– Подлец, ты же говорил, что у графа были виды на Алису! – кричала возмущенная фурия.
– Иметь виды – еще не значит обещать, а иные, даже пообещав, – не женятся. Вот потому я и просил хранить приезд Раймунда де Пуатье в глубокой тайне. Ты же решила обрадовать сестру…
– И как теперь быть моей сестре?
– Ей остается исполнить повеление отца: вернуться в Латакию. Так что Алиса ничего не потеряла, а Антиохия приобрела достойного правителя. Теперь ей обеспечен приток, по крайней мере, рыцарей Аквитании. Надеюсь, Раймунд защитит княжество. Честно признаться, Мелисенда, мне надоело спасать Антиохию. Из-за властолюбия твоей сестры я рассорился с тамплиерами, и теперь у меня единственная надежда на ее нового князя.
Мелисенда хотя и была сердита за сестру, но понимала, что Фульк прав. Так королю удалось провести умнейших женщин (впрочем, ослепленных властолюбием) и сохранить неплохие отношения с женой. Он уже собирался уходить, как Мелисенда вытащила откуда-то лист пергамента и передала королю со словами:
– Знакомо ли тебе это письмо?
Фульк поднес письмо ближе к глазам. Армянский текст его гласил: «Дорогая сестра, тебе следует немедленно приехать ко мне, чтобы обсудить твой брак с графом Раймундом». Внизу стояла витиеватая буква «М».
– Прости, дорогая, я не очень хорошо читаю на армянском языке. Но, судя по всему, твоя рука его писала.
– И ты никакого отношения к нему не имеешь? – спросила Мелисенда, пытаясь при этом поймать взгляд мужа.
– Я?! – настолько искренне удивился король, что и сам поверил в свою невиновность. – Каким образом?!
– Поклянись, что твои слова – правда! – потребовала королева.
– Моя дорогая! – воскликнул муж. – В Евангелие сказано: «Не клянись». Зачем ты принуждаешь меня делать то, что запрещает Господь?
– Иди с моих глаз, Фульк, – только и смогла произнести Мелисенда, а про себя королева подумала: «И когда медведь успел превратиться в лиса?»
Кроме Мелисенды и конечно же ее сестры, был еще один человек, недовольный тем, что Фульк сыграл им втемную в игре под названием «Раймунд и Констанция»…
Разочарование Гуго де Пейна
– Благодарю тебя, Гуго! – воскликнул Фульк, едва Великий магистр появился во дворце. – Ты не только спас графа Раймунда, но и княжество Антиохию; если б не ты, худо пришлось бы и всему Иерусалимскому королевству.
– Не стоит меня благодарить, – магистру явно не льстил восторг короля, – если б я знал, для чего помогаю Раймунду де Пуатье, то не стал бы тратить на него столько усилий и, тем более, жизней моих братьев.
– Не понял тебя…
– Да ведь я привел графа под венец с Констанцией.
– И что тебя смущает в том, что состоялась свадьба, желанная для всех христиан Востока?
– Но невесте всего-то девять лет! – напомнил де Пейн.
– Ну и что? Граф Раймунд благородный человек, и он не разделит ложе с Констанцией до ее совершеннолетия, а защищать ее княжество будет уже сегодня. Много ты знаешь имен людей, имеющих на голове корону и получивших вторую половину свою, исходя из собственных предпочтений? Дорогой Гуго, да разве не ты приложил неимоверно много усилий, чтобы состоялся мой брак с Мелисендой? И разве теперь ты можешь утверждать, что мы с королевой счастливы?
– Скорее всего, ты прав, король, – отдал должное монарху Гуго де Пейн. – Но я видел наивного маленького ребенка, со страхом смотревшего на огромного Раймунда де Пуатье. Ты не оставил Констанции выбора, хотя сам его имел. Возможно, у тебя не было никаких чувств к Мелисенде, но ты вступил с ней в брак по собственному желанию.
– Ты слишком много ворчишь, Гуго. Видимо, старость не прошла мимо тебя, – король попытался перевести утомительный разговор на шутку.
– Чтобы не слышать моего ворчания, постарайся больше не обращаться ко мне с просьбами, – Гуго де Пейн ответил королю не очень вежливо, но искренне.
– Ты меня пугаешь, Великий магистр, – признался столь же честно Фульк. – Иной бы, на твоем месте, великолепное спасение Раймунда де Пуатье записал бы в свои лучшие дела, совершенные в этой жизни. Ты же печален, словно содеял страшное преступление.
– Ты меня еще больше пугаешь, король. Для тебя человеческая жизнь перестала что-либо значить, а ведь спасение Раймунда оплачено немалой кровью. Пусть большинство погибших не твои подданные… Но если Господь сказал «Не убий», то даже трижды коварных ромеев нельзя лишать жизни. Разве не так?
– Мы непременно поговорим с тобой, Гуго, о том, как невероятно трудно соблюсти в этом мире самый разумный закон – Заповеди Божьи. Но потом… А сейчас мне нужно поспешить утешить Мелисенду: она сильно расстроена оттого, что супругой графа Раймунда де Пуатье стала ее племянница, а не сестра. До новой встречи, Великий магистр!
Гуго де Пейну хотелось сказать Фульку «Прощай!» и больше никогда его не видеть. Однако в последний миг Великий магистр сдержал свой гнев, которого он, как добрый христианин, старался избегать. Он продолжал молча стоять, удивляясь, как гордый герцог Анжу смог измениться до состояния хитрого и скользкого еврейского торговца.
