн! А потом отыщу двух-трех стоящих молодцов и с ними — за дело!
Возле телеги раздался крик совы — призыв шуанов.
Осторожный Баррасен остановил свою лошадь и сошел на землю. На дороге никого не было. Вдали раздавались крики шуанов. Он опять влез на повозку, но едва уселся на сиденье, как тот же крик повторился очень близко и с переливом, вероятно, заключавший в себе особый смысл.
Он стегнул кнутом исхудалую лошадь, и та понеслась вялой рысью. Через пятнадцать минут Баррасен успокоился и продолжал свой монолог:
— В самом деле, чего мне бояться со стороны этих людей? Если мне грозит неприятность, то конечно, от того, у кого я стащил повозку. Он, должно быть, проспал в кухне, где я оставил его вчера, а я, не отдыхая, шел вперед всю ночь. Когда он проснулся сегодня утром, я уже слишком далеко отъехал для того, чтобы он мог догнать меня. Ну, смелей!