— Кажется, смерть помешала ему быть точным, — прервал Ивон. Кожоль продолжал читать:
«Миллионы зарыты в погребах, которые Сюрко в течение шести недель снимал у галунщика Брикета, в том самом отделении, которое занимал граф Кожоль в течение одиннадцати месяцев».
— Это все? — спросил Ивон.
— Нет, тут есть еще кое-что…
«Когда граф Кожоль будет читать это письмо, я буду за французской границей с Пуссетой, поэтому поручаю ему отыскать некую даму, имени которой он не желал назвать…».
— Что еще за дама? — прервал удивленный шевалье.
— По правде, не знаю. Он хотел узнать имя одной дамы, с которой, как он вообразил, я прогуливался… А так как я и сам не мог вспомнить, то ничего не мог ответить по этому поводу…
— Ну так читай дальше!
«…и передать ей следующие слова, она сумеет их понять: «Разносчик Шарль возвращает вам свободу, которой вы лишили себя, чтобы спасти любимое существо».
— Что за чепуха? — ворчал Кожоль.
— Кем бы могла быть эта женщина? — наивно спрашивал Бералек.
— Я знаю столько же, сколько и ты. Вот и все…
— Это все?
— Еще маленькая приписка. «Одновременно с выдачей миллионов я готовлю вам сюрприз, который должен отомстить за меня».
Друзья удивленно переглянулись.
— О, Господи, аббат нас ждет! Лети к нему, — сказал Кожоль, — а я помчался их выкапывать!
— Хорошо, — сказал Ивон, — но дай мне записку, в которой Пуссета прощается с мадам Сюрко.
Взяв записку, Бералек удалился.
Кожоль попрощался с умершей и тоже вышел.
Аббат сидел в приемной у Фуше, когда заметил Ивона Бералека, входящего в здание префектуры.
— Гражданин министр, вы позволите переговорить мне с моим человеком?
— Сделайте одолжение, аббат, сделайте одолжение! Может быть, этот молодой человек скажет что-нибудь о семи миллионах! — отвечал Фуше смеясь.
Бералек не мог сообщить при Фуше все подробности, так что он ограничился тем, что прошептал:
— Мы узнали, где лежит сокровище! Кожоль побежал выкапывать его. Я сейчас присоединюсь к Кожолю.
— Нет, шевалье. Ваша помощь понадобится здесь. Вокруг дома бродит много наших, ступайте к ним. Предупредите только Кожоля, где найти меня!
Ивон удалился…
— Итак, гражданин министр, мы можем возобновить наш разговор…
— Так решено, что наш человек стоит бесспорно семь миллионов?
— Да, решено!
— В какую минуту он будет стоить этой суммы?
— Как только он остановит полет триумфатора…
Аббат подошел к окну и окликнул Бералека, которого мучило предчувствие какого-то несчастья.
— Нет известий о Кожоле?
— Никаких. Я послал за ним Сен-Режана, но и того еще нет.
Сердце болезненно ныло в груди у аббата.
Вдруг он почувствовал на своем плече прикосновение руки Бералека.
— Кожоль подъезжает к дому.
Пьер вошел. Он был смертельно бледен.
Аббат едва смог прошептать:
— Сокровище?
— Отыскали раньше меня… все унесено! — хрипло сказал Кожоль.
Карета Бонапарта подъезжала ко дворцу. Фуше поднес к губам свисток.
— Пришла минута дать мне слово, аббат! — сказал он отрывистым голосом.
Аббат резко выпрямился. Он готов был дать клятву. Но его совесть — совесть честного человека, возмутилась, и он тяжело опустился на стул.
— Пропустите эту карету, господин министр.
— После всего, что случилось, господин Монтескье, вы понимаете, что приобрели во мне жестокого врага. Даю вам четыре часа для выезда из Парижа… вам и вашим… примите это к сведению, потому что я изучил все места, где могу найти вас…
Он повторил:
— Четыре часа!
ГЛАВА 30
Монтескье обратился к друзьям:
— Вы слышали, нам дают четырехчасовую отсрочку. Позаботьтесь о своей безопасности.
И они расстались.
Кожоль, ни слова не говоря, повел друга прямо к заставе Було. Там их ждал Сен-Режан, держа под уздцы двух отличных лошадей. К седлу каждой был привязан походный чемодан.
Друзья попрощались с Сен-Режаном, и он удалился.
— Теперь, Ивон, скорее в седло и в путь! — скомандовал Кожоль, вскакивая на спину лошади.
— Ты ничего не забыл перед отъездом? — спросил шевалье.
Кожоль пожал плечами.
— Не думаю, Ивон. Ты видишь: у нас превосходные лошади, отличное оружие, набитые чемоданы и у меня в поясе триста луидоров. Я ничего не забыл. Итак, в путь!
— А Лоретта?!
Пьер был невозмутим.
— Мадам Сюрко опять переехала в свой дом. Я заходил к ней и простился за нас обоих, извинившись за тебя, что ты лично не мог повидаться с нею…
— Ты что-то скрываешь от меня?
— Ты с ума спятил? — отвечал Кожоль с громким смехом.
— С ней что-то случилось, а ты скрываешь от меня!
Пьер молчал.
— Я хочу еще раз увидеть Лоретту. Может, она умерла?
— Нет, клянусь, что она жива!
— Но что же случилось? Говори, умоляю тебя!
Граф снова промолчал.
— Ты молчишь! Понимаю… Что ж…
И он повернул лошадь.
