Ангелочек покачал головой с лукавым видом.
— Дураки эти синие! Они воображают, что завладели всем, когда буржуа говорит им: «У меня больше ничего нет». Они не умеют развязывать им языки!
— А вы воображаете, что буржуа расскажет о местах, куда зарывают мешки?
— Да, если вынудить его говорить…
— Напоив сначала?
— Нет, выспрашивать надо у хорошего огонька, куда всунуть его ноги.
— A-а…
— Главарь хорошо знает места, куда можно обратиться. Нет ни одного дома в городе, которого бы он не знал!
— Так он свободно разгуливает по городу?
— Да, благодаря хитрости, которая подтверждает его прозвище.
— А как прозвище Шарля?
— С тех пор, как он командует шайкой, его прозвали Точильщик. С помощью точильного колеса он проникает в города и подсматривает за синими.
Гигант встрепенулся. Некоторое беспокойство овладело им.
— А дележ? — спросил он. — Как его производят у Точильщика?
— Я полагаю, что на четыре части.
— Хорошо, допустим, четыре части…
— Он берет одну за саму идею…
— Это справедливо, — согласился гигант.
— Вторую он берет за то, что изучил дело.
— А-а! — произнес Баррасен с уже меньшим жаром.
— Третью он берет, как начальник.
— О-о-о!
— Что касается четвертой…
— Он ее оставляет другим, не так ли?
— Нет, не совсем. Он делит ее на две части: одну — для товарищей, а другую для себя… Вот и конец дележу!
— И это допускается? — спросил взбешенный Баррасен.
— Однажды, некто, прозванный Прытким, решил, что получил слишком малую долю и стал требовать еще…
— И что же?
— Пуля в лоб…
— Ангелочек! — послышался голос Точильщика.
Ангелочек бросился на зов.
— Ты отправляешься в гостиницу Нуаро, откуда мы привели этого дылду. Возьми там телегу и поезжай в ней на площадь Рынка.
Отпустив Ангелочка, шуан направился к Баррасену, бормоча себе под нос:
— С тобой, скотина, я не буду ждать часа дележа, когда миллионы будут в моих руках.
В свою очередь гигант, глядя на приближающегося Точильщика, ворчал:
— Ты, малютка, не облизывайся заранее на сокровища Дюбарри. У тебя слишком прожорливый аппетит.
— Баррасен, мы идем в Ренн, — заявил Шарль.
— Зачем?
— Отыскивать нашу женщину.
— Думаю, это непросто…
— Что ты скажешь о той, которую видел у Генюка?
— Ничего не скажешь, лакомый кусочек!
ГЛАВА 21
Низкорослый, щуплый, с похотливым выражением глаз и тонкими губами — вот портрет Жана Буэ.
Несмотря на внешнее спокойствие, вдова, вводя под свой кров такого гостя, внутренне замирала от ужаса. Страх несчастной женщины был вызван той репутацией, которую Жан Буэ приобрел себе в Ренне. Город трепетал перед этим президентом своего революционного судилища.
Будучи правой рукой кровожадного проконсула Пошоля, этот экс-патер оставил свое духовное звание, столь оскверненное им, и предался чудовищным излишествам жестокости и сладострастия. Оказывала ли женщина склонность к этому отвратительному сатиру или нет — результат был один. Окончательной развязкой страсти Буэ к женщине был эшафот для бедняжки.
Лишь только Жан Буэ вошел в лавочку, как направился в тот угол, где стояла Елена, и бросил на нее пристальный взгляд.
При виде этого гнусного лица, на котором необузданный порок оставил свою печать, холод пробежал по телу девушки, и она пробормотала:
— Матерь Божья, защити меня!
С минуту Буэ рассматривал прекрасное создание. Звериная страсть закипала в нем. Он обратился к лавочнице с вкрадчивым вопросом:
— Как же это так, гражданка Бюжар? Ты до сих пор мне ничего не говорила об этой восхитительной девушке. Сегодня утром я впервые увидел ее на рыночной площади…
— Моя племянница только что приехала в Ренн, гражданин президент.
— Так это твоя племянница?
Чтобы избежать взгляда Буэ, Елена принялась приводить в порядок кипы товаров. Она была одета на манер бретонских крестьянок; короткие рукава платья только вверху закрывали ее руки, Буэ протянул к ней руку. Елена рванулась в сторону с неодолимым отвращением. Она бы дала пощечину бесстыдному нахалу, если бы дрожащая от страха лавочница не подала ей знак, чтобы она вела себя благоразумнее.
— Ого, — произнес судья, — посмотри-ка, Бюжар, какая она недотрога, твоя племянница!
— Ах, гражданин президент! Она еще немного дика… но она исправится…
— Скажи лучше, что ее исправят. Жаль, если красавица останется дикаркой, — цинично произнес Буэ.
Обе женщины обменялись взглядами, полными отчаяния.
— Откуда же приехала твоя племянница? — спросил судья, продолжая жадно разглядывать девушку.
— Она приехала из Пуансе, гражданин президент. Шуаны убили ее родителей, истинных республиканцев. Я приняла к себе сироту в надежде, что помогу ей пристроиться куда-нибудь…
Произнеся эту фразу, вдова спохватилась, но было поздно.
— А, ты хочешь ее пристроить? Так я возьму на себя эту обязанность, — подхватил Буэ.
У вдовы отнялся язык.
— Я предложу ей превосходное место. Работы там немного… Это место надсмотрщицы за домашней прислугой. Это довольно легкая обязанность — не правда ли?