Неприятность, как известно, не ходит одна; черное облако повисло над Гуго де Пейном и с досадным постоянством осыпало его тяжелым, как свинец, градом. Даже визит самого дорогого друга не принес ему радости. Собственно, приходу Понтия магистр обрадовался, как всегда, но разговор у них получился весьма печальным.
Понтий сильно ослаб в последние годы. Зрение иудея настолько упало, что он не мог пользоваться прекрасной библиотекой ордена Храма, – и оттого весьма печалился. Отлученный от книг, Понтий стал на глазах стариться: лицо избороздили глубокие морщины, и оно стало бледным, словно у людей, помеченных ангелом, собиравшимся унести их душу. Без посоха иудей даже не выходил из дома.
Гуго де Пейн взглянул на утомленного недолгим путем друга, подхватил его под руку и хотел помочь занять место на скамье. Благие намерения магистра обидели Понтия. Он легонько оттолкнул руку де Пейна со словами:
– Не стоит, Гуго, я только лишь не могу различить буквы на старых манускриптах, а скамейку пока еще прекрасно вижу.
– Прости, мы так давно не встречались, и захотелось хоть что-то сделать для друга. Единственное, что я сейчас мог – помочь тебе удобнее устроиться в комнате.
– Не нужно оправдываться, – грустно улыбнулся Понтий, – я прекрасно знаю, что в моей жизни наступила даже не осень, но уже зима. Вот и снег выпал, невероятный для Святой земли, – с последними словами старик пригладил редкие, удивительной белизны волосы.
– Единственное, что мне не нравится, так это твое мрачное настроение, – признался Гуго де Пейн. – Но рука твоя крепка и ноги держат тела, а значит, нет повода для уныния.
– Ты опять стараешься меня приободрить. Оставь свои намерения, мой добрый друг, потому что я не нуждаюсь в утешениях. Жизнь человека имеет свое младенческое начало и, если повезет, сгорбленную старость; глупо обижаться на определенный Господом земной путь и также бесполезно искать молодость и силу на склоне лет. Я достаточно пожил на этой земле, а значит, нет причины со страхом и трепетом ожидать собственную кончину. Благодаря мудрости, данной Господом, я понял простую вещь, которая и лишила меня страха смерти: нужно совершить в своей жизни то, ради чего ты появился на земле, что ты считаешь самым важным делом своей жизни, – тогда будущее не будет страшить и конец своего земного пути встретишь спокойно. Теперь я могу сказать: самое важное, что тревожило меня после смерти всех моих родственников, совершено. Я передал вещь, бережно хранимую многими поколениями предков, в надежные благородные руки. Теперь я спокоен, – твердо произнес Понтий, и тон его голоса говорил, что он ничуть не лукавил. – Печаль, которую ты заметил в моих глазах, по другой причине. Я ведь пришел проститься.
– Как? Почему?!
– Я не собираюсь умирать, но вынужден тебя покинуть. Душа моя просится в пустыню, туда, где жил Иоанн Креститель. Хочу пройтись по следам того, кто возвестил о приходе Христа. Я мечтаю найти оазис, где нашли приют жена Понтия Пилата, дочь, которую прокуратор Иудеи так и не увидел…
– Понтий, ты что задумал? Я не отпущу тебя на верную погибель, – запротестовал Гуго де Пейн.
– Почему же погибель? Иоанн ведь жил достаточно долго в пустыне и не умер.
– Иоанн Креститель был молод, ему даже саранчу проще было поймать, чем тебе. Согласись, движения твои стали медлительнее, чем тридцать или сорок лет назад.
– Да ведь кто-то несколько мгновений назад произнес, что я вполне крепок. Или теперь у меня стало плохо со слухом?
– Ты силен, но не для жизни в пустыне.
– Господь позаботится везде, если на то будет Его воля. Пойми, Гуго, я не могу больше оставаться в Иерусалиме. Город, в который я стремился много лет назад, теперь выталкивает меня из своего чрева, он исторгает меня. Душа желает туда, где нет людей, и ничего поделать не могу с этой необычной ее жаждой. Чувствую, если не уйду, зачахну в несколько дней.
Гуго де Пейн весь вечер уговаривал друга изменить решение, но тот был непреклонен. Ничего не оставалось более, как проститься с ним глубокой ночью и попросить задержаться еще на несколько дней, чтобы хорошо обдумать свое решение.
Два дня после разговора с другом, магистр ходил мрачный. Он часто отвечал невпопад. Всегда собранный человек, Гуго де Пейн теперь не мог заниматься никакими делами – все валилось из рук. На душе образовалась пустота, и не находилось ничего равноценного выпавшему из его жизни бедному иудею, чтобы заполнить образовавшуюся брешь. В отчаянии Гуго де Пейн пошел к домику Понтия. Он надеялся застать старика…
Понтий, в свою очередь, чувствовал, что магистр придет к нему скоро, и снова состоится разговор, который принесет лишь огорчение им обоим. Потому он поспешил исполнить задуманное. Пустые стены встретили Гуго де Пейна.
– Понтий! – в последней надежде крикнул тамплиер.
Великий магистр услышал в ответ лишь эхо, повторившее имя друга. Пустота была абсолютной. Только на столе лежал клочок папируса. Де Пейн взял его в руки и прочел написанное знакомой рукой: