Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора — страница 49 из 50

Среди неведомого народа

Аборигены приняли людей, сошедших с корабля, за посланцев богов и относились к ним с великим почтением. Множество индейских легенд предсказывало их появление; другое дело, бородатые люди оказались не такими божественными, какими их описывали древние предания. В общем, команда «Сафиты» не только удивила туземцев своим появлением, но и разочаровала.

Тамплиеры изучали язык приютившего народа и со временем могли говорить с туземцами на любые темы. Оказалось, что знания языка было недостаточно для того, чтобы понять друг друга. Белые люди вдохновенно рассказывали об Иисусе, который принял муки за грехи человечества, был казнен на кресте и на третий день воскрес.

– Так же, как и вы? – спрашивали простодушные аборигены.

– Почему? – недоумевали тамплиеры.

– Наши предки описали вас, приходивших на нашу землю на таком же плавучем острове. То были люди с волосами вокруг губ, в белых одеяниях, с крестами.

– Нет. Мы такие же люди, как и вы, мы точно так же умираем, а после смерти не можем оставаться среди живых. К вам приплывали на корабле наши братья. Они оставили описание своего плавания, и благодаря этому мы смогли найти вашу землю.

Туземцы с удовольствием слушали рассказы об Иисусе, о Его земной жизни, и продолжали поклоняться своим богам. С детской наивностью они не понимали, как можно предать Бога, который сошел с Небес? Как можно Его убить?

Доброта Иисуса до слез трогала чувствительных аборигенов, и они… продолжали убивать себе подобных, чтобы умилостивить жестоких идолов. Тамплиеров, привыкших смотреть смерти в глаза, поражала бессмысленность их войн. Население этих земель сражалось не за новые территории и материальные ценности, а за черепа. Отрубленные головы были самой большой ценностью.

Увы! Этот народ привык подчиняться силе, и боги его были страшны; то, что не смогли объяснить словом первые белые поселенцы, спустя несколько поколений новые пришельцы будут излагать более привычно и доступно: мечом, копьем и оружием, мечущим огонь и свинец. Их поймут, им подчиняться – кто не сделает этого, погибнет.

Жизнь многих тамплиеров клонилась к закату, когда они попали в чужой мир. Смерть начала свою жатву с доблестного Умбера де Блана. Командор чувствовал ее приближение. Тот день он провел в молитве, а затем пригласил в хижину всех братьев. К вечеру старый тамплиер уже не мог подняться на ноги, с трудом произносил слова и лишь выказал желание проститься с каждым. Братья запротестовали, они не могли смириться с мыслью, что после стольких испытаний, выпавших на их долю, теперь должны лишиться своего спасителя. Мужские слезы, без рыданий и причитаний, обильно текли по суровым лицам, и никто не пытался скрывать их.

– Прощайте, братья! – с трудом выдавил из себя Умбер де Блан, когда холод начал сковывать его члены.

– Мы уйдем вслед за тобой, – произнес Жерар де Вилье, поцеловав абсолютно холодную руку командора. – Скоро мы снова будем вместе.

Прощальные слова друга не понравились Умберу де Блану; он даже просуществовал на этом свете несколько лишних мгновений ради того, чтобы ответить приору.

– Не торопитесь: никогда и нигде… – произнес командор, прежде чем замолчать навсегда.

– Прости, дорогой друг… ты прав, а я сказал не те слова. Только Господь знает последний час раба своего. Негоже рассуждать нам о собственной кончине, – ответил Жерар де Вилье уже не командору, но его телу.

Аборигены плакали вместе с белыми; и они успели полюбить мужественного и доброго Умбера де Блана. Хотя его смерть разочаровала туземцев: они надеялись, что этот белый – если не бог, то посланник бога. Они верили, что главный среди пришельцев бессмертен, а он умер точно так же, как умирают все, кому посчастливилось дожить до старости.

Братья-тамплиеры продолжали рассказывать туземцам, что боги, которым они поклоняются, – ненастоящие, но встречали только ужас в глазах собеседников.

– Не будем торопить события, братья, – смиренно произнес Жерар де Вилье. – У каждого свой путь к Богу. Когда-нибудь и эти заблудшие обретут истинного Спасителя.

– Разве мы не должны помочь им в поисках дороги к Господу? – изумленно промолвил племянник.

– Разумеется, Этьен, мы должны поведать им все, что Иисус передал нам через Матвея, Иоанна, Марка, Луку, – успокоил своего горячего племянника приор. – Но… Мы допустили большую ошибку, и не знаю, удастся ли ее исправить.

– Какую же? – насторожился самый молодой тамплиер в ожидании, что сейчас откроется великая тайна.

– Мы принялись рассказывать здешним людям, что их богов не существует, что бездушных идолов придумали их предки, чтобы объяснить то, что не мог постигнуть человеческий разум.

– А разве не так?

– Так. Но своим богам туземцы поклонялись тысячу лет, а может, и больше. Они стали частью народа, а весть об Иисусе им принесли лишь вчера. Они привыкли благодарить своих богов за все хорошее, что происходило в жизни, и принимать, как наказание от них, все плохое. Невозможно за мгновение забыть все, что было самым важным в жизни, что прошло через многие поколения предков. Мы же стали оскорбительно отзываться о здешних богах, и туземцы отвернулись от нас. Они не могут забыть презрительного отношения к тому, что было для них дороже всего.

– Возможно, наш Господь приходил к ним и они поклоняются Ему, называя другим именем, – предположил юноша.

– Неисповедимы пути Господни, – промолвил Жерар де Вилье. – Никто не знает, где и когда оставит Он на земле Свои следы. Коль сотворил Господь этот народ, то не мог оставить без Своего внимания.

– Господь не являлся этому народу, – неожиданно переменил собственное мнение юноша.

– Почему?! – теперь удивился приор.

– Они приносят в жертву своих братьев. Господь не может требовать крови и жизни своего создания. Ведь тебя самого возмутили привычки туземцев.

– На земле не было бы крови и несправедливости, если б все узнавали Его знаки, следовали Его слову. Вспомни, как поступили с орденом Храма в прежнем свете! Разве мы совершали то, в чем нас обвинили?! Несчастные туземцы хотят сделать приятное Богу и отдают Ему самое дорогое – человеческую жизнь. Можем ли мы осуждать этих заблудших людей, когда сами сбежали от своих, не менее заблудших, братьев?

– Я тебя понял, дядя. Я буду рассказывать этим людям об Иисусе – до тех пор, пока они не примут сердцем нашего Спасителя, как приняли Его мы. И постараюсь плохо не отзываться о кровожадных богах этого народа.

– Это верно, племянник. Если ты не будешь упоминать о них, то у аборигенов не будет причин защищать их и, соответственно, относиться к тебе плохо. Когда они поверят в Иисуса, то сами не захотят возвращаться к идолам.

Этьен де Вилье принялся деятельно воплощать свои намерения. Однако ошибку труднее исправить, чем совершить: туземцы не могли простить прежнего презрительного отношения к своим богам и слушателями были невнимательными. Он обрел только одного преданного поклонника; им оказалась девушка, которую звали Китлали. Ее имя на туземном языке означало Звезда. Более чем скромные успехи вскружили голову юноше.

– Дядя! – восклицал он. – Моя Звезда всем сердцем приняла Иисуса! Я подарил свой нательный крестик, и она не снимает его ни днем ни ночью.

Тем временем братья продолжали умирать. Когда покинул мир всеобщий любимец, сержант Гийом, погрузившиеся в печаль тамплиеры получили новый повод задуматься о будущем ордена Храма. А вскоре братья собрались на совет.

Этьен невольно почувствовал, что взоры тамплиеров обращены на него. Тревога поселилась в его сердце, и оно не ошиблось. В следующий миг его дядя, словно приговор, произнес главное, ради чего и состоялся этот совет:

– Этьен де Вилье, мы просим тебя сложить плащ тамплиера и вернуться к частной жизни.

– За что?! – воскликнул возмущенный юноша. Он с детства мечтал о белом плаще с красным крестом и не расставался с ним ни днем, ни ночью, ни в горах Испании, ни в джунглях Нового Света.

– Этьен, это не наказание, не наша прихоть, но необходимость, – признался Жерар де Вилье. – Мы владеем величайшей святыней, но не знаем, как распорядиться ей в дальнейшем. Смерть вырывает из наших рядов одного брата за другим, а вместе с их уходом все больше и больше наполняются наши сердца тревогой за судьбу хитона Спасителя.

– Но что может измениться, если вы отнимите у меня плащ? – не понял юноша.

– Ты самый молодой среди нас, и тебя полюбила туземная девушка.

– Это не та любовь, о которой вы подумали, – возмутился Этьен.

– Мы верим, что ты свято хранил обет целомудрия, но теперь орден Храма, в лице всех братьев, просит тебя взять назад клятвы, данные при вступлении в наше братство. Совет решил, что один из нас обязан продолжить род, который и будет наделен правом хранить одежду Спасителя. Мы надеемся, что нашим потомкам Господь подскажет, как распорядиться Хитоном.

Роковые дары

Минуло двести лет с тех пор, как чудом спасшиеся тамплиеры достигли неведомого мира. Они искренне старались передать туземцам свои знания, с осторожностью знакомили их со своей верой и уважали чужие традиции. Новый Свет дал им умереть в покое… и забыл, как забывают обо всем, что не причиняет боли и вреда. Увы! Все хорошее весьма часто и скоро исчезает без следа; в памяти человечества остаются кровавые сражения и природные катастрофы. По-настоящему этот мир встревожился, когда к его границам приблизились совсем другие люди.

Отгороженное от вселенной горными хребтами, покрытыми снежными шапками, не тающими в любое время года, государство ацтеков еще не подозревало об удивительных открытиях Христофора Колумба. В свою очередь, белые люди, захватившие Эспаньолу и Кубу, долгое время не имели понятия о существовании великой индейской империи. Но земли огромной Мексиканской долины наполняли страшные предчувствия. Ужасные знамения следовали одно за другим.

По ночам на восточной стороне небосклона стал являться гигантский огненный столб. С восходом солнца он исчезал. Явление было непонятным, пугающим, но реального вреда ацтеком не приносило. Они начали привыкать к появляющемуся в течение года столбу, но высшие силы, видимо, обиделись, что предостережение потрачено впустую. Неожиданно сгорели два храма, посвященные двум богам и стоявшие в двух, далеких друг от друга, местах. Их зажгли одинокие удары молнии, которые не сопровождались положенными раскатами грома, и дождя не упало ни единой капли.

Следующее знамение явилось в виде кометы, пролетевшей над землями ацтеков с запада на восток, разбрасывающей при этом искры во все стороны. Толкователь явлений и снов разъяснил правителю Монтесуме, что комета – знак скорой гибели ацтеков от врага, который придет с востока.

Во многих селениях государства Монтесумы начали рождаться страшные уроды: младенцы, соединенные вместе в материнской утробе; люди о двух головах и с прочими уродствами тела. Правитель велел всех явившихся на свет страшилищ доставлять к нему, а затем люди-чудовища бесследно исчезали. Монтесума старался скрыть от ацтеков все, что могло их встревожить, но появлялись новые и новые пугающие знамения, видимые тысячами людей. Так, неожиданно на озерах Мексиканской долины поднялись огромные волны при совершенном отсутствии ветра.