— Да, да! — пробормотала вдова, которая уже поняла, на что намекал судья.
— Ну, раз ты согласна со мной, я сегодня же беру с собой эту девушку. Ты, вероятно, догадываешься, что я хочу пристроить ее в своем доме?
— Сердечное вам спасибо, гражданин президент! Но ведь моя племянница — бедная крестьянка, она так мало привыкла к городской жизни…
Не смея отвечать прямым отказом, вдова начала придумывать косвенные пути спасения девушки.
— Ах, господин судья, если вы обещаете, быть снисходительным к ее первым невольным ошибкам, я охотно согласилась бы на ваше предложение. Только позвольте ей поразвлечься маленьким путешествием, и тогда дня через три-четыре, я вам ее доставлю.
— Нет, нет, — произнес Буэ, — ты, пожалуй, еще скажешь мне тогда, что твоей племяннице не нравится жизнь в Ренне и что она хочет уехать. Я хочу быть ей полезным даже независимо от твоей воли. Собери-ка ее вещички!
Елена безмолвно слушала разговор, решавший ее судьбу. Она понимала, что ее смерть неизбежна. Она понимала, что в любом случае президент будет ее преследовать.
— Видите ли, господин президент, — произнесла, наконец, вдова, — я должна сказать, что не согласна принять место, которое вы предлагаете моей племяннице.
Молния гнева сверкнула в глазах Буэ, однако он сумел овладеть собой.
— Почему же это, Бюжар? — спросил он вкрадчиво.
Мнимая тетка наклонилась к уху судьи, будто она не хотела, чтобы ее предположение услышала молодая девушка, и шепотом произнесла:
— Говорят, вы любите шутки шутить, а потому молодой девушке жить у вас… несколько неприлично.
— Мало ли что там болтают!
— Конечно, но уже и половины этой молвы достаточно, чтобы испугать бедную девушку…
— Оставь. Пусть злые языки болтают, что хотят. Ведь если слушать все эти сплетни… Знаешь ли ты, какая о тебе носится молва?
— Нет, — отвечала Бюжар.
— Мне уши прожужжали, что ты только мнимая республиканка и что общаешься с шуанами.
— Вот уж чистая ложь! — вскричала женщина, задрожав от страха.
— Да, но ведь и половины молвы достаточно, чтобы отправить тебя на гильотину…
Вдова почувствовала, что находится в руках судьи, и он забавляется ею, как кошка мышкой. Отказ стоил бы ей жизни, но она все-таки решила спасти девушку.
— Ну, милая Бюжар, ты одумалась? — спросил президент с насмешливой улыбкой.
Мадемуазель Валеран все это слышала. Она отказалась принять жертву вдовы, и в ту минуту, когда та решила пойти на нее, она остановила ее словами:
— Дорогая тетушка, зачем же мешать добрым намерениям гражданина относительно меня?
Вдова бросила на нее изумленный взгляд.
— Ты недавно говорила мне, — продолжала Елена, — что у меня нет способностей заниматься торговлей. Давай же я воспользуюсь случаем, который дает мне хорошее место у гражданина… которого ты так превозносила.
— Ну вот видишь! Малютка умнее тебя, — с торжеством воскликнул негодяй.
Обе женщины вышли собрать вещи. Пользуясь этой минутой, Елена обняла вдову.
— Милая Бюжар, — сказала она. — Отказ погубит вас; а меня не спасет. Я пойду с этим человеком и одна буду его жертвой…
Взяв свой маленький узелок, она вышла к судье.
— Идем, — резко скомандовал Буэ, спешивший завладеть добычей.
Целуя в последний раз свою мнимую тетку, мадемуазель Валеран прошептала ей на ухо:
— Если увидите Ивона, скройте от него истину, скажите, что я оставила Ренн. Я не хочу, чтобы он подвергался опасности, пытаясь освободить меня.
Затем она спокойно пошла за судьей.
Через некоторое время за углом послышались энергичные ругательства:
— Тысяча чертей, — гремел голос Баррасена. — Это животное утащило малютку!
— Успокойся. Наоборот, ее согласие уйти с этим негодяем нам еще пригодится.
— Да, но как ее отыскать?
— Черт побери! Да мы пойдем к судье. У меня есть с ним старые счеты, — отвечал Точильщик.
С той минуты, как Жан Буэ вошел к лавочнице, два компаньона стояли на страже.
Но мы оставим Точильщика и его товарищей и последуем за президентом и Еленой.
Жилище судьи находилось в одной из лучших частей города. Это был великолепный дом, отнятый судьей у одной из его жертв.
Лишь только дверь захлопнулась за девушкой, тон негодяя переменился.
— Послушай, моя прелесть, — сказал он. — Перед тем, как ты вступишь в должность, я должен тебя предупредить, что не терплю ни притворщиц, ни тигриц. Сегодня вечером я расскажу тебе остальное…
И так как было рабочее время, то он вышел, приказав проводить Елену в отведенную ей комнату.
Войдя в комнату, она осмотрела дверь. На ней не было ни одного засова.
В ожидании вечера, когда Жан Буэ должен был возвратиться домой, Елена внимательно осмотрела дом. Он был построен для весьма многочисленной семьи, отправленной хищником на эшафот. Все было печально и угрюмо в этом громадном доме. Шесть человек из прежней прислуги, оставшихся при Буэ из страха, бродили из комнаты в комнату, как тени усопших, боясь даже звука собственных шагов. Когда Елена осматривала залы, они глядели на нее с жалостью и состраданием.