– Боже! Как это понимать? – подал голос Френк. – Вы хотите разыграть комедию, сэр? Может, вы раньше выступали в цирке клоуном?
– Нет, мастер, – ответил Дролл. – У меня привычка отмечать праздники в тот день, на который они выпадают.
– Что вы имеете в виду?
– Я сел наоборот, ибо не сделай я так – у нас все может пойти вкривь и вкось. Подумайте же о том, что позади нас пятьдесят краснокожих! Тут легко может произойти такое, чего и не предполагаешь. Я не теряю их из виду в таком положении, а мой револьвер всегда под рукой, чтобы при случае выдать им пилюлю, если потребно. Если вы разумны, то делайте так же!
– Хм! Вы говорите весьма правильные речи. Мой конь не обидится, если я сяду наоборот.
Несколько секунд спустя малыш также сидел спиной вперед, чтобы иметь возможность присматривать за краснокожими. Оба потешных всадника теперь смотрели не только на пленников, но поглядывали друг на друга, и постепенно их взгляды становились все приветливей. Прошла еще одна молчаливая пауза, которую все же не смог долго выдержать Хромой Френк. Он заговорил:
– Не думайте обо мне плохо, но хочу спросить ваше имя. Дело в том, что именно так, как сейчас вы сидите тут рядом со мной, я вас уже видел.
– Где же?
– В моем воображении.
– Черт возьми! Кто бы подумал, что я живу в вашем воображении! Какую плату за поднаем жилья я должен уплатить и как обстоят дела с предупреждением об освобождении помещения?
– Исключительно на ваше усмотрение, но сегодня с воображением покончено, ибо вы сейчас передо мной собственной персоной. Если вы тот, за кого я вас принимаю, то слышал о вас много смешного.
– Ну, за кого же вы меня принимаете?
– За Тетку Дролла.
– А где вы слышали о нем?
– В разных местах, когда бывал там с Виннету и Олд Шеттерхэндом.
– Что? Вы находились в компании этих знаменитостей?
– Да. Мы были там, вверху, в национальном парке, а потом в Эстакадо48.
– Гром и молния! Так вы, пожалуй, сам Хромой Френк!
– Да. Вы меня знаете?
– Конечно! Апач часто о вас говорил и еще сегодня, когда мы были у лагеря юта, назвал «маленьким героем».
– Маленьким… героем, – повторил Френк с блаженной улыбкой на лице. – Маленьким героем! Это стоит записать! Вы правильно угадали, кто я, но верно ли мое предположение?
– Да.
– Действительно? Сердечно рад!
– Как же вы пришли к этой мысли?
– Ваша одежда сказала об этом, а потом – ваше поведение. Я часто слышал рассказы о Тетке Дролле, исключительно смелой «бабенке», а когда увидел, как управились вы с вождем юта, сразу решил – вы не кто иной, как Тетка!
– Очень лестно! Ну, пожалуй, мы те парни, которые честно исполняют свой долг. Но самое главное для меня другое – говорят, вы земляк Олд Шеттерхэнда?
– Это правда.
– Значит, немец?
– Да.
– Откуда же?
– Прямо из самого сердца Германии! Я саксонец, – просто ответил Френк.
– Черт возьми! Саксонец! Откуда? Королевство? Альтенбург? Кобург-Гота? Мейнинген-Хильдбургхаузен?
– Королевство, королевство! Но вы так точно знаете эти названия… Вы тоже из Германии?
– Конечно!
– Откуда? – спросил Френк, в свою очередь, восхищенно.
– Из Саксонии, а именно, из Альтенбурга.
– Боже ты мой! – воскликнул малыш на своем излюбленном диалекте. – Тоже саксонец! Из Альтенбурга! Мыслимо ли такое! Из самого Альтенбурга или из деревни, а?
– Не из резиденции, а из Лангенлейбе.
– Лангенлейбе? – Френк застыл с открытым ртом. – Лангенлейбе-Нидерхайн?
– Именно! Вы знаете это?
– А почему же нет? У меня там родственники, самые близкие родственники, у которых я еще в детстве побывал пару раз на ярмарках в годовщину освящения церкви. А какие там ярмарки, в Альтенбургии! Ровно две недели пекутся пироги. А когда празднество подходит к концу в одной деревне, ярмарка тут же движется к следующей. Потому там только и говорят об альтенбургских деревенских блюдах.
– Это верно, – кивнул Дролл. – Я смог сделать больше, потому что лучше действовал. Но у вас есть родственники в наших краях? Как же зовутся те люди и откуда они родом?
– Это самое близкое родство. Вот так! У моего отца была крестница, чья покойная сноха повторно женилась в Лангенлейбе. Позже она умерла, но ее пасынок имел свояка, так вот от него я и происхожу.
– Так! Кем он был?
– Кем угодно. Он был парнем что надо и все доводил до конца. Он служил то кельнером, то церковным служкой, то фельдфебелем гражданской гвардии, то рассыльным приглашений на свадьбы, то…
– Стоп! – прервал его Дролл, схватив за руку. – Как его звали?
– Имя не помню, но фамилия была Пампель. Я всегда звал его кузен Пампель.
– Как? Пампель? Я не ослышался? – крикнул Дролл. – У него были дети?
– Целая куча!
– Помните вы, как их звали?
– Нет, теперь уже нет. Но старшего я еще хорошо помню, ибо он был хорошим малым. Его звали Бастель.
– Бастель, стало быть – Себастьян?