Различные темные слухи заполнили земли ацтеков и не понять уже: где – правда, а где – ложь. Рассказывали и вовсе невероятное: что крестьянина, работавшего в поле, подхватил огромный орел и отнес в пещеру, где и сообщил, как спастись ацтекам. Там, в пещере, говорящий дух приказал крестьянину раскурить трубку, а потом рядом возник спящий Монтесуме. Голос потребовал от ацтека, чтобы тот приложил горящую трубку к бедру правителя.

Вслед за ходившими слухами во дворец Монтесумы действительно явился крестьянин, якобы похищаемый орлом. Он сообщил, что таинственный голос в пещере приказал разбудить правителя ацтеков, который, опьяненный гордыней, тщеславием и высокомерием, не чувствует надвигавшейся катастрофы. Терпеливо выслушав бредни, Монтесума приказал бросить крестьянина в тюрьму и держать до тех пор, пока он не умрет с голода. И тут император почувствовал ужасную боль в бедре – словно от ожога, которую лекари не могли унять несколько дней.

Чтобы умилостивить богов и отвратить беду… ацтеки начали вести между собой жестокие кровавые войны. Назывались они цветочными. Сердце в понимании аборигенов напоминало цветок; именно оно и было главной целью битв и сражений, а вовсе не территория, золото, рабы. Воюющие стороны старались захватить как можно больше пленников, чтобы затем вырезать у них сердца на жертвенном камне. Такие жертвы более всего были приятны их богам.

Тем временем во дворец прибыл житель селения, расположенного на берегу океана. То, что он сообщил, было уже не знамением:

– Наш повелитель, прости мою смелость: нашему племени поручено охранять побережье. Изо дня в день я бродил по берегу моря и вдруг увидел, как по воде двигалось нечто вроде горы или большого холма. И на нем были существа. Теперь мы пребываем в тревоге.

Никакие уловки ацтеков не смогли отвести надвигающуюся бурю. Судьбу богатой империи решило то, что о ее существовании узнал Эрнан Кортес. Ничто не смогло остановить конкистадора на пути к цели, хотя и препятствия стояли перед ним, казалось бы, неодолимые.

Среди испанцев никто даже не представлял, что на долю Кортеса выпало величайшее в Новом Свете завоевание. Губернатор Кубы Диего Веласкес, заключая с Кортесом контракт, именует Мексику островом. Один лишь Кортес был уверен, что его ждут великие дела, и готовился к ним, как к последнему и важнейшему поступку в своей жизни. На эту экспедицию конкистадор пожертвовал все свои немалые средства, заработанные на островах, заложил поместья на Кубе – в общем, из богача он превратился в нищего – и в таком состоянии взошел на корабль.

Кортесу удалось собрать армию в пятьсот восемьдесят солдат, около ста матросов, двух сотен кубинских индейцев и несколько негров. Военачальник страстно хотел заполучить лошадей, зная, что эти животные наводят на индейцев панический ужас, и жертвовал для их покупки даже личные вещи. Всего ему удалось приобрести 16 жеребцов и кобыл, многие из которых были не в лучшем состоянии. Берналь Диас подробно описывает их:

«Франсиско де Монтехо и Алонсо де Авила совместно владели золотисто-рыжим жеребцом; он не был хорош для военного дела;

Хуан де Эскаланте владел пегим жеребцом, коричнево-белым, и из его ног три были белыми; он не был хорош;

Диего де Ордас владел серой бесплодной кобылой, дурного нрава и не очень быстрой…»

Военачальник справедливо полагал, что огнестрельное оружие произведет на туземцев ошеломляющее действие, но средства и здесь не позволили ему вооружиться должным образом. Тринадцать аркебузов, десять медных пушек и четыре фальконета – все, что ему удалось добыть. Следовало спешить, потому что губернатор Кубы начал подозревать, что экспедиция может принести великие плоды, и отправил приказ Кортесу: сдать командование. Но отнять войско у конкистадора, который вложил в него все средства и душу, не мог уже никто.

10 февраля 1519 г. флотилия из одиннадцати судов направилась к побережью Юкатана. После высадки на материке Кортес заметил, что некоторые солдаты с тоской посматривают на корабли. Их настроение не понравилось конкистадору, и он приказал суда затопить.

Сотни лет среди ацтеков жила легенда, что бог Кецалькоатль был изгнан со своими слугами из Теночтитлана, однако обещал вернуться. Громадная статуя этого страшного бога стояла в центре столицы ацтеков. Она представляла собой тело человека, одетого в юбку из переплетенных змей. Вместо пальцев рук и ног, бог имел страшные когти, а лицом его являлись две змеиные головы с оскалом ядовитых клыков. На груди висело ожерелье из человеческих рук и сердец, окружавших человеческий череп.

Теперь, когда в землях ацтеком появились фантастические белые бородатые люди, могущие убивать на расстоянии – с помощью грома и молнии, едущие на необыкновенных животных, то множество аборигенов было убеждено – вернулся Кецалькоатль со своими слугами, чтобы отомстить за давние обиды.

Стечение обстоятельство и личные качества Кортеса позволили испанцам не только не погибнуть в окружении миллионов аборигенов, но и усилить войско за их счет. Вожди тотонаков предоставили в распоряжение белого военачальника тысячу триста воинов и тысячу носильщиков – не менее необходимых в трудных горных переходах, чем солдаты. Еще один ценнейший подарок Эрнан Кортес получил в виде дочери вождя – Маличе, которая изъяснялась на языке ацтеков. Индейскую принцессу крестили под именем Марина.

Открытие Нового Света, населенного язычниками, для испанцев показалось знаком Господа. Они почувствовали потребность познакомить аборигенов со словом Божьим, вселить в их сердца веру в Иисуса. Но с первыми кораблями, вернувшимися из-за океана, приплыли золотые и серебряные изделия неведомых мастеров. Блеск золота побудил к действию далеко не лучших жителей Пиренейского полуострова. Величайшее расстояние, для преодоления которого требовалось немало денег, стало препятствием для многих монахов, желающих нести крест в неведомом краю. А места на кораблях заняли в основном те, кто привык разговаривать языком меча, кто заботился больше о теле, чем о душе.

На пути Кортеса встали заснеженные вершины Кордельеров. В горах, на крутых перевалах, на зверском холоде союзные индейцы гибли десятками. Их печальная судьба никого не заботила. Наконец, спустившись в долину, испанцы оказались в благодатном крае: везде тянулись обработанные поля, сады, но это была территория Тлашкалы. Обитатели края отстояли независимость в борьбе с ацтеками и не собирались покоряться немногочисленным пришельцам. Их не испугали невиданные ранее кони и гром пушек. В жестоком бою погибли две драгоценных лошади, досталось и воинам Кортеса. Лазарета для раненых не имелось, испанцы лечились доступными способами, прежде чем отправиться в новый бой. «Мы обмыли раны, – пишет участник похода Берналь Диас, – и смазали их, за неимением масла, жиром, вытопленным из убитого индейца». Тем же средством лечили и раненых лошадей. Болеть не имел право никто: раненые либо умирали, либо поднимали меч и вставали в строй.

Потом многие будут утверждать, что индейцы не знали лошадей и человек на коне приводил их в панический ужас. Конечно, эти животные были не знакомы жителям Нового Света, но, вопреки сложившемуся мнению, индейцы успешно боролись с лошадьми в первых же битвах. По рассказу Берналя Диаса, враг более всего стремился захватить лошадей, но испанцы не позволяли сделать это. Лошадь Педро де Морона досталась им мертвой – после удара индейского копья в шею. Тлашкаланцы утащили труп коня и показывали его по всем селениям своего государства; с тем, чтобы ни у кого не возникало страха перед невиданным животным. Сбруя коня, подковы и налобник были принесены в дар их богам. Так что, побеждали испанцы благодаря собственному фантастическому мужеству, умению воевать, прозорливости ума командиров, и в меньшей степени благодаря наличию лошадей и огнестрельного оружия – и того и другого ничтожно мало имелось у первых конкистадоров. Личное обаяние командира значило невероятно много; и возглас Эрнана Кортеса «Сантьяго! На них!», повторенный десятками, в лучшем случае, сотнями испанцев, приносил самую невероятную победу.

Противники оказались достойны друг друга. Кортес надеялся, что после второго поражения тлашкаланцы заключат мир, но получил следующий ответ вождя:

– Испанцы могут идти, когда им вздумается. Но мир с ними мы заключим лишь после того, когда их мясо будет отделено от костей!

Только после новых жестоких поражений индейцы Тлашкалы (до этого успешно противостоявшие империи ацтеков) заключили мир с бородатыми людьми и принесли им дары. И произошло это событие в то время, когда обессилевшие, израненные испанцы готовились к своему последнему бою; когда им оставалось только умереть с мечом в руке – смертью, достойной гордого идальго.

Победа над тлашкаланцами дорого обошлась испанцам, но произвела огромное впечатление на окружающий индейский мир. Теперь разные племена предлагали испанцам свою помощь, если те пойдут войной на Теночтитлан. В лагерь Кортеса явились послы и от правителя ацтеков. Монтесума прислал множество драгоценных вещей и… пригласил доблестных воинов в гости. Объяснить подобную глупость можно было только страхом. Тлашкала была злейшим врагом ацтеков, которого они так и не смогли покорить. И если бородатые люди, разбившие непобедимого врага, с ним же и объединятся, то положение Монтесумы могло быть печальным. К радости посланников-ацтеков, поредевший, но отдохнувший отряд пришельцев отправился в Теночтитлан.

Присланные Монтесумой золотые блюда, птицы и прочие драгоценные украшения подняли боевой дух испанцев, лучше всякой благородной цели. «Сколько же у них осталось золота, если Кортес получил дар, короля достойный?!» – бедных идальго более всего мучил этот вопрос.

Если Монтесума и не рассчитывал на великую благодарность за свои дары, то надеялся, по крайней мере, усыпить бдительность. И здесь он просчитался: чужеземцы совсем не так относились к желтому металлу, как жители нового континента. Правителю ацтеков, конечно, удалось разлучить пришельцев со своими злейшими врагами, но бедняга возбудил у испанцев такую жажду золота, которая готова была смести и уничтожить все, что стояло на пути к богатству.

Довольно слов!

На окраине Теночтитлана Кортеса встречал правитель самого могущественного государства этого континента. «Великому Монтесуме помогли сойти с носилок и повели под руки великие касики, под весьма драгоценным и изумительным балдахином из зеленых перьев, искусно украшенным золотом, с обилием серебра, жемчуга и драгоценных камней, которые свисали как бусы, что нельзя было оторвать глаз, – рассказывает Берналь Диас, участник похода Кортеса. – Великий Монтесума был очень богато одет, согласно их обычаю, и имел обувь, наподобие сандалий, с подошвами из золота, а на верхней части были драгоценные камни».

