В конце концов, Пирс решил, что не все получается, как хочешь, и пошел наверх искать ее. Дверь была закрыта, но Пирс услышал в комнате движение. Он постучал. Ей понадобилась минута или две, чтобы ответить.
Он заметил, что она плакала. Еще несколько раз она невольно почти неслышно всхлипнула.
Пирсу не понравилось, как екнуло у него сердце от этих звуков.
— По-моему, нам надо поговорить.
Она шире открыла дверь с немым приглашением. Он вошел и тотчас увидел на полу открытый чемодан, наполовину заполненный одеждой.
— Ты тоже завтра уезжаешь?
— Да. — Она взяла из коробки бумажный платок и высморкалась.
— Что ты сказала Тому?
— Что он полетит на самолете и увидит своих родственников. А у меня здесь машина, и я на ней поеду навестить моих.
— Ты объяснила, что ты его тетя?
— Нет. Я подумала, что ему хватит новостей и что ты, наверно, предпочтешь сделать это сам.
— Ты говоришь почти так же, как он. — У Пирса вдруг начало жечь в горле. — Произносишь «предпочтешь», как Том.
— Не забудь взять его ди-ди. Он не ложится без него в постель.
— Буду помнить, — кивнул он.
— И его витамины. Они на верхней полке двери холодильника. И тебе понадобится для него запасная одежда. Я повесила ее на вешалке рядом со шкафом.
— Я справлюсь. Что еще?
Она посмотрела на него из другого конца комнаты. Карие глаза просто излучали боль.
— Пирс, пожалуйста, позволь мне время от времени видеть его. И посылай мне открытки, как он себя чувствует.
— Обязательно.
Они разговаривали так, будто она не вернется. Будто они и правда дошли до конца дороги. Ему хотелось сказать, что это не так. Но сомнение и сопротивление еще тлели у него в душе.
— Я буду сообщать тебе, где мы и как себя чувствует Том.
Она смотрела на свои сжатые руки.
— После того, как ты в ту ночь пошла спать, я прочел все, что привезла Луиза. Если это имеет для тебя какое-нибудь значение, то знай, у меня нет ни малейших сомнений, что ты и Арлин были сестрами. И я хочу тебе сказать, как мне жаль, что вам так и не удалось встретиться вновь.
— Спасибо, — хриплым от слез голосом проговорила она.
Боль кольнула его. Пирс понимал, как легко остановить ее. Только обнять Николь, целовать, обладать ею. Но он искал решения серьезнее, чем первая помощь. И его мучило желание более глубокое, чем секс. От случившегося огрубело чувство и внутри осталась пустота. И это касалось не только Николь. Ему надо было проверить свое отношение к произошедшему.
— Мы еще все обдумаем, — произнес он. — Мне надо время… Чтобы расставить все по местам в собственном сознании.
— Да, — вежливо согласилась она. — Конечно.
Как он хотел ее. Его плоть жаждала ее.
— Ну, — он протянул ей, будто мужчине, руку, — будь осторожна в дороге.
Ї Угу.
Если бы она начала останавливать его, он наверняка бы ушел. Пирса сразила ее стойкость. И еще протянутая рука. Такая крохотная в его ладони.
— Ох, черт! — простонал он и принялся целовать ее, как бы запоминая ее вкус, ее кожу. Он схватил в пригоршню ее волосы и держал так, будто это якорь, спасающий от безумия, пропуск к счастью.
Ее рот нежный, как цветок, у кожи вкус соли, сочетание земли и моря. Дрожь пробежала по ней, словно утренний ветер, наполнивший паруса. Пирс понял, что должен уйти, пока не утонул в жажде, которую она пробудила в нем.
— Я вернусь, — хрипло бросил он.
— Я буду ждать, — выдохнула она.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Обычно в Висконсине осень — это мрачное предупреждение о грядущей зиме. Тот год оказался исключением. Хотя ночи стали длиннее и заканчивались заморозками, дни еще радовали воспоминаниями о бабьем лете.
Пока лето переходило в осень, Николь медленно начала приходить в себя. Она гуляла с Красоткой по берегу озера Мендота, учила ее ходить рядом, сидеть, выполнять команды. К Николь отчасти вернулось спокойствие прежних дней.
В какой-то мере ей удалось вернуть простые радости. Тихие вечера с родителями. Шорох упавших листьев под ногами холодными утрами. Запахи из кухни перед обедом. Пришел и ушел ее тридцатый день рождения.
И вдруг в сентябре все снова рухнуло. Николь поняла, что беременна.
— Милостивый Боже, этот мужчина должен за все ответить! — узнав, взорвался отец.
— Успокойся, Дан. В таком деле участвуют двое, — напомнила ему мать.
Но Николь все упреки приняла в свой адрес. Для женщины с ее медицинским образованием нет оправдания. Такая беззаботность! Но она и не сожалела о своей беременности.
— Солнышко, сообщи Пирсу, — уговаривала мать. — Он имеет право знать, и ребенок заслуживает двоих родителей.
— У него больше, чем право, — кипел отец. — У него обязательства перед нашей дочерью.
Николь не нужны обязательства Пирса. Ей нужен он. Но только чтобы пришел к ней по собственному желанию, без всяких оговорок. Пирс оставил ее потому, что подумал, будто она обманом заманила его. А вдруг он, обнаружив себя связанным отцовством, подумает, что это еще одна попытка поймать его? И если он так подумает, то разумно ли с ее стороны хотеть ребенка?
Проклятие, нет! Она уже была однажды ограблена. Она не позволит себе быть ограбленной еще раз.
— Тебе очередная открытка от Томми, — сказал отец ноябрьским утром за завтраком. — И письмо.
От Пирса. Никто из них не упомянул его имени, но Николь поняла по родительским взглядам, полным ожидания. Они следили за ее лицом, надеясь увидеть, как она вспыхнет от радости, читая его последние новости.
— Они в Северной Каролине, — сообщила Николь. — На морской базе в Чарлзтауне. Томми побывал на мостике эсминца. И он написал свое имя в конце открытки, здесь, видите?
— Когда этот мужчина наконец перестанет цепляться за свое славное прошлое и займется настоящим? — проворчал отец. — Не дело четырехлетнему ребенку жить на колесах.
— Они сочетают удовольствия с делами. — Это оправдание Николь повторяла постоянно.
— А что остается тебе? — хотел знать отец. Последним письмом она по примете постучала по краю стола. Ее страшило содержимое конверта. Николь знала все города, где побывали Пирс и Томми, каких дальних родственников навестил ее племянник, пейзажи, которые он видел. Но она не имела ни малейшего представления, когда и куда в следующий раз направится ее самый близкий родственник с дядей.
В середине октября Пирс предложил в письме, чтобы она присоединилась на несколько дней к нему и Томми в Диснейленде. Но по утрам Николь сильно тошнило. И она боялась, что не сумеет скрыть свое состояние. Больше приглашений не последовало. И Николь сомневалась, что Пирс повторит его. И вот последнее письмо…
С трудом сглотнув, она отодвинула вафли. Один только вид его почерка вызывал восстание в желудке. Николь разрезала конверт и достала листок бумаги. Дважды прочла его, и тепло разлилось по телу.
— Все в порядке? — Родители сидели на краешках стульев и смотрели на нее, будто она цыпленок, только что вылупившийся из яйца.
— Он спрашивает, хочу ли я, чтобы Томми провел здесь День Благодарения. Потом на Рождество они вернутся домой.
— Вижу, что тебе неприятна эта идея, — сухо заметил отец. — Когда малыш приезжает?
— В следующую среду. Пирс зарезервировал для Томми билет на трехчасовой рейс.
Вдруг стало нетрудно радоваться приближавшимся праздникам. Появилась причина делать покупки и строить планы. Составлять списки подарков и обсуждать меню, которое понравилось бы мальчику. Стало не хватать времени, чтобы бесконечно мусолить собственные проблемы и размышлять, так ли часто Пирс думает о ней, как она о нем.
Следующие пять дней пролетели в суете приготовлений. Николь и мать пекли и стряпали. Отец полез на чердак и нашел поезд, купленный на Рождество тридцать лет назад для сына, которого у него так и не было. Потом украсил сад и дом гирлянда разноцветных рождественских лампочек. Он развесил их и на ветвях дерева перед парадной дверью.
Накануне приезда Томми изменилась погода. Из Канады налетел почти что буран. Плохое предзнаменование, мелькнуло у Николь. Неужели Томми забыл ее? Неужели будет скучать по Пирсу и по мягкой зиме Западного побережья, к которой привык?
Родители собирались поехать с ней встречать мальчика в аэропорту.
— Лучше взять машину с полным приводом, — решил отец, заглянув в местный прогноз погоды. — Мы всегда так делаем.
На дорогах был страшный хаос. По черному льду ветер рассыпал снег. Брошенные машины жались вдоль обочин. У Николь позвоночник похолодел от страха. Что, если посадочная полоса?.. Что, если самолет Томми?..
Нет! Уже достаточно трагедий, достаточно горя. День Благодарения — это время, когда надо благодарить за все, что было, а не думать о том, чего еще и не будет. Арлин и Джим ушли. И, наверно, пора смириться с фактом, что хотя и по-другому, но и Пирс ушел.
Самолет Томми опоздал на полчаса. Самые длинные тридцать минут в жизни Николь. За последние шесть месяцев она хорошо узнала, что такое страх. Он проникал в нее словно неотвратимая инфекция. В минуты радости он прокрадывался на задворки сознания и напоминал, что счастье может исчезнуть в любую минуту.
Последние полчаса страх свирепо терзал ее. Николь почти окаменела от дурных предчувствий. Люди вокруг в праздничном настроении приветствуют друг друга, обнимаются, смеются. Рядом с ней родители. Но Николь стоит одна, отделенная от всех неразумным страхом.
— Самолет приземлился. — Отец тронул ее за плечо, стараясь успокоить. — Информация только что появилась на мониторе.
Николь заплакала.
— Расслабься, солнышко, — сжала ей руку мать.
— Это гормоны, — жалобно прохныкала она. — Ты же знаешь, я обычно не такая.
— Ты беспокоилась. Ведь он такой маленький мальчик, и путешествует один. Да еще в плохую погоду.
— Мама, думаешь, он узнает меня? — Николь вытерла платком глаза.
— Конечно, узнает! Прошло совсем мало времени. Будет так, будто вы и не расставались. И когда он увидит Красотку и как она выросла…