— Отлично! Ты на волне красноречия, поэтому продолжай, Ангелочек, я в восторге от твоих речей, — отвечал Кожоль.
— Итак, Точильщик, думая удовлетворить ваше тайное желание, я уже не помню, как его назвал… не могу вспомнить слова…
— Насилие. Ты сказал — насилие…
— Да, вот именно так.
— Так ты получил приказ заняться этим?
— Именно.
— И как же ты примешься за дело?
— Я стою за кроткие и простые меры. Не угодно ли вам выслушать мою программу?
— С удовольствием!
— Я введу сюда несколько товарищей, чтоб… поддержать графа.
— Ну меня поддержат, а дальше?
— Я деликатно разую господина, чтобы было удобнее во время операции…
— Ну так давай сейчас туфли!
— Хотелось бы, господин, но, к сожалению, здесь нет туфель… Но чтобы вы не простудились, я заменю туфли жаровней с раскаленными углями.
Все это было высказано Ангелочком самым спокойным тоном.
Молодой человек восхитился:
— Чтобы избежать простуды ног, твой способ превосходен!
— Из-за ног часто случается насморк, — произнес Ангелочек самым добродушным образом.
— Это и есть то маленькое сообщение, которое должно было дать мне золотые сны?
— Сколько людей засыпает, не зная, что их ждет при пробуждении!
— А когда же ты придешь поиграть в эту игру?
Ангелочек улыбнулся.
— Мы подождем вашего пробуждения, а потом — к вашим услугам.
Далее он прибавил:
— Я позабочусь, чтобы угли не чадили, а то можно угореть…
Ангелочек вдруг смолк. Губы его замерли, глаза выкатились, а ноги задрожали в конвульсиях.
Кожоль увидел две руки, сжавшие шею разбойника. А из-за хрипевшего в агонии Ангелочка, показалась голова Ивона Бералека…
…Предоставив Лебику возможность бежать, шевалье рассчитал верно. Застигнутый мгновенным сном, гигант допустил промах, на который и рассчитывал Ивон.
Ивон, в сопровождении товарищей спустившись в погреб, громко расхохотался.
— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!
Зрелище было довольно забавным.
Мы уже говорили, что второй подвал служил когда-то пекарней. В углу его стояла огромная печь. Теперь из отверстия печи высовывались только огромные ноги гиганта, причем совершенно неподвижные.
Через эту печь и вел ход. Лебик, уснувший на полдороге, указал им путь!
— Еще бы немного, и мошенник улепетнул бы, — произнес Сен-Режан.
Лебика с большим трудом вытащили из печи.
— Сначала его надо хорошенько связать, а потом пусть храпит дальше, — предложил Сен-Режан.
— Тсс, — вдруг произнес Ивон.
Нагнувшись к отверстию печи, Бералек почувствовал, что ему ударил в лицо сырой воздух. Он тихо сказал своим товарищам:
— Прежде, чем уснуть, Лебик оказал нам услугу.
— Какую?
— Он нажал пружины внутренней дверцы. В поисках этого запора мы могли наделать шуму и тем привлечь внимание врага. Тише!
Тишину нарушал только храп.
— Отнесите его в мансарду и поручите надзору Карбона и его людей, — скомандовал Бералек.
— Карбона нет, — отвечал Сен-Режан. — Вы забываете, что сами поручили ему отвести мадам Сюрко в убежище.
— Да, действительно…
Шевалье, боясь за безопасность вдовы, решил удалить ее из этого дома, который с минуты на минуту мог стать театром военных действий. Лоретта согласилась, и в полночь, под охраной Карбона, она отправилась в одно из многочисленных убежищ аббата.
Четыре человека подняли спящего и направились к мансарде.
— Теперь перейдем к неприятелю, — сказал Сен-Режан, направляясь к печи.
— Нет, — остановил его Бералек, — прежде, чем лезть в неизвестность, надо ее изучить.
По примеру Лебика шевалье залез в печь. Снабженный глухим фонарем, свет которого был тщательно скрыт, Ивон замер, прислушиваясь. Ни один звук не долетал до него.
Он открыл фонарь и осмотрелся. Это был совершенно пустой подвал. Направо был виден другой, тоже с голыми стенами. Из этого подвала вел коридор, куда и направился молодой человек.
Сделав три шага, он внезапно остановился и поспешно закрыл фонарь.
На противоположной стороне сверкнул свет, и звук глухих голосов донесся до его слуха.
Поставив фонарь на землю, он взял в обе руки по пистолету, и очень осторожно приближался к свету, мерцавшему вдали.
— Дьявольщина! — прошептал он.
Двое людей шли с противоположного конца. У одного из них в руке была свеча. Приближавшийся огонек ясно осветил все подробности. Он увидел, что тот, со свечой в руке, вел человека с повязкой на глазах.
Подняв пистолет, он прицелился в конвойного. Парочка приближалась. Но они остановились на полдороге перед одной из дверей, выходивших в коридор.
— Ступай, старый, в свою конуру. Можешь не снимать повязку, это избавит тебя от простуды глаз…
Пленник спросил:
— Вы придете завтра отворить мне пораньше, не так ли, Ангелочек? Графу могут понадобиться мои услуги.
— Завтра я сам берусь одеть его… и особенно обуть… потеплее. Его ждет приятное пробуждение, твоего графа Кожоля!