Четыре вождя поддерживали Монтесуму под руки. На них были надеты набедренные повязки, дорогие красивые накидки, а головы украшали диадемы – они полагались только знатным ацтекам. Еще четверо великих касиков несли над их головами балдахин; множество других знатных ацтеков подметали дорогу перед Монтесумой, а иные расстилали дорогие ткани, дабы нога Великого Господина не коснулась голой земли. Сзади следовала толпа родственников правителя и прочих вождей. Золота и серебра было на них столько, что отражающийся от украшений солнечный свет слепил испанцам глаза. Головы ацтеков были почтительно и благоговейно опущены, никто не смел смотреть в лицо великому Монтесуме.

Отдаваемые касиками почести со стороны казалась ухаживанием за немощным человеком. Увы! Таков ритуал, сложившийся столетиями, и при всей его глупости, не мог поступить иначе даже властитель здешнего мира. А в целом несчастливая судьба Монтесумы вовсе не была свидетельством его недалекого ума. Испанцы, современники тех событий, пишут о Монтесуме, как о весьма достойном правителе. Вот, например, мнение другого солдата Кортеса – Франсиско де Агиляра (позже сменившего меч на плащ доминиканского монаха): «Этот король и господин был среднего роста, худощав, с крупной головой и плоскими крыльями носа, отличался большой проницательностью и здравомыслием, ученостью, опытностью, но бывал резок и весьма категоричен в разговоре».

В юности Монтесума прославился как храбрый воин, он одержал на полях сражений 18 личных побед и был удостоен многих наград. Но с тех пор минуло много лет. Сегодня пятидесятитрехлетний владыка мира не производил впечатления бесстрашного воина. Но… Изящная набедренная повязка покоилась все же на бедрах, а не на животе; а ведь не мудрено увеличиться этой части тела, коль передвигаешься в носилках, а о твоей еде заботится толпа лучших поваров. Смуглое, отмеченное морщинами лицо переполняла величественная гордость, но это была лишь маска, положенная владыке мира, и человек наблюдательный мог прочитать под ней старательно скрываемую тревогу. Увидеть ее могли только испанцы, так как они не были осведомлены, что смотреть на владыку мира смертным не позволяется. Монтесума давно перестал с оружием в руках брать пленных и убивать врагов, но, как ни странно, вид у него был утомленный. Движения повелителя ацтеков отличались медлительностью и оттого ход всех этих вождей с опущенными головами походил на похоронную процессию.

В противоположность Монтесуме тридцатипятилетний Эрнан Кортес, прошедший сквозь горы, пустыни, леса, сражавшийся с тучами врагов, легко и бодро соскочил с коня.

«Внешность Кортеса была высокоприятна: статное тело, хороших пропорций; лицо красиво, но слишком округлое; цвет лица – сероватый; глаза серьезные, часто печальные, но нередко полные ласки и привета; борода редкая, черная; волосы черные, не слишком жесткие; грудь могучая, плечи широкие; ноги несколько искривлены… – так описывает военачальника Берналь Диас. – Ездок он был превосходный, боец удивительный, в конном ли, в пешем ли строю, с каким угодно оружием. За ним, в молодости, было немало интриг с женщинами и по сему поводу дуэлей с мужчинами; от одного такого случая осталась и пометка – рубец под самыми губами, глубокий и заметный, несмотря на бороду. По способу держать себя, походке, разговору, одежде и прочему всякий бы понял, что это – человек воспитанный, родовитый. Одевался он по моде, но всегда скромно, предпочитая разным шелкам и бархатам изящную простоту. Никогда он не навьючивал на себя огромных золотых цепей и прочих украшений. На нем всегда была лишь одна и та же тоненькая шейная цепочка с золотым медальоном; на пальце был один лишь перстень, но с большим и весьма ценным алмазом; на его бархатном берете лишь один медальон, да и то он впоследствии носил лишь суконные береты без всяких украшений».

Два мира сближались друг с другом. Кортес поприветствовал правителя ацтеков почтительным поклоном и получил в ответ едва заметный кивок головы – высшая вежливость владыки мира. Испанский военачальник извлек из надушенного мускусом платка ожерелье из разноцветного стекла и протянул его Монтесуме. Вожди ацтеков перехватили руку Кортеса, чтобы он случайно не прикоснулся к великому правителю – это считалось страшным оскорблением.

18 ноября 1519 г. испанцы вступили в столицу ацтеков, и тут их немало озаботила собственная малочисленность; поредевшее в битвах войско испанцев казалось жалкой песчинкой в бескрайней пустыне. «Наше ничтожество нами сознавалось все сильнее, но сильнее же мы вознадеялись на мощь и помощь нашего Господа Иисуса Христа!» – восклицает Берналь Диас. Каждый житель двухсоттысячного города и гости Теночтитлана стремились увидеть необычных гостей, а потому испанцы всегда были окружены толпами аборигенов.

Люди Кортеса вели себя сдержанно в столице ацтеков, повинуясь начальнику, умевшему убеждать и побеждать. Их разместили в огромном дворце, который ранее принадлежал отцу Монтесумы – недалеко от места пребывания нынешнего владыки мира. Повелитель ацтеков засыпал испанцев дорогими подарками, Кортес отвечал любезностями – внешне все было похоже на встречу лучших друзей. На самом деле представители двух миров наблюдали друг за другом, словно буйвол и тигр – их встреча в прериях по определению не могла закончиться миром.

Однажды к малому входу дворца Монтесумы приблизился молодой ацтек в старой, выцветшей на солнце, но чистой, набедренной повязке. Он настойчиво объяснял страже, что имеет важные сведения для правителя. В иное время простолюдина прогнали бы, надавав предварительно тумаков, но теперешнее положение в стране обязывало Монтесуму выслушивать каждого. Его лишь подержали приличное время перед закрытой дверью – как того требовал этикет.

Правитель был занят трапезой. Лучше сказать, трапеза занимала всю комнату. Ароматы изысканных яств, поданных на золотых блюдах, витали на всем пространстве огромного помещения, а вот с аппетитом у Монтесумы было плохо. Усталый пожилой человек поднес ко рту золотистый (здесь даже еда блистала золотом) кусочек индейки, слегка надкусил и бросил обратно. Подле него стоял советник и временами сглатывал слюну. Приведенный ацтек, естественно, не получил приглашения разделить трапезу, но он и сам не проявлял интереса к содержимому блюд.

– Кто ты? И зачем здесь? – спросил Монтесума.

Получивший дозволение говорить ацтек, опустив глаза в пол, ответил на вопросы:

– Меня зовут Тоноак. Я слышал в разговоре бородатых гостей нечто такое, о чем должен рассказать тебе.

– Вот как! – удивился властитель мира. – Продолжай свою речь!

– Я доставлял этим людям маис и слышал, как два главных человека обсуждали свои дела. Они говорили, что ацтеки напали на их город, что на берегу моря, и убили шесть солдат, а также одну лошадь. Говорили, что ацтеки сжигают селения тотонаков, которые заодно с белыми людьми. Также я слышал, что горные племена готовы отложиться от Теночтитлана, если будут успешными действия белых людей. Они решили, что далее оставаться в бездействии нельзя: надо захватить тебя, Великий Господин, и твой город или уходить из него.

– Как же ты смог понять язык белых людей?! – удивился Монтесума.

– Я далекий потомок этих белых людей, – признался юноша. – Они приплыли на огромной лодке в эти места давно – когда на месте твоего красивейшего города был только населенный змеями остров. Много-много моих предков, из поколения в поколение, учили своих сыновей языкам, на которых изъясняются бородатые люди. Потому я смог понять чужую речь.

– Слишком удивительно, чтобы быть правдой, – выразил сомнение властитель мира.

– Позволь заметить, Великий Господин, юноша правильно рассказал все, что происходит на окраинах наших земель. Я получил те же сведения перед самым его приходом от наших самых быстрых гонцов, – вступил в разговор советник.

– Что же нам делать? – спросил владыка советника, позабыв о Тоноаке. А дерзкий юноша позволил себе дать совет владыке:

– Есть только один способ спастись тебе и всему нашему народу.

– Вот как! Разве наше войско так слабо?! От ничтожного количества людей ты, жалкий раб, предлагаешь спасаться?! – Монтесума утрачивал внешнее спокойствие, а душевный покой он потерял давно – с приходом чужеземцев.

– Я подобного не мог и подумать, – ацтека испугался, что он не успеет сказать то, что хотел. – Ты велик и могущественен, и нет тебе равных в мире. Но с этими людьми удивительная сила. Вспомни, что они разбили войско Тлашкалы, которое было многочисленнее их в тысячи раз. А ведь ацтеки не смогли покорить эту страну, хотя пытались сделать это сотню лет.

– Жалкий червь, я прикажу скормить тебя гиенам! – разозлился Монтесума при упоминании о неудачах.

– Разумное решение, – поддержал господина колдун, – хотя прежде было бы любопытно услышать, что посоветует нам этот червь. Если какую-то глупость, то его мучения будут ужасными.

Тоноак в ответ на угрозы произнес и вовсе губительную для себя мысль:

– Единственное спасение: принять Бога этих людей.

От возмущения Великого Монтесуму затрясло, а колдун промолвил:

– Действительно, ты не заслуживаешь легкой смерти.

– Вы вольны поступить со мной, как посчитаете нужным. Я жалею только об одном, что не смог ничего сделать для своего народа.

– Как может нам помочь то, что предлагаешь ты? – поинтересовался советник, пока владыка мира трясся весь красный от гнева.

– Эти люди оправдывают свои действия тем, что хотят обратить заблудшие народы в истинную веру. Их высший Господь – Иисус Христос. – Юноше хотелось рассказать об Иисусе, но он понимал, что сейчас ему никто не позволит этого сделать. – Если мы примем Бога чужеземцев, то станем для них братьями, и они не посмеют творить зло на наших землях.

– Наши воины расправятся с пришельцами, – уверенно произнес советник.

– Возможно, – согласился Тоноак. – Но это лишь первые из многих, что дошли до великого города. Мир чужеземцев огромен и следом придут другие. Они утопят в крови наш народ. Разве не было множества ужасных знамений в прежние годы… Но спасение есть, и оно рядом. Великий Господин имеет одну вещь, которая защитит его от белых людей.

– Что это?! – Правитель ацтеков от любопытства перестал на мгновение злиться.

– Эта вещь поможет только тогда, когда ты отречешься от своих богов и примешь сердцем Бога чужеземцев – Иисуса Христа. Если ты прикоснешься к ней, не имея веры, то получишь не пользу, а вред.

– Где находится «это», которое может нам помочь? – попытался выяснить советник.

– Я ничего не могу сказать, пока не увижу, что Великий Господин готов обладать этой вещью, – с искренним сожалением произнес Тоноак.

– Довольно слов! – заревел Монтесума и нервным движением руки смахнул наземь блюдо с золотистым мясом. – Бросьте его в подземелье и пусть он до самой смерти не отведает никакой пищи.

Тоноака увели воины. Советник подождал, пока Монтесума немного успокоится, и произнес:

– Мой Великий Господин, нам нужно подумать: как избавиться от белых людей. Они укрепились во дворце твоего отца, и копья наших воинов бессильны против прочных стен.