– Совершенно верно, поскольку Себастьяна по-альтенбургски называют Бастелем. Я полагаю, его еще звали Мельхиором – имя в Альтенбургии очень распространенное.
– Верно, все верно! Именно Себастьян Мельхиор Пампель! Знаете, что с ним стало?
– Нет, к сожалению, нет.
– Тогда взгляните на меня!
– Зачем?
– Я и есть то, что из него получилось!
– Вы… вы? – удивился малыш.
– Да, я! Я был Бастелем и знаю точно, что у нас на ярмарках бывал двоюродный брат Франке из Морицбурга, позже ставший помощником лесничего.
– Это я, собственной персоной! Значит, здесь, здесь, в дикой глуши, мы встречаем людей одного рода-племени, да еще и кузенов! Кто бы поверил! Иди сюда, братец, я должен прижать тебя к груди!
– Да, я тоже спешу к тебе!
Оба перегнулись в седле навстречу друг другу, но, чтобы совершить задуманное, им пришлось преодолеть некоторые трудности.
Мрачные индейцы, по меньшей мере, с удивлением глядели на обоих, но те не обращали никакого внимания на разукрашенные лица краснокожих, ибо скакали рука об руку спиной вперед, пребывая в счастливом детстве. Они, пожалуй, могли так беседовать целую вечность, если бы не произошла заминка в пути. Всадники достигли конца расщелины, которая теперь выводила в каньон пошире.
Хотя солнце опустилось так низко, что его лучи больше не касались земли, все же стало светлее, и в нос ударил свежий чистый воздух. Всадники облегченно вздохнули, оказавшись на свободе, но не торопились вступать в ущелье, прежде чем не сделали обзор окрестностей.
Ущелье достигало в ширину шагов двести; на самом его дне вилась маленькая узкая речушка, которую легко можно было перейти вброд. У воды зеленела трава и кустарник, а также росло несколько деревьев.
Краснокожие были сняты с лошадей, но на земле им снова стянули ноги лассо. Лишь теперь настал подходящий момент для настоящего приветствия, и им тотчас воспользовались. Те, кто до сих пор еще не был знаком, быстро познакомились, и через несколько мгновений не было слышно других обращений, кроме как на «ты». Исключением служили, конечно, Файерхэнд, Шеттерхэнд, Виннету, лорд и инженер.
Все подкрепились провиантом, который был у группы Олд Файерхэнда, после чего настал час решать судьбу краснокожих. Тут мнения разошлись. Виннету, Олд Файерхэнд и Олд Шеттерхэнд были готовы дать им свободу, но остальные требовали строгого наказания. Возмущенный лорд не умолкал:
– До поединков я не считал бы их подлежащими наказанию, но после них они должны были отпустить вас на свободу. Вместо этого они преследовали вас и хотели убить! Теперь я не сомневаюсь, что у них не дрогнула бы рука, если бы им предоставилась такая возможность.
– Весьма вероятно, – заметил Олд Шеттерхэнд, – но они не нашли такую возможность и, стало быть, не смогли этого сделать.
– Well! Намерения тоже наказуемы.
– Как вы хотите их наказать?
– Хм! Это, конечно, непросто.
– Смертью?
– Нет.
– Арестом, пленом, тюрьмой?
– Хо! Надо крепко проучить их!
– Это было бы худшее, что мы могли сделать, ибо для индейца нет хуже оскорбления, чем удары. Они преследовали бы нас по всему континенту.
– Тогда наложить штраф!
– У них есть деньги?
– Нет, но лошади и оружие…
– Вы полагаете, что мы должны их забрать? Это было бы жестоко. Без лошадей и оружия они умрут с голоду или попадут в руки врагов.
– Я не понимаю вас, сэр! Чем снисходительнее вы с этими людьми, тем неблагодарнее они становятся. Не надо быть таким мягкосердечным, ибо сейчас вы тот, перед кем они провинились!
– Именно потому, что они виноваты передо мной, Френком, Дэви и Джемми, мы вчетвером и должны решать их судьбу.
– Делайте, что хотите! – закончил лорд, недовольно отвернувшись. Но тотчас снова повернулся и спросил: – А может, поспорим?
– О чем?
– О том, что эти типы отплатят вам сполна, если вы будете снисходительны!
– Не думаю.
– Ставлю десять долларов!
– А я нет.
– Ставлю двадцать долларов против десяти!
– Я вовсе не спорю.
– Никогда?
– Нет.
– Жаль, очень жаль! С момента последней долгой скачки от Осэдж-Нук я до сих пор не заключил ни одного пари! После всего, что я о вас слышал, я должен считать вас настоящим джентльменом, и вдруг вы заявляете мне, что никогда не спорите. Я повторяю – делайте, что хотите!
Лорд распалился не на шутку. Он очень легко и просто свыкся с жизнью на Диком Западе, но то, что никто не хотел с ним спорить, страшно раздражало его.
Слова Олд Шеттерхэнда о том, что он, Френк, Джемми и Дэви одни имеют право заседать, решая судьбу пленных, не остались незамеченными – по этому поводу разразились еще большие дебаты. Склонились к тому, что этим четверым нужно предоставить их право, но потребовать при этом от краснокожих не выказывать никаких враждебных действий, если их отпустят. Стало быть, надо добиться от юта крепкого обещания. Кроме того, недостаточно вести переговоры только с вождем, его подчиненные также должны слушать то, что он будет говорить и обещать. Возможно, он из уважения к их