Подойдя к дому, офицеры пожелали представиться хозяину.
— Гражданин не может вас принять.
— Почему?
— Десять минут назад его разбил удар… когда он выходил из-за стола… он как раз беседовал с дамой… — сбивчиво отвечал слуга.
— А эта дама молода? — спросил красивый юноша с каштановыми волосами.
— Лет шестнадцати.
— Красива?
— Необыкновенно, — отвечал слуга.
Офицер обратился к товарищам.
— Вот как? С ним случился удар после обеда… во время беседы с очаровательной женщиной? Что вы скажете об этом судье?
— Должно быть, забубенная голова и волокита, — дружно ответил хор офицеров и покатился со смеху.
Красивый юноша обратился к лакею.
— Так как твой господин болен, то представь нас хозяйке!
ГЛАВА 22
Расставшись с Еленой, Ивон беспрепятственно выбрался из Ренна.
«Куда мне идти?» — подумал он, оглядывая пустынную местность.
Зарождающаяся любовь притупила память о дружбе. Но, оставшись один, он вспомнил своего товарища детских игр.
— Я должен вернуться в Лаваль, где остался мой дорогой Кожоль. Только он может рассеять мою тревогу по поводу Елены.
Он тяжело вздохнул.
— Бог знает, когда я теперь ее увижу…
…Кожоль помещен был у хлебопека Симона, который, подобно вдове в Ренне, был тайным агентом шуанов.
От городских ворот до дома булочника Бералек почти никого не встретил, улица была пустынна. Представившись Симону, он спросил о причине этого безлюдья.
— О, — отвечал тот, — вы не могли выбрать более удобной минуты, чтобы тайком войти в город, потому что весь народ хлынул на площадь смотреть на казнь несчастного генерала, принца Талмона.
Талмон, командовавший отрядом, в котором служили Ивон и Кожоль, был взят в плен синими у самых ворот Лаваля, и в этот день он шел на эшафот.
— А ваш раненый? — осведомился Ивон.
— По-прежнему весел. Впрочем, он несколько раз спрашивал о вас. Сегодня, например, шутки ради, он потребовал мадам Триго.
— Что это за Триго?
— Старая ворожея шуанов, о которой я ему когда-то рассказал. С тех пор он замучил меня, требуя, чтобы я привел к нему эту гадалку. Она теперь у него.
Убежищем Кожоля служила узкая комната, встроенная между двумя стенами домов, с замаскированным входом.
При виде друга раненый вскрикнул от радости.
— Очень кстати, мой милый Ивон!
Обращаясь к старухе, сидевшей у его постели, Кожоль сказал:
— Вот, дорогая Триго, еще один экземпляр для вашего изучения! Ивон, дай скорее руку, ты узнаешь свою судьбу!
Бералек протянул свою ладонь, которую ворожея молча осмотрела.
— Вы очень хотите узнать свое будущее? — важно спросила Триго.
— Уж не думаешь ли ты, что он протянул руку для милостыни, — возмутился больной.
— Говорите, — сказал Ивон.
— Сколько вам лет? — спросила Триго.
— Двадцать четыре.
— Вы умрете на эшафоте, не достигнув тридцати шести лет.
— Вот как? — воскликнул Кожоль. — Да ты читаешь его судьбу по моей жизненной книге!
— Пусть будет эшафот, если так хочет судьба.
— Не только судьба этого хочет, — прибавила гадалка, изучая линии его руки.
— Кто же еще?
— Вы сами. Вы можете быть спасены, но погибнете, если на дороге к спасению вы не воспользуетесь величайшим блаженством, которое вам предоставится.
— Так что тебе грозит эшафот по собственному желанию! Да, это очень мило! У тебя в запасе есть еще десяток лет, чтобы сделать свой выбор, — смеялся Кожоль.
Встав, чтобы проститься, ворожея, обратилась к молодому скептику:
— Напрасно вы смеетесь, — сказала она, — участь вашего друга зависит от него самого… а если вы не верите, не мешайте верить другому.
— Но я верю, верю, добрая старушка, — ответил, хохоча, Кожоль.
— Что она хотела сказать этим? — спросил Ивон после ухода Триго.
— Откуда мне знать? То, что она тебе наговорила, гораздо понятнее, чем ее предсказание мне!
— Что же она тебе сказала?
— Что я подставлю под топор шею…
— Но это очень понятно, — прервал шевалье.
— Постой, дай окончить… что я подставлю под топор шею другого!.. Мне срежут чужую шею! Что ты на это скажешь?
— Это странно!
— Разве только мне подменят голову во время сна, а иначе я не знаю, как оправдать предсказание Триго.
Впечатление, произведенное предсказанием старухи, скоро забылось, и Бералек начал расспрашивать больного.
— Как твоя рана?
— Я скоро буду уходить, — отвечал Кожоль, которому штык проткнул бедро.
— Мы вместе пустимся в дорогу. Я останусь до твоего выздоровления.
— Теперь твоя очередь отвечать, — весело сказал Кожоль. — Чем ты занимался, когда мы расстались?
Бералек рассказал, как он упал от усталости близ дороги в ров, откуда его вытащил Генюк. Он рассказал о подземелье, в котором пробыл без света с молодой девушкой, о выходе оттуда и о путешествии в Ренн.
— Она хорошенькая?
Бералек так расписал красоту Елены, что удивленный Пьер сказал:
— Можно подумать, что ты влюблен!
— Да, я влюблен, как безумный!