– Они недосягаемы и в то же время в западне. – Монтесума вновь стал мудрым правителем. – Их слабое место еда и вода, ведь их доставляют ацтеки. Для начала уменьшим количество продуктов вдвое под предлогом того, что идет война с мятежниками, погублены многие поля и в стране неурожай.

– Очень разумно, Великий Господин! – подобострастно пролепетал советник. – Они должны будут уйти. Нам остается решить: позволим мы скрыться чужеземцам, когда они окажутся за пределами Теночтитлана, или принесем их сердца в жертву богам.

На следующий день, ближе к вечеру, во дворец Монтесумы явился Эрнан Кортес во главе пяти капитанов и в сопровождении Марины, посредством которой они и общались.

Правитель ждал и был готов объяснять причины недостатка продуктов, но никто не потребовал заранее подготовленных оправданий.

– Великий Господин, – учтиво обратился Кортес к Монтесуме, – худые вести обязывают нас принять меры предосторожности. Твои военачальники на морском побережье напали с оружием на испанцев, захватили поселения, находящиеся под охраной нашего короля, угнали оттуда индейцев, дабы использовать их для чудовищного жертвоприношения! В таких обстоятельствах безопасность гостей требует, чтобы хозяин всегда находился рядом. Мы просим прощение за сие неудобство, но во всем мире принято, чтобы к посланникам короля Испании относились с должным уважением.

Два капитана взяли под руки владыку вселенной и легонько подтолкнули к выходу.

– Что это?! – смог только произнести правитель ацтеков.

– Сейчас ты должен вместе с нами, добровольно и спокойно, отправиться в наши палаты, где впредь и будешь пребывать. Тебе будут служить столь же почтительно, как в собственном дворце. Но, не скрою, если ты сейчас поднимешь шум, то будешь немедленно убит, – с широкой дружеской улыбкой Кортес разъяснил происходящее.

Монтесума некоторое время молчал от изумления, а когда попытался раскрыть рот, могучая рука капитана железной хваткой закрыла ему уста.

– Прошу тебя, Великий Господин, удалить стражу. Если ты пожелаешь приказать что-то другое, прольется кровь, и прежде всего – твоя, – напомнил о последствиях конкистадор.

Марина весьма точно перевела не только слова, но даже решимость, с которой они были произнесены. Повелитель ацтеков обмяк и упавшим голосом попросил воинов удалиться.

В коридоре капитан Алонсо де Авила обратился к Кортесу:

– Неплохо бы взять приданное вместе со здешним императором. Ведь нам придется о нем заботиться, и траты на Великого Господина потребуются немалые.

– Алонсо прав! – поддержал товарища Хуан Веласкес де Леон. – Лестница справа ведет в подземелье, в кастильских замках сеньоры именно там прячут самое ценное.

– Проверьте, но помните: времени у нас мало, – без особого энтузиазма согласился Кортес.

Военачальник всегда позволял солдатам некоторые шалости и вольности, исполнял их мелкие земные желания и прихоти. Ему приходилось подчиняться капризам – с тем, чтобы быть уверенным: в судьбоносный момент солдаты его не оставят и выполнят любой приказ. Жертвы Кортеса всегда стоили результата.

В подземелье вместо золотого хранилища испанцы нашли темницы с исхудавшими заключенными. Жалость взяла верх над разочарованием, и узников отпустили на свободу. Среди них был и Тоноак, который честно стремился предупредить Монтесуму о грядущих бедствиях.

Тем временем ацтеков в коридоре собиралось все больше и больше; в руках некоторых были ножи с кремневыми лезвиями, которые хотя и уступали испанским мечам боевыми свойствами, но количеством превосходили. Кортес произнес, словно в дружеской беседе:

– Братья, нам пора уходить.

Капитаны немедленно прекратили свои поиски, хотя у них имелось желание хорошенько расспросить Монтесуму на предмет спрятанных сокровищ. На глазах сотен ацтеков, несколько испанцев вывели их повелителя и благополучно доставили в свой лагерь.

Во дворец, занятый испанцами, перешли советники Монтесумы, его слуги и жены; сюда прибывали посланцы со всех земель ацтеков, сюда же доставлялась положенная дань. Чистоплотный владыка мира по-прежнему совершал ежедневные купания. Все так же к столу Великого Господина подавали всевозможнейшие блюда из индеек, фазанов, куропаток, перепелов, уток, голубей; на бесценных блюдах подносилось мясо оленя, дикого кабана, зайцев и кроликов. Неизменно стояла на столе золотая чаша, наполненная любимым шоколадом. Испанцы также закрыли вопрос с продовольствием с тех пор, как переселили к себе Великого Господина.

Монтесума продолжал править государством, но все чаще его приказы отражали интересы более испанцев, чем ацтеков. В первую очередь он вызвал во дворец тех военачальников, которые напали на испанцев и дружественных им туземцев. Напрасно вожди восклицали, что владыка сам же их послал для сбора дани; правда принесла им только большие мучения. Все военачальники были заживо сожжены перед дворцом Монтесумы.

Так продолжалось много месяцев; Кортес изучал язык ацтеков, их образ жизни; проповедники, с ним бывшие, пытались обратить туземцев в христианство. Постепенно ацтеки привыкали к сложившейся ситуации, и конкистадор рассчитывал без кровопролитья подчинить многолюдный богатейший край испанской короне. Удар в спину Кортесу нанес губернатор Кубы.

Диего Веласкес воспылал великой завистью к удачливому конкистадору. Он не мог спокойно смотреть, как золото, отправляемое Кортесом для короля, плывет мимо его сундука. «А сколько добра остается у Кортеса?!» – задавался вопросом большой любитель считать чужие сокровища. И губернатор задумал сменить военачальника. Для этого были мобилизованы все силы и ресурсы огромного острова. В мае 1520 г. 19 кораблей отчалили от берегов Кубы и направились к Веракрусу – городу, основанному Кортесом на побережье материка. На судах находилось более 1400 солдат, 80 всадников, 90 арбалетчиков, 70 аркебузиров, а также 20 пушек с огромным запасом пороха и ядер. Командовал экспедицией опытный конкистадор Панфило де Нарваэс, сражавшийся до этого на Кубе, Ямайке и Санто-Доминго.

Как только Кортес узнал о высадке Нарваэса и его планах, то принял решение идти навстречу сопернику. Малочисленное его войско разделилось на две части: 80 испанцев осталось в Теночтитлане, а 75 человек отправились против Нарваэса. Безумство? Но нет… Кортес не совершал необдуманных поступков.

Ночь печали

Перед уходом Кортес поручил храбрейшему из своих капитанов – Педро де Альварадо – оставшийся гарнизон в восемьдесят испанцев и несколько сотен союзных индейцев. Для города с двухсоттысячным населением войско небольшое, но Кортес сделал все для его безопасности. Конкистадор оставил Альварадо хороший запас воды и продуктов, лично установил на стенах неприступного дворца пушки и фальконеты и взял с местных старейшин клятву мира. Но главное, во дворце остались солдаты, которые большую часть жизни провели в походах и боях; иметь дело с численно превосходящим противником было для них привычно.

Все было б хорошо, если б не личные амбиции Педро де Альварадо. Кортес в разговорах с Монтесумой всегда настаивал, чтобы ацтеки отказались от человеческих жертвоприношений. Однако легко ли изменить обычаи, которым сотни лет? Альварадо решил, что он сможет в один день совершить то, что его командиру не удалось и за полгода.

В конце мая в главном храме Теночтитлана проходило обычное празднество. Педро де Альварадо пожелал присутствовать на церемонии, а после почетного пленения Монтесумы испанцам ни в чем не отказывали. Вооруженный (а без оружия гости не выходили за пределы дворца) отряд испанцев, числом в сорок человек, вошел в храм, заполненный ацтеками, среди которых было множество вождей, старейшин, уважаемых людей. В руках индейцев были розы и перья.

Испанцы заняли выходы из храма и вначале спокойно наблюдали за ритуальными танцами аборигенов. Тут подошло время совершить жертву: молодой ацтек мирно возлежал на камне и терпеливо ждал встречи с каменным ножом. В это время Педро де Альварадо гневно прокричал:

– Не смейте этого делать, язычники! Отпустите несчастного с миром!

Никто из ацтеков не понял кастильского наречия Альварадо, ближайшие к нему индейцы в ужасе шарахнулись в стороны. Недовольные взгляды тех, кто услышал чужую речь, устремились на белого человека, нарушившего церемонию. В отдалении ацтеки, под грохот барабанов, продолжали петь и танцевать, жрец с обсидиановым ножом приближался к жертве.

Разгневанный Альварадо направился к жертвеннику; ацтеки попытались преградить дорогу чужеземцу, но тот выхватил меч и начал им расчищать путь. В числе первых поплатился барабанщик; конкистадору показалось, что его не услышали из-за шума, производимого небольшими индейскими барабанами. Несчастному музыканту Альварадо отрубил обе руки, а затем обезглавил; голова далеко отлетела от туловища, упав в толпу ошеломленных ацтеков. Действия командира явились сигналом для подчиненных.

Началась ужасная бойня. Испанцев было мало, но ацтеки пришли на праздник только в набедренных повязках и с цветами в руках. Мечи испанцев не разбирали молодых, стариков, детей. Альварадо проложил дорогу к жертвенному камню и протянул руку мирно лежавшей жертве:

– Вставай! И благодари нашего Господа за спасенную жизнь.

Ацтек поднялся, не обращая внимания на предложенную руку. Обреченный глянул на корчившихся в муках и погибших соотечественников; глаза его наполнились ужасом и ненавистью. Он набросился на Альварадо, свалил его на жертвенный камень и принялся душить. Если бы подоспевший солдат не сразил его точным ударом в сердце, то жертва и освободитель поменялись бы местами. Изумленный Альварадо поднялся, а жертва осталось лежать там, где первоначально и предназначалось ей быть. Вот только главный храм ацтеков продолжал наполняться ранеными и мертвыми телами.

Испанцы и вовсе разгневались, когда человек, ради которого они рисковали жизнью, едва не убил их военачальника. «И в этот момент все конкистадоры начинают колоть и рубить людей, – описывает события испанский хронист. – Они отрубают им руки и головы, пронзают мечами, копьями всякого, кто попадается им на пути, рассекая одним головы, других раня в руки, плечи, животы и во всякие другие места; они учиняют невиданную резню. Некоторые мешики (ацтеки) пытаются спастись бегством, но у выходов их ранят и убивают. Другие стараются взобраться на стены, но не могут спастись; иные прячутся в храмовые постройки. Некоторые прячутся на земле, среди убитых и притворяются мертвыми, дабы избежать страшной участи. Те, кто притворился мертвым, спаслись, а если кто шевелился или вставал на ноги, его тут же закалывали. И кровь воинов-мешиков лилась ручьями, текла повсюду, как вода во время сильного дождя, образуя лужи; и тошнотворный запах крови и распоротых внутренностей стоял в воздухе».

Убивая, испанцы одновременно занимались грабежом. Отяжеленные добычей, залитые с ног до головы кровью, испанцы покидали храм ацтеков. А в это время раздался клич обиженной стороны:

– Военачальники и воины! Спешите сюда со всем вооружением: щитами и копьями! Мертвыми лежат наши военачальники и старейшины, мертвыми лежат наши воины! Их убили чужеземцы.