Кожоль схватил ее под уздцы.
— Ты не поедешь, — отрывисто бросил он.
— Пусти, Пьер, — проговорил Ивон с едва сдерживаемой яростью.
— Поверь мне, ты должен отказаться от желания увидеть Лоретту!
Ивон вынул пистолет и взвел курок.
— Пьер, подумай о моем отчаянии. Ведь я буду вынужден убить тебя! — сказал он.
— Ступай, упрямец! Я хотел тебя избавить от этого! — грустно отвечал Пьер.
Копыта лошадей дробно застучали. Расстояние между заставой и улицей Мон-Блан покрылось мгновенно.
Шевалье подлетел к дому Сюрко, обезумев от отчаяния.
Кожоль еще раз остановил его, загородив собой дверь и последний раз повторив:
— Откажись видеть Лоретту!
Не отвечая ни слова, влюбленный отшвырнул его и вбежал в дом.
— Бедный Ивон! — прошептал Кожоль, бросаясь за ним. Ивон жил в этом доме целый год, и он хорошо знал все его закоулки, чтобы заблудиться в темноте. Дверь комнаты вдовы была распахнута настежь.
Бералек вбежал с криком:
— Лоретта! Лоретта!
Внезапно он отшатнулся, пораженный ужасом.
Мадам Сюрко лежала на кровати бледная и без движения.
— Умерла!
Адский хохот раздался ему в ответ. Затем послышался дребезжащий голос:
— О, нет! Не умерла! Она еще долго будет жить… чтобы мучиться… а иначе я не буду вполне отомщен!
Ивон поднял глаза и увидел за изголовьем кровати отвратительного старика с выражением мрачного торжества на лице.
Несколько минут Бералек рассматривал эту жуткую личность.
— Кто ты? — спросил он.
— Я — Сюрко, муж этой женщины, которого считали мертвецом! — захохотал старик.
Шевалье в ужасе отшатнулся.
— Ты лжешь! Лжешь!
— Спроси того, кто стоит у тебя за спиной!
Ивон обернулся и увидел Кожоля.
— Да, это правда, он действительно Сюрко, — сказал граф.
— Откуда ты это знаешь?!
— Лоретта сама подтвердила это мне, когда он предстал перед ней. Он вышел из подземелья Точильщика, куда тот его упрятал.
Ивон был близок к помешательству.
— Я убью его!
Но Кожоль стал перед ним.
— Во имя той, которая здесь лежит, я приказываю вам пощадить этого человека. Такова ее воля, и моя обязанность позаботиться об ее исполнении.
— Твоя обязанность, Пьер?
— Да, моя обязанность. Лоретта — моя сестра, а этот подлец, мой прежний лакей, заставил ее выйти за себя замуж под страхом эшафота, куда отправил мою мать.
— И ты не даешь мне убить его!
— Нет. Я поклялся сестре, что сохраню его жизнь.
Ивон без сил опустился на стул.
— Да, — продолжал Кожоль, — вот почему я не пускал тебя сюда, мой бедный друг. Я хотел оставить только себе ту ужасную истину, которую сегодня узнал от Лебика.
— Ты видел этого разбойника?!
— Ты все узнаешь, но надо торопиться. У нас мало времени.
— И мы оставим ее в руках этого мерзавца?
— Так надо…
Нагнувшись к уху друга, граф прошептал так тихо, что Сюрко не мог ничего расслышать:
— Ивон, не все потеряно, надейся!
Затем он подошел к Сюрко и, указывая ему на бездыханное тело Лоретты, произнес спокойно, но твердо:
— Лабранш, эта женщина сегодня два раза спасла тебе жизнь. В первый раз я готов был убить тебя, во второй я спас тебя от своего друга. Помни это. Не вздумай требовать у нее ответа за прошлое. Она так же невинна, как новорожденный младенец. В противном же случае — берегись!
Бросив прощальный взгляд на сестру, все еще скованную тяжелым обмороком, Кожоль увел шевалье.
Когда стук копыт донесся до слуха старика, он дико захохотал:
— А, похитители сокровищ! Вы украли у меня золото с помощью этой проклятой женщины и еще хотите, чтобы я не мстил ей! Она моя, она в моей власти. Моя, моя, моя! Я сам видел ее в постели с любовником. А они уверяют, что она невинна!..
Он остановился, задыхаясь от злобы.
— Неважно, если я потом умру!
И отвратительный старик, задыхаясь от жестокого предвкушения, протянул к Лоретте свои крючковатые руки…
В этот момент огромная рука мягко легла на его затылок. Старик задергал было головой, пытаясь высвободить шею, но исполинские пальцы медленно, страшно медленно обхватили ее и сжимали до тех пор, пока не раздался отвратительный треск позвонков…
…Вот что случилось с Кожолем, когда он бросился откапывать сокровище…
Граф вошел в помещение через отверстие, проделанное в печи дома Сюрко, и добрался до погребка, где так долго сидел в заточении.
Здесь он остановился в изумлении. Ковры, занавеси, мебель — все исчезло. Остались только голые стены, тускло отражавшие свет его фонаря.
Вдруг он споткнулся и упал в углубление, сделанное в земле.
— Я опоздал…
Кожоль вылез из ямы, освещая земляной пол фонарем. Он заметил, что все углы изрыты.
— Все похищено! — повторил он.
Неожиданно раздался громкий смех. Дверь погреба быстро захлопнулась, и лязгнул засов.