При имени друга Ивой чуть было не бросился на Ангелочка. Но его остановило то, что он не знал численности врагов и места заключения графа.
— Разве вы хотите мучить его, как меня? — спросил пленный.
— Что делать, если вы одного поля…
Ангелочек запер Лабранша в его подвале и направился к помещению Кожоля, не подозревая, что по его следам шел под прикрытием темноты неумолимый враг.
Мрачный коридор вел к погребу, откуда светился огонек. При свете фонаря он увидел шестерых людей, лежавших на соломе. Это была комната сторожей графа.
Ивон остановился в тени коридора.
Подойдя к лежащим, Ангелочек обратился к ним:
— Вы можете идти спать. Теперь три часа утра. Точильщик на охоте у какого-то фермера.
Он вошел к Кожолю.
Шевалье проскользнул за ним и сделал то, что уже известно читателю.
Через три секунды они уже были в коридоре.
— Положи руки мне на плечи и следуй за мной, — прошептал Бералек Кожолю.
В конце коридора Ивон нащупал ногой свой фонарь и поднял его, чтобы отыскать входное отверстие.
— Прошу, — сказал он графу, когда они были уже перед выходом.
Затем он пролез сам. И тут до него донеслись яростные крики.
Это кричали бандиты, обнаружившие труп Ангелочка.
— Как раз вовремя, — шепнул Ивон, когда они с Кожолем вылезли из печи, у которой стояли товарищи.
Друзья упали в объятия друг другу.
— Есть ли у тебя лошади? — спросил граф.
— А зачем?
— Чтобы до рассвета быть в Париже.
— В Париже? Милый мой, да ведь мы в Париже, на улице Мон-Блан!
Кожоль захохотал.
— Эти шутники сильно повредили репутации Собачьего Носа! Я считал, что мы, по крайней мере, за двадцать лье от города!
— Ты в доме номер двадцать по улице Мон-Блан.
Граф вздрогнул от изумления.
— Двадцатый номер! — воскликнул он. — Там, где косметический магазин?
— Да.
— Черт побери! Так я не ошибся одиннадцать месяцев назад, когда после этого чертова праздника, разыскивая тебя, подошел к дверям этой лавочки и обратился в какому-то громадному дьяволу! Тот полностью отрицал твое появление в этом доме.
— Этот громадный дьявол еще здесь. Ты можешь возобновить с ним знакомство, когда он проснется.
Шевалье рассказал историю своей раны и любви к госпоже Сюрко.
— И вдовушка хороша? — спросил с беспокойством Кожоль.
— Прелестна! Ты ее вскоре увидишь! Я без ума от нее, мой добрый Пьер!
— Вижу. Так ты ничего не чувствуешь больше… к той… в Ренне…
— Елена! — презрительно бросил Бералек. — О, эта подлая никогда не любила меня!
Кожоль ожидал услышать имя Елены. В долгие томительные часы своего заключения его мысль невольно обращалась к этой женщине, которую он держал в объятиях, когда она принимала его за другого.
— Так ты говоришь, что она тебя никогда не любила? Но это еще не доказано…
— Ты с ума сошел, Пьер! Я видел ее на коленях подлого Жана Буэ… и она целовала его!
— За этим, вероятно, кроется какая-то тайна…
Бералек с удивлением посмотрел на своего друга, интересовавшегося женщиной, о которой прежде почти ничего не знал.
— Хорошо, — сказал он, — но эту женщину, которую ты так защищаешь, я нашел при развратнике Баррасе, выставлявшем ее всему свету напоказ, как свою любовницу!
— Ну, часто мужчина компрометирует женщину, не дотронувшись и до ее мизинца, — возразил Кожоль, который подслушал разговор в будуаре и мог точно сказать, насколько Баррас владеет Еленой.
— Говорю тебе, она его любовница и в ее прошлом — позорные поступки. Думая, что я могу открыть ее тайны Баррасу, она подослала ко мне убийц!
— Так ты обвиняешь Елену в этом злодеянии! — возмутился граф.
— Кому же еще нужна была моя жизнь в Париже, где я пробыл всего двенадцать часов и никого не знал!
— Я могу доказать, что это не так!
— Вот как!
— Если эта женщина желала твоей смерти, зачем же она назначила тебе свидание на следующий вечер?
— Она! Назначила мне свидание?
— Да, ты исчез, а я, после долгих поисков, возвратился в отель «Страус». Хозяин подал мне записку, предназначенную тебе. Если помнишь, я принял твое имя. Думая найти твои следы, я прочел ее. Там было приглашение на встречу.
— Она узнала, что моего трупа не нашли на улицах, и эта записочка имела целью втянуть меня в новую западню!
Кожоль спросил:
— Ты совсем выбросил Елену из головы?
— Совсем.
Граф решил, что бесполезно говорить всю правду. Они заговорили о другом.
Пьер с глубоким вниманием выслушал рассказ о сокровищах, потом спросил:
— Так ты предполагаешь, что люди, похитившие меня, тоже ищут клад?
— Уверен в этом. Как иначе объяснить причину их таинственного появления в этом доме? Если бы они хотели обокрасть его, так давно бы уже это сделали. А между тем, они уже несколько лет рыщут тут.
— Кто же, кроме покойного парфюмера, мог знать о миллионах?