Со всех сторон бежали ацтеки с оружием. Избиение в храме перешло в уличную битву. Альварадо потерял семь человек, но смог укрыться во дворце, силами самих же ацтеков и испанцев превращенном в неприступную крепость. Семь дней аборигены яростно штурмовали место обитания испанцев. В конце концов, им надоело умирать и получать раны под стенами неприступного дворца. Индейцы окружили со всех сторон жилище испанцев и тем самым прекратили доставку осажденным воды и продовольствия.

Эрнан Кортес тем временем ловко разобрался с армией, посланной против него губернатором Кубы. Прибывшие с острова враги оказались хорошими знакомыми Кортеса, его бывшими сослуживцами, а некоторые и друзьями. В лагерь Нарваэса полетели письма, сюда устремились люди Кортеса, переодетые индейцами. Удачливый конкистадор обещал золото, земли, прекрасных индианок и рабов – всего, о чем мечтали в Новом Свете испанцы. И вот в одно утро Панфило де Нарваэс с удивлением обнаружил, что его армия перешла на сторону того, против кого послана воевать.

Не успел Кортес порадоваться великой удаче, как пришли черные вести из Теночтитлана.

Солдаты Педро де Альварадо находились на гране истощения, когда Кортес повернул нечаянно возросшую армию им на выручку. Длинными переходами он скоро достиг союзной Тлашкалы и здесь устроил смотр своей армии. Точная перепись показала, что войско Кортеса теперь состоит из 1300 солдат, 96 всадников, 80 арбалетчиков и столько же аркебузиров. К тому же великие касики Тлашкалы дали ему отряд в 2000 отборных воинов.

24 июня 1520 г. Эрнан Кортес вернулся в Теночтитлан. Ацтеки позволили ему это сделать, однако на сей раз никто не встречал испанцев, не подносил дары. Пустынными улицами войско Кортеса прошло к дворцу, имевшему страшный вид: его камни были политы кровью и покрыты копотью, а деревянная пристройка сгорела дотла. Как только Кортес с войском оказался внутри резиденции, улицы города вновь ожили. Их заполнили тысячи индейских воинов.

Таким образом, Кортес, спешивший на выручку Альварадо, сам оказался в ловушке со всей армией. Главная проблема была в том, что Теночтитлан находился на острове, и дамбы, идущие к нему от берегов, имели мосты, которые в случае опасности легко разбирались. Испанцы оказались не только в окружении врагов, но и природы. Прибывшее войско оказалось совершенно бесполезным: продовольствия доставлено было немного, вода – как в озере, так и в почве острова – была соленой и совершенно непригодной для питья.

Кортес в тот же день понял свою ошибку и направил для разведки боем капитана Диего де Ордаса во главе четырехсот воинов, среди которых много было арбалетчиков и аркебузиров. Не успел Ордас пройти и половины улицы, как со всех сторон был окружен ацтеками. Из окон и крыш полетели такие тучи стрел, дротиков и камней, что вскоре не осталось в его отряде ни одного целого солдата (сам Ордас получил три раны), а девятнадцать солдат было убито.

Одновременно густые толпы врагов принялись штурмовать дворец, но каждый воин Кортеса был на своем месте. Неистово палили пушки и аркебузы, сплошным потоком летели арбалетные стрелы, самых отчаянных врагов разили копья и мечи. Изрядно потрепанному Диего де Ордасу удалось-таки вернуться обратно.

В войске Кортеса, оборонявшем дворец, было ранено сорок шесть солдат, из которых двенадцать вскоре скончались. Весь день и значительную часть ночи продолжалась битва. На следующий день Кортес использовал свое главное оружие. Испанцы вывели на плоскую крышу дворца Монтесуму. Великий Господин ацтеков стал у самого края, чтобы его было видно подданным. На некоторое время туземцы прекратили бой. Однако Монтесума не знал, что уже избран новый Великий Господин, который занимался тем, что отыскивал и убивал детей Монтесумы. Знатный заложник испанцев оказался никому не нужен, и как только он обратился к толпе ацтеков со словами мира, обратно полетели камни. Один булыжник попал в голову Монтесумы и спустя три дня его не стало.

Испанцы некоторое время думали, как обойтись с телом почившего Великого Господина, чтобы извлечь из этого события пользу. Ацтеки никак не реагировали на известие о смерти своего правителя. «И тогда я велел двум пленным индейцам вынести его на плечах к осаждавшему нас войску, – рассказывает Кортес в своем послании королю, – и дальше я уж не знаю, что с ним сделали, только война из-за этого не прекратилась, но с каждым днем становилась все яростней и ожесточенней».

Самой серьезной проблемой явилось отсутствие продовольствия и воды. То, что было внесено во дворец с армией Кортеса, съели в первые же дни. Ведь, кроме испанцев, здесь находилось более трех тысяч союзных индейцев. Оставаться далее во дворце было равносильно самоубийству; причем смерть обещала быть мучительной: либо от голода, либо от огня – ацтеки день и ночь бросали на лагерь испанцев зажженные предметы.

Подготовку к отступлению Кортес начал с дележа накопленного золота. А его имелось немало; причем большая часть досталась испанцам совершенно случайно. История эта необыкновенна и, тем не менее, реальна.

Едва испанцы в первый раз вошли во дворец, отведенный им для жительства Монтесумой, как у Кортеса и монаха Бартоломе де Ольмедо возникла потребность возвести часовню. Поскольку Монтесума не мог позволить в городе сооружение, посвященное чужому Богу, то часовню принялись возводить прямо во дворце. При этом довелось обтесать стену одной из комнат, и тут обнаружилась потайная дверь. Ее открыли, и Кортес с несколькими испанцами вошел в случайно обнаруженное помещение. «Действительно, это был великий клад! – восклицает Берналь Диас. – Всюду лежали кучками, в порядке, драгоценности в виде изделий, кирпичиков, листов; тут же находились и драгоценные камни. Вскоре последовали туда и солдаты, между ними и я. Помню, что наше восхищение было беспредельным: никогда никто из нас не видал такого сказочного богатства!..»

Испанцы посчитали находку знаком Божьим, Его наградой устроителям часовни. Поскольку тогда в золоте нужды не имелось, дверь закрыли и заделали по-прежнему. Теперь же, когда законный наследник сокровищ – Монтесума – умер, испанцы решили забрать «дар Божий», могущий принадлежать только им еще и по праву войны.

Все золото и драгоценные камни были вынесены из сокровищницы. Осталась только непонятная одежда, наподобие рубашки. Такого облачения Кортес не видел на индейцах и долго вертел в руках. Наконец, он решил, что одежда попала в сокровищницу случайно, и бросил в угол, как вещь, не представляющую ценности.

Золото и камни были разделены на пять частей; одну отложили для короля Испании, вторая досталась Кортесу, и три остальных части предназначались солдатам.

В ночь с 30 июня на 1 июля 1520 г. испанцы покинули свое убежище. Самой большой ценностью Кортеса в эту ночь был тайно сооруженный переносной мост. Его транспортировали и охраняли 400 индейцев-тлашкальцев и 150 испанцев; для переноски пушек было назначено 200 индейцев и 50 испанцев.

Наконец, Эрнан Кортес позаботился и о казне, которая выросла до таких размеров, что вызвала бы зависть и у иных королей. Золото, серебро, драгоценные камни – все было свалено огромными кучами в отдельном зале. «Навьючена была вся эта масса на 7 раненых и хромых коней и на 1 кобылу и на множество наших друзей-тлашкальцев – больше 80, и состояла она почти целиком из крупных одинаковых золотых слитков, – рассказывает Берналь Диас. – Затем Кортес призвал нас всех в свидетели, что больше унести нельзя, ибо носильщики и лошади были нагружены до предела, а посему позволил каждому из нас взять столько, сколько ему заблагорассудится. Как только это было сказано, люди Нарваэса, да и кое-кто из наших, бросились на богатства и набрали столько, что едва могли брести».

Погода способствовала испанцам: было темно и холодно, с неба падала изморось, а над озером повис густой туман. Они благополучно навели переносной мост, по которому прошел авангард Кортеса, следом потянулись лошади, груженные золотом, и носильщики. И тут раздались крики, вопли, гром индейских барабанов и сигналы труб. Индейцы предпочитали не воевать по ночам, но ради Кортеса изменили своим традициям и привычкам.

Множество индейских лодок с двух сторон подплыло к переправе, появились ацтекские воины спереди и сзади на дамбе. Испанцы, привыкшие сражаться в полном окружении, некоторое время успешно отбивались от наседавших врагов. И тут случилось самое страшное: два коня поскользнулись и упали в воду, от произведенного волнения мост сполз с дамбы в озеро. Индейцы захватили его и постарались утащить как можно дальше от переправы. Испанское войско оказалось разорванным на две части, но большинство этого не знало. Солдаты арьергарда Кортеса, из-за темноты и тумана не видевшие и друг друга, продолжали напирать на остановившихся впереди. Люди, помимо своей воли, оказывались в озере; те, кто не умел плавать, погибали сразу, многие были утоплены падавшими сверху лошадьми, людьми, пушками, мешками с золотом. Некоторые старались отплыть подальше от места переправы; их собрали индейцы в свои лодки, чтобы затем принести в жертву богам. Арьергард, спустя немного времени, шел по трупам товарищей и лошадей, которые заполнили все пространство, ранее занятое мостом. Немногим удавалось добраться до твердой земли. Замыкал шествие Педро де Альварадо.

Ушла на дно лучшая кобыла в войске, которая везла королевскую долю сокровищ. Когда военачальник роздал золото солдатам, он надеялся, что те будут самоотверженнее сражаться, защищая не только жизни, но и богатство. Так и было… на суше, но не в воде. Тяжелые слитки золота мгновенно затаскивали на дно их обладателей. Солдатам бы избавиться от опасной тяжести, но большинство предпочитало умереть богатыми в окрашенных кровью соленых водах.

Погибло, либо позже оказалось на жертвенном камне, 860 испанцев, были уничтожены в ночной битве почти все индейцы – союзники Кортеса, потеряно большинство лошадей, пушки, порох, золото.

Ацтеки и голод продолжали преследовать испанцев на просторах Мексиканской долины. Воины Кортеса даже обрадовались, когда туземцы во время стычки убили их лошадь – существо, ценимое в Новом Свете более людей. «Нас отчасти утешило ее мясо, – признается Кортес в докладе королю, – ибо, терзаемые голодом, мы съели ее всю целиком, и клочка шкуры не осталось; ведь с тех пор, как покинули столицу, мы ничего не ели, кроме жареного и вареного маиса, и того не всегда вдоволь, да всяких трав, которые рвали по пути».

Первое, что сделал Кортес, когда оказался с остатками войска в безопасности – составил акт утраты королевской части золото, который заверили подписями выжившие свидетели. Кроме золота и войска, Кортес потерял два пальца на левой руке, но не надежду вернуть Теночтитлан.

Неравноценный обмен

Упорство всегда вознаграждается. Спустя два года после бегства Эрнан Кортес на правах хозяина занял ранее принадлежавший Монтесуме дворец (вернее, то, что от него осталось).