Граф воскликнул:
— Ну вот случай!.. Я получил удар штыком… ты — любовь. Оба мы ранены. Вот и попались! Я-то от своей раны оправлюсь, а ты теперь не годишься для той мести синим, которую я придумал!
— Ты ошибаешься, я для того и вернулся!
— Да, дружище, сейчас не самая благоприятная минута для того, чтобы связывать себя женщинами.
Ивон засмеялся и отвечал:
— Ты сам, Пьер, разве не связан женщинами?
— Какими?
— Сестрой и матерью.
— Когда я понял, что дело заходит далеко, то оставил их в Крюне, в верном доме, на попечении старого слуги нашего семейства — Лабранша. Так что мне ничто не мешает.
— Ты увидишь, что любовь не помешает мне громить синих.
— Но я в отчаянии, что у меня будет друг-меланхолик. Я буду тревожно спрашивать: «Что с тобой, Ивон?», а мне будут отвечать: «Я думаю о ней!». Это будет забавно… К тому же лить слезу можно будет в дуло ружья…
Бералек невольно улыбнулся и сказал:
— Поправляйся сначала, болтун, еще успеешь наплакаться.
…Выздоровление шло гораздо медленнее, чем ожидал Пьер. Только месяц спустя он почувствовал в себе достаточно сил, чтобы предпринять путешествие.
Начались совещания с булочником Симоном.
— Куда вы хотите направиться? — спрашивал добряк.
— Конечно, туда, где дерутся с синими, — отвечал Кожоль.
— Вернемся в Вандею, где еще держатся Шаретт и Стофлет, — предложил Ивон.
Булочник скорчил презрительную мину.
— Да, правда, в Вандее еще дерутся, но это чепуха по сравнению, с тем, что я вам предложу…
— Посмотрим, — сказал с любопытством граф.
— Многие вандейцы, избежавшие смерти, не вернулись, а предпочли остаться в Бретани и действовать вместе с шуанами. Вы это знаете, не так ли?
— Да, — сказали молодые люди.
— К тому де они избрали себе храбрых и надежных вождей.
— Вот такого-то вождя нам и подавай, — подтвердил Пьер.
— Ну! Так я думаю отослать вас к самому хитрому. Как булочник, я когда-то вел дела с одним мельником, сын которого сделался замечательным малым. Я вас отошлю к Жоржу Кадудалю, а он хорошо принимает тех, кто приходит от старого друга его отца.
— Подавай же нам своего Кадудаля, — сказал Кожоль.
Симон продолжал:
— Синие подрядили меня на поставку двух телег муки для конвоя съестных припасов, отсылаемых в гарнизон Фужер. Так как они всегда забывают уплатить за муку, я решил вернуть свое добро и предупредил Кадудаля о проезде конвоя, и он встретит его со стороны Витре. Я дал ему знать, что лошадьми будут править два друга, которых я ему посылаю. Теперь Жорж ждет вас. В минуту нападения на конвой вы свернете в нужную сторону.
— Отлично, — воскликнул граф.
Вечером молодые люди, тщательно переодетые, поехали с конвоем.
Час спустя Ивон и Пьер вступили в войско Жоржа, состоявшее частью из вернувшихся эмигрантов, частью — из вандейцев.
Поход этот пока не ознаменовался никакими серьезными сражениями. Надо было ждать минуты всеобщего восстания, подготавливаемого Пюизе. Главнокомандующий понял необходимость овладеть городом в то время, как должен был вспыхнуть бунт, и отдал приказ окружить Ренн, чтобы вторгнуться туда при первом сигнале.
Время шло медленно для влюбленного Бералека. Прошло уже два месяца со времени его разлуки с мадемуазель Валеран. Как ей живется? Не грозит ли ей опасность?
Он сидел на краю рва, углубленный в мысли об Елене. Его мечтания были прерваны легким ударом по плечу и голосом, спрашивающим:
— Что с тобой, Ивон?
Бералек машинально ответил:
— Я думаю о ней.
Взрыв гомерического хохота заставил его обернуться. Кожоль заикался от смеха.
— Не предсказывал ли я! Вопрос и ответ… все точно!
Но, взглянув на друга повнимательней, граф перестал смеяться.
— Прости, Ивон, я неудачно пошутил, — сказал он.
Шевалье, тронутый раскаяньем Пьера, протянул ему руку и прошептал:
— Как давно я не видел ее…
— Да кто же мешает нанести ей визит?
— Как можно думать об этом! Город наполнен неприятелем, ворота бдительно охраняются…
— Если ворота заперты, проникни в город со стороны Вилены! Ты, вероятно, найдешь какую-нибудь лодку или просто доску и на ней пустишься по течению реки…
— Сегодня же вечером я буду в Ренне, — оживился Ивон.
— Кажется, мог бы сказать: «Мы будем».
— Ты тоже пойдешь, Пьер?
— Неужели ты воображаешь, что я отпущу тебя одного? Если мы решили делить все пополам, то…
Потом он поспешно прибавил:
— Все, кроме красоток…
— Хорошо, пойдем вместе вечером…
Получив согласие Кадудаля, который воспользовался этим случаем, чтобы узнать положение дел в городе, молодые люди вышли из лагеря вечером. Поднявшись вверх по Вилене, они добыли утлую лодочку. Усевшись в нее, они поплыли к городу.
Пристань Вилены охранялась двумя большими барками, стоявшими на якоре. Караул наблюдал за проходом, образованным расстоянием между ними, причем, оно было столь небольшим, что часовые могли переговариваться шепотом.