Девушка убежала на кухню.
Часы пробили десять.
Минуту спустя в дверь входил Точильщик.
— Право, я умираю от голода в ожидании вас!
Ошеломленный Точильщик отступил на шаг. Но сзади, перекрыв дверь стояли друзья графа. Увидев, что отступление отрезано, глаза Точильщика вспыхнули, а руки, опустившиеся в широкие карманы плаща, показались снова уже с двумя пистолетами…
— Прикажи своим людям пропустить меня, или ты будешь убит, — сказал Шарль.
Граф откинулся на спинку стула и засмеялся:
— А Пуссета? Дурак! Ты забываешь, что малютка поплатится за твои необдуманные действия! Отдай свое оружие этим господам и садись за стол. Мы потолкуем за бутылочкой вина.
В этом убийце, ужасавшем села и города своей жестокостью, было одно человеческое чувство — он был накрепко привязан к этой белокурой болтушке… При имени актрисы он повернулся к кузенам и молча подал им оружие.
В изнеможении от страшного нервного потрясения он опустился на стул и спросил глухим, дрожащим голосом:
— Что вы сделали с Пуссетой?
— Голубчик, я умираю с голоду, так позволь поскорее проглотить что-нибудь. Что за глупости! У нас, слава Богу, хватит времени поговорить о голубке.
Говоря это, молодой человек поигрывал стаканом и вилкой. Бандит в припадке ярости конвульсивно сжимал под столом ручку столового ножа.
— Знаешь, Шарль, не стесняйся. Если хочешь, я позову Розалию, она приготовит стакан флер-д-оранжевой воды… Говорят, это отличное средство для успокоения нервов.
Точильщик схватился за голову.
— Скажите же о Пуссете, ради самого неба, — бормотал он.
— Как хорошо у тебя звучит: «Ради самого неба»! Мне так и слышится голос фермера, которому ты изжарил ноги в прошлую ночь… как говорит Ангелочек. Да, кстати, знаешь, что с ним случилось?.. Мы оплакиваем его, нашего кроткого друга… Он слишком туго стянул себе шею галстуком и задохнулся.
Точильщик не отвечал. Он сидел мрачный, положив локти на стол, кусая свои кулаки, с глазами, налитыми кровью, и задыхаясь от сдержанной ярости.
— Отдай мне Пуссету, — повторил Шарль.
— Ты дал мне ее на сохранение, что ли?
— Вы ее похитили!
— Чем ты докажешь, что милая девушка не ушла добровольно, узнав, что ее возлюбленный — подлый негодяй?
Точильщик судорожно выпрямился.
— Вы лжете! — крикнул он.
— Ах ты, мразь!
— Да, лжете! Послушайте, граф… Я смертельно ненавижу вас, я сделаю все, чтобы отомстить…
— Слушай меня, — прервал его граф. — Твои злодейства не трогают меня. Рано или поздно ты за них ответишь правосудию. Я знаю, что ты неустрашим, и страх смерти не развяжет твой язык. В тебе одна, только одна, чувствительная струна… любовь к Пуссете.
— Чего же вы хотите в таком случае? На каких условиях вернете мне эту женщину?
— Я тебе продам ее.
Шарль размышлял некоторое время, пытаясь отгадать причины столь странного предложения.
— Сколько? — просил он наконец.
— Миллионы.
— Надо определить сумму.
— Столько, сколько их в сокровищнице покойного Сюрко!
— Покойного Сюрко? — переспросил Точильщик.
— Да, верного супруга прелестной женщины, которую ты счел почему-то нужным уложить однажды рядышком с моим другом.
— Но у меня нет этого сокровища!
— Желание увидеть Пуссету заставит тебя найти его.
Шарль минуту думал.
— Хорошо, я выдам это сокровище… но с двумя условиями.
— Какими?
— Первое: вы мне дадите время отыскать его.
— Сколько времени тебе понадобится?
— Три месяца.
— Много.
— Может быть, вы получите его завтра… или через месяц… или через три… Оно не лежит в кармане…
Пьер понял, что надо соглашаться.
— Согласен. Каково второе условие?
— Пока я буду искать, вы ничего не будете предпринимать против меня.
— Хорошо. Но сначала отдайте мне моего слугу Лабранша.
Точильщик покачал головой и повторил:
— Ни за что на свете!
— Но я обещал ему…
Шарль повторил:
— Ни за что на свете!
— Ну ладно, — вынужден был согласиться Кожоль.
— И пока сокровище не выдано, вы беретесь охранять Пуссету от всяких невзгод и молчать о моей тайне.
— Клянусь.
— Итак, я свободен?
— Как воздух!
Шарль направился к двери, но с полдороги вернулся и подошел к графу.
— Господин Кожоль, вы дали мне срок отыскать сокровище. Пуссета будет возвращена сразу же после… уплаты?
— Сударь, — ответил Пьер, — по истечении срока, не получив миллионы, я убью Пуссету.
Глаза Точильщика метали молнии ненависти, но он промолчал. Кожоль добавил:
— Итак, Шарль, срок — три месяца, потом, когда Пуссета будет обменена, сможешь придумать нам хорошую месть — Ивону и мне.
При этих словах Точильщик засмеялся:
— Месть… к чему? Я буду отомщен, когда выдам вам сокровища. Вы затеяли неудачную сделку, граф!
ГЛАВА 27
Когда Точильщик исчез, Кожоль обратился к своим друзьям, молча присутствовавшим при свидании.