Кортесу невольно оказал великую услугу негр из его войска – Гвидела. Он заболел оспой, и ею случайно заразились ацтеки. Эпидемия мгновенно накрыла всю Мексиканскую равнину; и если для испанцев болезнь не была смертным приговором, то ацтеки каждодневно умирали тысячами. Скончался от оспы очередной Великий Господин; новым правителем ацтеков стал восемнадцатилетний Куаутемок – двоюродный брат Монтесумы. А потом пришел Кортес, набравший новое войско. Конкистадор применил тактику ацтеков. Как мы помним, они отрезали от внешнего мира испанцев, которые находились во дворце, и принудили их уйти, не считаясь с жестокими потерями; теперь испанцы окружили Теночтитлан со всех сторон и овладели акведуком, по которому в город поступала вода. Триста тысяч ацтеков – население столицы и множество беженцев, понадеявшихся на ее неприступность, – оказались в западне. Более того, они остались в полном одиночестве; изворотливый Кортес сумел поднять против ацтеков племена, которые прежде платили им дань.

Битва за Теночтитлан была необыкновенно кровавой: противники сражались не за победу, а за полное истребление друг друга.

Ацтеки принесли в жертву своим богам 78 пленных испанцев, а затем разослали кожу, содранную с лиц воинов Кортеса, их отрубленные ноги и руки, а также лошадиные головы по окрестным селениям. Послы ацтеков утверждали, что большинство чужеземцев уже перебито, и призывали напасть на них с тыла, если прочие города хотят получить хороший материал для принесения в жертву богам. Тем же платили испанцы, по признанию их хрониста – Берналя Диаса:

«Весь район, в котором засел Куаутемок, был переполнен мертвецами, головами и телами, которые лежали повсюду: и в домах, и в каналах, и у самого озера; порой их было так много, что они лежали друг на дружке, точно поленницы дров. Много тел лежало и в других частях города, на площадях Тлателолько (город на соседнем острове) было то же самое, нужно было пробираться через груды тел и голов мертвых индейцев. Ввиду такого ужасного состояния и получился столь поспешный вывод войск из зараженного города… Читал я историю о разрушении Иерусалима, но не думаю, чтоб смертность была там столь велика, как в Мешико. Ведь погибло здесь почти все взрослое мужское население не только Мешико, но и окрестностей».

Величайший город континента – Теночтитлан – погиб, чтобы возродиться новой столицей иного государства под именем Мехико.

После победы принято делить добычу, но ацтеки знали, что более всего интересует чужеземцев и все золото и серебро исчезло из города. Испанцы почувствовали себя чудовищно обманутыми. Солдаты, которые в первый приход Кортеса были с ним и тащили по дамбе невиданные сокровища, весь поход твердили сослуживцам о необыкновенных богатствах города. За будущее золото сражались, получали ранения и гибли… А когда победили, сокровищ не оказалось.

«Сильно удивлялись также наши капитаны и солдаты, как мало золота идет в общий раздел. Кое-кто даже предлагал отдать все инвалидам и больным. Ведь на всадника приходилось лишь по 80 песо, а на арбалетчиков, аркебузиров и щитоносцев по 60 или 50 песо, я точно не помню. Конечно, это было ничтожно; и против Кортеса, а также казначея Хулиана Альдерете возникло, как и раньше, подозрение, будто многое и лучшее они утаили… – рассказывает участник тех событий Берналь Диас. – Отсутствие добычи угнетало нас вдвойне, так как все залезли в неоплатные долги ввиду неслыханной дороговизны. О покупке лошади или оружия нельзя было мечтать: за арбалет надо было платить 50 или 60 песо, за аркебузу – 100, а за лошадь – 800 или 900 песо и за меч – 50; хирург и аптекарь заламывали несуразные цены; всюду теснили нас надувательство и обман».

Индейцы – союзники Кортеса – смеялись, наблюдая, с каким трепетом испанцы относятся к золоту: «Они жадно хватали золото и забавлялись с ним, словно обезьяны. Они были охвачены радостью, сердца их словно осветились…» Презрение к непонятной всепоглощающей жажде чужеземцев было лишь вначале знакомства. Потом и сами туземцы поменяли отношение к золоту; ведь за него у белых людей можно было выменять все, что угодно. Теперь желтый металл, а вовсе не пленники, которых можно принести в жертву, становился их целью. Испанцы долго объясняли тлашкальцам, что вырывать сердце у живого человека – это плохо, и теперь добились того, что ученики оставили учителей без настоящей добычи.

Испанцы ныряли в соленое озеро на месте утраченного два года назад моста. Ветераны точно помнили место, где дно должно быть сплошь покрыто сокровищами (по оценкам историков, Кортес при отступлении имел до восьми тонн золота). Но только водоросли стали их добычей. Затем принялись пытать пленного правителя ацтеков. Ноги Куаутемока поливали кипящим маслом. Когда на коже выступили волдыри, палачи задали ему вопрос:

– Не желает ли Великий Господин прекратить омовение?

– Зачем? – удивился Куаутемок. – Я наслаждаюсь, как будто рабыни умащают меня розовым маслом.

Кортес печально смотрел на жалкие крохи, поступившие в его казну, и думал, как успокоить своих солдат. Позже он найдет много способов извлечь золото из завоеванных земель, но его бесстрашные воины требовали награды немедленно. В это время стража привела к нему индейца с лицом, более светлым, чем у аборигенов, и поразительно голубыми глазами. Более изумило Кортеса, что солдаты, его приведшие, имели весьма довольный вид – в последнее время он более привык к угрюмым лицам.

– Эрнан, этот ацтек обещает выплатить нам жалование, – пояснил испанец, и добавил с надеждой: – Может, стоит его послушать?

Ацтек произнес слова приветствия. Кортеса не удивило, что абориген обратился к нему на ломаном испанском языке. Конкистадор подумал, что туземец прибыл с Эспаньолы, а тамошние жители за два десятилетия освоили язык завоевателей.

– Слушаю тебя. – Кортес позволил говорить человеку с необычной внешностью.

– Я хотел бы, если позволишь, добавить золота в твою сокровищницу.

– Вот как?! – Желание необычного посетителя удивило, так как ацтеки сделали все, чтобы завоевателям не досталось ничего ценного. – И много?

– Столько, сколько сможет поместиться в три таких мешка, – ацтек указал на походный мешок испанского солдата.

– Наверное, это немало. Однако мне больше нравится число пять, – начал торговаться Кортес, еще не имея представления о предмете сделки.

– С удовольствием доставил бы пять, но боюсь, не удастся найти такое количество золота, – признался незнакомец. – Я прошу благородного идальго согласиться на четыре.

– Торговаться умеешь. Ты, часом, не купец?

– Нет. Я просто сказал правду.

– Если это не подарок, то от меня требуется что-то взамен? – Кортес решил: пора узнать, что от него желают получить.

– Для тебя эта вещь совершенно ничего не значит. Вместе с добычей из сокровищницы нашего правителя к тебе должно попасть одеяние, весьма для нас ценное, – произнес гость, впутав в речь несколько французских слов. Впрочем, Кортес его понял.

– В чем же его ценность?

– Наш народ почитает его как одеяние Бога.

– Был бы рад тебе помочь, но сокровищница оказалась совершенно пустой, – с сожалением, но столь же честно, признался Кортес. – Ты можешь взять из одежды все, что найдешь в этом дворце.

– Благодарю тебя, почтенный господин, – грустно промолвил индеец, – нам нужна только та одежда, и ничего более. Понимаю, что тебе надобно золото, но ацтеки не дадут ничего, даже если с их живого тела будут снимать кожу.

Откровенность не разозлила Кортеса, он привык уважать чужое мужество.

– Как выглядит это одеяние? – без особой надежды спросил конкистадор.

– Оно совершенно белое – подобного одеяния не найдется во всем Теночтитлане, – уточнил ацтек.

Внезапно Кортеса осенило. Он взял за руку Педро де Альварадо и отвел в сторону. Конкистадоры некоторое время вели беседу – столь тихо, что не было слышно посторонним; затем Альварадо вышел. Кортес хранил молчание вплоть до возвращения соратника, как, впрочем, и все, находившиеся в зале.

Альварадо вернулся с одеждой поразительной белизны. Именно это одеяние находилось в сокровищнице дворца, принадлежавшего отцу Монтесумы. Дверь в нее была случайно обнаружена испанцами два года назад при возведении часовни. Перед «Ночью печали» Кортес опустошил сокровищницу, а это одеяние бросил в угол – там оно благополучно покоилась до сегодняшнего дня. Кортес усмехнулся: оказывается, он выбросил самую ценную вещь. Благо, он, как и все великие завоеватели, обладал феноменальной памятью, и ни одна вещь, оказавшаяся перед его взором, не могла навсегда исчезнуть из кладовой его знаний.

Глаза индейца вспыхнули благоговейным огнем, едва Альварадо переступил порог комнаты. Видеть невозмутимого мужественного ацтека в таком состоянии было непривычно.

Эрнан Кортес долго вертел в руках одеяние, выворачивал его наизнанку и снова обратно. Конкистадор надеялся найти на одежде какие-нибудь письмена, указывающие на зарытые клады; он искал начертанные линии, которые могли явиться индейской картой. Ничего подобного не было, хотя индейские одежды часто пестрели непонятными знаками. Белоснежная материя была девственно чиста, не имелось даже складок от длительного лежания.

– Странно. Подобное одеяние я встречал у иудеев, но откуда ему взяться здесь? Индейцы не носят одежд из такой ткани.

– Я же сказал: эта вещь принадлежала Бога, и ты не мог видеть ничего похожего на земных людях, – терпеливо пояснил индеец. – Согласись, для тебя она ничего не значит, а четыре мешка золота могут сделать многое.

– Ты прав. Одеяние твоих богов мне ни к чему. А за доставленное золото я построю храм нашему Господу. Надеюсь, он простит мои грехи, коих накопилось немало.

Присутствовавшие на приеме сеньоры с насмешкой и презрением смотрели на туземца, готового доставить состояние, равного которому на данный момент не имелось и в казне Кортеса. И все это лишь за кусок непонятной материи, за одежду, которую гордые идальго не стали бы надевать и перед тем, как лечь в кровать!

Лишь молодой человек, ликом весьма похожий на Кортеса, с величайшим интересом смотрел на необычного индейца, явившегося с необыкновенным предложением. Восхищением сияло лицо юноши, он даже не пытался его скрывать. Соотечественники не поняли бы такого проявления чувств к малоумному индейцу и могли счесть юношу сумасшедшим. Молодой человек и сам не мог понять, какая сила влекла к ацтеку, презираемому всеми. К его счастью, внимание присутствующих было направлено не на него. Испанцы потешались над глупым индейцем, и почему-то богатым, а тот, в свою очередь, внимательно изучал взглядом Кортеса. Казалось, он желал увидеть, какое количество подлости и благородства покоятся в душе бесстрашного завоевателя.

– Осмелюсь попросить дать слово испанского дворянина, что ты готов совершить обмен одеяния на четыре мешка золота, и условия никогда не поменяются. – Печальная судьба Монтесумы заставила индейца прибегнуть к этой весьма шаткой предосторожности. Хотя шансов она давала немного, коль испанец собирался возвести храм, за который Господь, по его замыслу, отпустит все большие грехи и малые прегрешения.

Настойчивость ацтека породила сомнение в душе Кортеса: испанцу показалось, что он готовится потерять нечто весьма ценное. То ли играя с гостем, то ли размышляя, завоеватель произнес:

– А надо ли мне твое золото, коего у меня в скором времени будет предостаточно?

И тут засуетился Педро де Альварадо:

– Эрнан, что ты говоришь?! Золота много не бывает! Этот дикий народ поклоняется вещам, деревьям, горам, так пусть заберет и эту одежду. Поверь, это будет самая выгодная сделка из совершавшихся на земле.

– Хорошо, – после некоторых колебаний согласился Кортес, – я обещаю передать тебе одежду за четыре мешка золота. Через три дня, в это же время.

Бастард

У входа в жилище Эрнана Кортеса голубоглазого индейца дожидалась дюжина сопровождающих. Все радостно загалдели, едва их посланец произнес несколько слов.

– Прочь! Пошли прочь! – выражение радости не понравилось стражникам.

Индейцы послушно удалялись от дворца Кортеса и тут услышали за собой торопливые шаги догоняющего человека. Юноша, присутствовавший во время разговора с конкистадором, спешил явно к ним. Впрочем, из всей толпы его интересовал туземец с более светлым лицом и голубыми глазами. На него был направлен любопытный взор:

– Диего, – представился подошедший испанец и спросил: – Как я могу называть тебя?

– Тоноак.

– Насколько я знаю, каждое имя у вас что-то значит.

– «Обладающий светом» – так оно звучит.

– Кажется мне, получил ты его неслучайно.

– Нам нужно спешить, чтобы успеть собрать выкуп. А потому не сможем уделить тебе должного внимания, благородный юноша, – произнес Тоноак, понявший, что его новый знакомый только начал беседу.

– Мне не хотелось бы вас задерживать. Если позволишь, я присоединюсь к твоим людям. Возможно, чем-то смогу быть полезен.

Предложение было необычным, но отказывать ему не хотелось, дабы не обрести врага из числа окружения Кортеса. Открытые искренние глаза юноши внушали доверие.

– Разумеется, ты можешь идти с нами до тех пор, пока не удовлетворишь любопытство. Скрывать нам нечего. Если, конечно, не будет возражать твой военачальник.

– Хотя Эрнан Кортес – мой отец, но думаю, он не обратит внимания на уход сына.

– Вот как?! – удивился ацтек. – У нас отцы привыкли знать о каждом шаге своих детей.

– Тогда у Кортеса ни на что иное не останется времени, – улыбнулся незнакомец. – Дело в том, что я бастард, как и многие его дети. Отец был единственным ребенком в семье, и это обстоятельство его страшно тяготило в детстве. Бедняге сильно недоставало брата или сестры. И он исправил ошибку родителей. Его дети рождались от женщин, которые случайно оказались на пути. Я появился на свет, едва прошел год с момента его высадки на Эспаньоле.

– А твоя мать…? – Ацтек проникся сочувствием к собеседнику.

– Она из местного племени – как-то случайно принесла в дом Эрнана Кортеса продукты, а вышла со мной под сердцем. До трех лет отец не подозревал о моем существовании. Матери пришлось открыть тайну, когда ей и мне угрожала голодная смерть. Благородный идальго долго разбирался, похож ли неожиданный отпрыск на него, и к нашей с матерью радости, нашел одинаковые черты.

– Судя по всему, он заботится о тебе…

– Не слишком много. Разумеется, Кортес дает матери некоторые деньги на пропитание. Отец устроил меня в школу, где я научился читать и писать, но по нескольку месяцев не навещал меня и не интересовался моими успехами. Я упросил отца взять в этот поход. Он по-своему любит меня, но и тяготится при посторонних. Ведь я – живое напоминание о его грехе, а Кортес желает казаться добрым христианином.

Вначале ацтеки подозревали, что юноша присоединился к ним с единственной целью: узнать тайные места, где спрятано золото. Однако переменили свое отношение к гостю, когда увидели, с каким равнодушным лицом он помогал перегружать собранные сокровища в походные мешки. Диего бесхитростно рассказал историю своей жизни, и Тоноак позволил себе ответить тем же, когда испанец однажды несмело спросил:

– Прости мое любопытство, но в твоих чертах есть нечто отличающее тебя от людей здешнего народа.

– Слышал ли ты о тамплиерах? – спросил Тоноак.

– Конечно. Это был великий орден! – восторженно и удивленно воскликнул Диего. – Рыцарей-монахов сгубили козни французского короля и его советников. Доблестных защитников веры чтят в Испании и благодарны им за помощь в освобождении отечества от сарацин. Но тебе не должно быть известно об ордене Храма?!

– Я знаю о тамплиерах, потому что моему предку, с немногими братьями, удалось бежать, когда начались гонения на орден. Они одолели бесконечное море и прибыли сюда.

– Невероятно! – воскликнул Диего. – Этого не может быть! Ведь земля, на которой мы стоим, стала известна белым людям совсем недавно, а тамплиеры погибли не менее двухсот лет назад.

– Ты ошибаешься, Диего. Этот мир белые люди посещали давно. Тамплиеры побывали в Новом Свете еще при первом магистре, используя сведения древних и старинные карты. Они сохранили в тайне свои открытия, и только теперь я понял почему. Белые люди не готовы встретиться с другим неведомым миром. Ты же видишь: каким бедствием стало их знакомство!

– Но что случилось с тамплиерами, которым удалось здесь укрыться от гнева французского короля?

– То, что происходит со всеми людьми. Они умерли, не оставив потомства, потому что были монахами и остались верными своему обету, даже когда ордена не стало. Лишь один молодой рыцарь со слезами сложил белый плащ с крестом и вместе с ним – свой обет. Так решил совет оставшихся в живых тамплиеров; и ему было приказано вступить в брак.

– Для чего? – спросил испанец. – Чтобы сохранить память об ордене Храма?

Некоторое время Тоноак колебался. Он не привык говорить неправду, но тайна была слишком велика. Ацтек долго и проницательно смотрел в широко открытые глаза юноши. Абориген обладал особым чутьем, которое имеется только у собак. Эти животные безошибочно определяют: какой перед ними человек – плохой или хороший. Их поведение – от полного молчания до яростного желание разорвать человека на части – помогает хозяевам определить свое отношение к гостю. Ацтек понял, что перед ним юноша возвышенной благородной души, и постепенно начал открывать свою великую тайну.

– Нечто более ценное предстояло сохранить моему предку, – после долгих раздумий ответил Тоноак.

– История твоей семьи связана с одеждой, которую вы хотите выкупить у отца? – начал догадываться Диего.

– Да. Я сказал правду Кортесу – одежда, которую мы хотим вернуть, – действительно принадлежит Господу. Твой отец, разумеется, решил, что она считается одеянием одного из богов ацтеков, и потому легко согласился его продать. И мы не будем называть ему имя первого Владельца иудейского хитона.

– Неужели?! – воскликнул сын Кортеса и перекрестился несколько раз.

– Ты сам догадался. Это именно тот хитон, в котором Иисус, наш Господь, шел к своему Кресту. Сейчас не представляю, кому можно доверить эту святыню, но твоему отцу не хотелось бы… Он часто упоминает имя Господа, но столько крови на его руках… Прости.

– Невероятно! – воскликнул задрожавший всем телом Диего. – Не верю, что мы сможем прикоснуться к святыне! Ведь ты позволишь мне это сделать?

– Прошу тебя, друг мой, успокойся, – попросил Тоноак. – Твое волнение может выдать нашу тайну помимо воли, если так будешь себя вести пред ликом отца.

– Ты прав, мой отец не тот человек – кому должна принадлежать одежда Иисуса. Только теперь я понял, почему пошел за вами, – осенило молодого испанца. – Тогда со мной произошло невероятное: словно какая-то сила приказала догонять индейцев, и я не мог не подчиниться. Теперь я точно знаю: меня вел Господь. И больше тебя не покину, даже если будешь гнать меня!

– Спасибо, добрый друг!

Им довелось прервать беседу, так как отряд вошел в деревню, и начался сбор выкупа по родственникам и друзьям. Хотя люди жертвовали последние ценные вещи, которые передавались из поколения в поколение и являлись семейными реликвиями, мешки наполнялись медленно. Вопреки мнению испанцев, что эта земля была переполнена золотом, немногие ацтеки могли позволить себе обладание изделиями из желтого металла.

Эта деревня оказалось последней, где люди Тоноака рассчитывали хоть что-то получить. Была собрана только половина выкупа.

Храм в пещере

На третий день путешествия Тоноак и его спутники направились в горы. Через поросший кустарником вход они проникли в заброшенную каменоломню. Из укромного места Тоноак извлек факел и поджег его. Ацтеки долгое время блуждали по сложным лабиринтам. В один момент Диего подумал, что он не сможет самостоятельно найти обратную дорогу. Но вот Тоноак остановился и принялся ощупывать стену. Внезапно из нее вышла каменная дверь, и человек с факелом первый вошел внутрь открывшегося проема.

– Никогда бы не догадался искать здесь дверь, – только и смог промолвить Диего.

– Мои предки умели хранить свои тайны. Помещение было сооружено вскоре после того, как тамплиеры появились на этой земле. Здесь находятся книги, документы, некоторое имущество – все, что предки посчитали нужным спасти от гибели.

От факела зажгли свечи на стенах. В их бликах замерцали красные кресты тамплиеров. Стены были украшены фресками с изображением последних часов жизни Иисуса.

– Мы в храме?! – Диего не переставал удивляться.

– Да. Со временем эта комната превратилась в церковь.

Нечто необычное испанец увидел в облике Иисуса. Но понял причину не сразу:

– Господь похож на здешних жителей?!

– Таким явился Его образ нашему искуснейшему художнику – Куотли. Заметь еще одну удивительную вещь: он изобразил Иисуса в хитоне, который нам предстоит забрать, хотя никогда подобной одежды не видел, – пояснил Тоноак. – А теперь помолимся, братья!

Голубоглазый ацтек занял место на алтаре. Его речь звучала на местном наречии, сын Кортеса коленопреклоненно молился по-испански. Закончив мессу, ацтеки сдвинули плиту за алтарем, а под ней, в нише, показались серебряные, золотые браслеты, чаши, монеты.

– Часть нашей церковной казны составляют деньги, привезенные тамплиерами, другая часть – пожертвования новых христиан сей земли, – пояснил Тоноак. – Этого должно хватить.

Диего взял в руку золотую монету и произнес:

– Это старинный ливр Филиппа Красивого. Его нельзя использовать для выкупа.

– Он не настоящий? – встревожился ацтек.

– Нет. Монета из чистого золота, хотя Филипп имел наглость разбавлять благородный металл медью, и до сих пор встречаются порченые монеты.

– Тогда что?

– Старинные французские монеты вызовут множество вопросов у Кортеса, и, боюсь, ты не сможешь на них ответить. Поверь, мой отец не глуп.