— Что вы думаете об этом негодяе?
Гозье что-то промычал и покачал головой.
— Ты думаешь, что он не выдаст нам миллионы?
— Я нисколько не сомневаюсь в успехе. Если бы этому человеку нужно было бы для получения Пуссеты перевернуть небо и землю, он бы это сделал. Только…
— Что — только?
— Это прощание… оно предсказывает тебе и Ивону какой-то удар из-за угла.
— Ну, — возразил Пьер, — придет время — подумаем, как отразить удар!.. Кстати, какое сегодня число? Когда будет конец срока?
Гозье с минуту подумал:
— Вчера мы праздновали канун дня святого Лаврентия… Стало быть, сегодня десятое августа, а конец срока — десятое октября.
Кожоль отпустил товарищей, предварительно дав наставления.
— Вернитесь к Бералеку. Скажите ему, чтобы он поскорее поместил Пуссету в безопасное место. Пусть он спрячет ее в обществе своей обожаемой.
— Сказать Бералеку о твоем скором возвращении?
— Да, Ивон скоро увидит меня. Вы слышали о моем договоре с поджигателями? Передайте о нем Бералеку. Скажите, чтобы никаких экскурсий в погреб соседнего дома больше не было.
Выждав несколько минут, пока ушли товарищи, он направился к двери. Отворив ее, он неожиданно наткнулся на личико добродетельной Розалии, которая поджидала его в передней.
— Вы уходите? — воскликнула она.
Кожоль внимательно взглянул на нее.
— Отчего же ты не пойдешь прогуляться?
— А вдруг вернется госпожа?
— Можешь спокойно выходить. Она вернется через три месяца.
— Три месяца одна в пустом доме… А я такая трусиха!..
— Одна? Но ведь есть еще кухарка!
— Но ночью ее не бывает! Я умру от страха.
— Если бы ты вышла замуж за Матюрина, тебе нечего было бы бояться!
— Послушать вас, так от страха меня может вылечить один Матюрин, — сказала Розалия таким тоном, что Кожоль подумал: «М-да, добродетель смуглянки несколько преувеличена».
И он произнес вслух, правда, не совсем искренне:
— Если ты так боишься, то поезжай в Венсент!
…Он прошел вдоль Люксембургского дворца и очутился перед подъездом, выходившим на улицу Турнон.
— Что тебе, гражданин? — спросил толстый швейцар.
Кожоль притворился, что роется в памяти.
— Ах, я должен был записать!
— Что записать?
— Имя того, кто мне нужен… Представляете, у меня с памятью, как у копченой селедки… Того, кого я ищу, зовут… так и вертится на языке… Вы хорошо знаете даму — брюнетку, за которой прошлым летом волочился Баррас?
— А, его предпоследняя? — прервал швейцар.
«Так, — подумал Кожоль, — Елена оставила «Люксембург», но где она теперь?»
И он притворился удивленным:
— Ну не удивительно ли, они так обожали друг друга и вдруг расстались?
— И все-таки, что вам нужно?
— О, вы догадываетесь сами, счастливый плутишка! Когда я говорил вам об этой даме, я видел, как забилось ваше сердце!
— У меня? Бьется сердце? — обомлел швейцар, глядя на молодого человека вытаращенными глазами.
— Вы ее любите… не притворяйтесь скромником…
Швейцар едва не упал в обморок от изумления.
— Да я знаю только одно, что в одну прекрасную ночь она бежала из дворца!
Кожоль через минуту уже шел по улице Вожирар, говоря себе:
— По крайней мере, я знаю, что ее нет в «Люксембурге», вот и все. Что касается ее убежища, разве я не Собачий Нос? Я найду ее!
Проходя мимо дома Пуссеты, он подумал: «Прелестная женщина захватила с собой только то, что было на ней. Для трехмесячного отсутствия этого маловато. Зайду, скажу Розалии, чтобы она собрала ее вещи, а завтра заберу их».
Он вошел в дом, дверь которого была заперта только на защелку.
Весь нижний этаж был пуст.
— Куда все подевались? — удивился Кожоль.
Перед большим зеркалом в спальне стояла Розалия и примеряла на себя вещи своей хозяйки. Она вскрикнула от испуга, но успокоилась, увидев в зеркале Кожоля. Он окинул ее взглядом человека, просидевшего одиннадцать месяцев в заключении.
— Что за возгласы, — прошептал Кожоль, — кажется, ты боишься днем, так же как и ночью?
— Но ведь страх не рассуждает, — возразила девушка с лукавой усмешкой.
Мы не знаем точно, каким образом граф избавлял Розалию от страха, только выйдя из этого дома на другой день утром, он прошептал:
— Дочь, сестра… и, будем надеяться, жена тюремщика Венсенской крепости… Бог знает, что может случиться… надо везде иметь друзей…
Потом он направился на улицу Мон-Блан.
— Теперь надо точно узнать, какую роль сыграл галунщик Брикет в смерти Сюрко.
Достигнув конца моста, молодой человек свернул налево, дошел до дворца Эгалите и выбрался на улицу Ришелье. Через пять минут он был в отеле «Страус». Жаваль затрепетал от ужаса, увидев его.
— Узнаешь меня, друг мой? — спросил граф. Несчастный трус пытался скрыть свой испуг.
— Подождите-ка, — сказал он, — да… ваше лицо мне незнакомо, но…
Получив здоровенного пинка, он сразу прочистил память.