– Попробуем обойтись без монет, – неуверенно произнес Тоноак.

Ацтеки принялись грузить золото в мешки. Последние два оказались неполными.

– Можно переплавить монеты, – вслух размышлял ацтек. – Но мы не успеем в срок. Что, если попросить отсрочку у твоего отца?

– Не самое лучшее решение… – засомневался Диего. – Мой отец – хозяин своего слова, может его дать, может забрать. И забрать не только обещание, но и ваше золото – появится хороший повод. Лучше произвести обмен в назначенный срок.

Испанец переложил несколько вещей из первых двух, наполненных доверху, мешков в соседние:

– По крайней мере, они стали одинаковыми.

Взгляд Диего упал на большую серебряную чашу, с выгравированными на ней рисунками из жизни ацтеков:

– Если эта чаша не слишком вам дорога, то можно присоединить ее к выкупу. Уверен, Кортесу она придется по нраву.

– Чашу возьмем, конечно. Мы готовы отдать все, только бы вернуть хитон.

Сборы были закончены. Перед дорогой ацтеки решили подкрепиться маисовыми лепешками, а заодно отдохнуть. Они расположились на небольшой поляне, прикрытой со всех сторон густым кустарником.

Сын Кортеса и потомок тамплиера – столь разные люди – стали друзьями за эти три дня. Разговор, начатый в первый день знакомства, продолжился сам собой.

– Диего, я думаю, ты желаешь узнать, каким образом хитон Спасителя оказался в здешних местах?

– Конечно, – воскликнул испанец, – но это твоя тайна, и я не имел права приставать с расспросами. Я решил, что ты сам откроешь ее, когда сочтешь возможным.

– Мне необходимо рассказать тебе все, – признался Тоноак. – Ведь неизвестно, чем закончится визит к Кортесу. Он жесток и не считает пролитие крови ацтеков преступлением или грехом. Возможно, в живых останешься только ты.

– Я не позволю отцу поступить подло! – с жаром воскликнул юноша.

– Спасибо, друг! – Глаза расчувствовавшегося ацтека стали влажными. – История хитона длинна, когда-нибудь я расскажу ее подробнее… После казни Иисуса и двух разбойников, одежда досталась палачам. По обычаю они разделили вещи казненных, но хитоном владеть никто не осмелился. Последнюю земную одежду Господа передали Богородице. Ей же Господь повелел передать хитон Понтию Пилату, как Дева Мария и поступила.

– Прокуратору Иудеи, который Его судил?! Невероятно…

– Понтий Пилат искренне раскаялся в своем поступке и уверовал в Господа всей душой. Но он бесконечно мучился за совершенное деяние и думал, что после суда над Иисусом не имеет права оставаться среди живых. Даже у самого грешного человека должна быть надежда на милость Божью – наверное, это желал сказать Иисус, передавая ему хитон.

Потомки Понтия Пилата тысячу лет владели святыней; она спасала в суровые времена, укрепляла веру, помогала некоторым из них избежать преждевременной смерти. Но вот из длинной цепи наследников прокуратора остался один-единственный человек, и не было у него ни сына, ни дочери, ни надежды их иметь. Его звали также Понтий. В это время Иерусалим оказался под властью христиан. Понтий познакомился с первым магистром ордена Храма, который вдохновенно искал хоть что-то, связанное с земной жизнью Иисуса. Они подружились. Потомок Пилата убедился, что тамплиеры, которые взяли на себя благородную миссию – сопровождение паломников к святым местам, – достойны хранить величайшую святыню. Так хитон Спасителя оказался у рыцарей Храма.

Последняя одежда Иисуса, как ни странно, не смогла найти свое место среди людей. Слишком многие хотели обладать хитоном; его пытались украсть, тамплиером приходилось спасать святыню и от мусульман, и от христиан. Хитон стал сокровенной тайной, только высшим руководителям ордена было известно о его существовании. А ведь он мог привлечь к Господу множество сердец! Все было не так, но я не знаю, как должно быть правильно, – сокрушался Тоноак. – Тот мир был несовершенен, и, похоже, он не намного лучше королевства Монтесумы с его отрубленными головами, принесенными в жертву несуществующим богам.

Бежавшим из Франции тамплиерам удалось перевезти хитон на Новую землю. Здесь белых людей встретили с почетом, приняв за посланцев богов… Но богов собственных… Рассказы тамплиеров об Иисусе не нашли отклика в сердцах аборигенов. Как я уже говорил, монахи умерли, когда пришел черед окончиться их жизни. Лишь одному, самому молодому среди них, было велено вступить в брак с местной девушкой, которая его полюбила. У Этьена де Вилье – так звали моего предка – и его жены – Китлали – родился сын.

Последний тамплиер продолжал рассказывать аборигенам об Иисусе, надеясь оторвать их от своих придуманных богов. Тем временем на землях, давших приют переселенцам, все поменялось. С севера пришли племена ацтеков. Вначале они попросили у туземцев землю для поселения. Местный народ решил выделить им безлюдный остров посреди соленого озера. На нем расплодилось огромное количества ядовитых змей, и аборигены рассчитывали, что ползающие твари расправятся с пришельцами. Вышло наоборот: ацтеки съели всех змей, а на острове построили красивейший город – Теночтитлан. Отсюда начала распространяться их власть на все стороны света. Вместе с ацтеками шли их кровожадные боги, которые требовали крови не животных, но людей. Слухи о том, что чужеземец плохо отзывается о местных богах, дошли до правителя. Проповедника вызвали в Теночтитлан и предупредили, что если он не перестанет смущать сердца людей, то окажется вместе с женой и сыном на жертвенном камне. Этьен де Вилье боялся не за себя: он не мог представить свою жену и сына под ритуальным каменным ножом, и главное, с их смертью сгинули бы последние хранители хитона. Он затаился и продолжил воздавать хвалу Иисусу только в кругу своей семьи. Сын Этьена женился на ацтекской девушке, и род последнего тамплиера продолжился во втором поколении. Веру во Христа он передал только своей жене и сыну.

– Думаю, тамплиеры не случайно появились среди языческого народа, – промолвил Диего. – Многие люди не видят замысел Господа в открывающихся возможностях. Их не должно пугать наказание и несправедливость мира, потому что выше всего земного Иисус на кресте.

– Мы не можем судить ничьи поступки, никого не имеем право упрекать за ошибки – это забота Господа нашего, – осторожно произнес Тоноак. – Наше дело – попытаться избежать заблуждений предков, для того мы и храним память о них. Даже сейчас не знаю, как бы я поступил на их месте. Они должны были рассказать об Иисусе этому народу, но, скорее всего, потеряли бы жизни и драгоценный хитон. Ведь так?

– Прости. Твои предки стояли перед неразрешимым выбором. Я не в праве их судить, – виновато склонил голову испанец.

– У моего отца все сложилось хуже, чем у предшественников, – продолжил рассказ Тоноак. – Он с женой вошел в ту пору, когда следовало иметь внуков, но их не могло быть, потому что не появились дети…

– Но ведь ты есть! – перебил друга испанец.

– Об этом позже… – пообещал Тоноак. – Как поступить с хитоном, если нет наследников и единоверцев? Этот вопрос каждодневно мучил отца. Он утратил покой и сон, нужно было немедля что-то предпринять, дабы от ужаса безысходности не утратить разум. И потомок рыцарей Храма решился на отчаянный поступок. Он пришел к дворцу Монтесумы и объявил, что знает, как спасти государство ацтеков от гибели. (В то время страшные знамения следовали одно за другим; нехорошие предчувствия прочно поселились в сердцах и воинов, и охотников, и самых нищих ничтожных жителей.) Его не прогнали, не отправили на жертвенный камень, как бы произошло в иное время, а провели к Великому Господину. Отец рассказал Монтесуме об Иисусе – самое важное, потому что понимал: властитель не будет слушать его долго, а затем достал хитон. Он объяснил, что последняя одежда Спасителя полторы тысячи лет помогает людям в самых безнадежных ситуациях, но хитон спасает только тех, кто уверует во всемогущего Отца Небесного. Он рассчитывал, что вид хитона заставит Монтесуму отказаться от злых несуществующих богов, что правитель обратится к истинному Господу. Вслед за владыкой последовал бы и народ. Но мечты отца не стали явью. Монтесума долго вертел в руках необычное одеяние – немного со страхом, немного с любопытством. Наконец, правитель промолвил: «Я возьму одежду твоего Бога и буду хранить ее с почетом». Так отец лишился хитона, и не достиг желаемого. Человеческие жертвы стали приноситься все чаще и чаще, потому что к плохим знамениям присоединились слухи, что на Большом острове высадились люди, которые мечут молнии и убивают, даже не приближаясь к обреченным. Никто не может перед ними устоять. Вот ацтеки и пытались умилостивить кровью своих богов.

– Жаль, что замысел твоего отца не воплотился, – искренне посочувствовал Диего. – Видимо, Господь не спас Монтесуму, потому что он не принял Его помощь всем сердцем.

– Отец лишился самого дорогого и теперь ничего не боялся в этом мире, – продолжил свой рассказ Тоноак. – Он стал проповедовать Святое Евангелие среди ацтеков. Удивительное произошло: много людей поняло и приняло рассказы отца. У него появилось несколько десятков братьев и сестер во Христе. Так в государстве ацтеков возникла христианская община. Среди уверовавших в Иисуса последние три дня мы и собирали золото на выкуп – и они отдали все, что имели.

– Но как же ты? – нетерпеливо промолвил Диего.

– Соблазн всегда сопровождает людей – даже праведников и святых. Не все смогли устоять перед земными радостями, и мой отец не оказался в числе непогрешимых. Седина украсила виски отца, когда на него восторженно стала смотреть девушка из их деревни. Он не устоял… только один раз. Потом осознал свой великий грех и сказал молодой девушке, что больше не может ее видеть. На следующий день она покинула деревню. Плодом того греха стал я.

– Но где скиталась несчастная отверженная женщина?

– Ее приютили в дальнем селении родственники. Ради крова и еды мать была готова на любую, даже непосильную, работу. Она не различала мужские и женские занятия: готовила кушанья, ткала и раскрашивала ткань, поддерживала днем и ночью огонь в очаге, охотилась и ловила рыбу. Я редко видел ее спящей. Такая жизнь не могла быть долгой. Когда мне исполнилось четыре весны, мать занемогла настолько, что пришлось озаботиться о моей дальнейшей судьбе.

Съедаемая болезнью, на исходе жизненных сил, мать привела меня к отцу и рассказала, наконец, что у него есть сын. Отец и его жена накормили нас, как самых близких родственников, а вечером мать крепко меня обняла, заплакала и вышла из хижины. Больше я ее не видел. Так я стал жить у отца. Он был очень рад, что обрел сына; жена его, всегда мечтавшая о ребенке, в скором времени полюбила меня. Отец познакомил меня со Святым Писанием, а кроме того, изо дня в день, учил всему, что передавалось в его роду из поколения в поколение. Благодаря ему, я познал языки далекой земли предков. Казалось, они должны быть бесполезны в этом краю, но, как видишь, пригодились – по крайней мере, мы понимаем друг с другом и, надеюсь, договоримся с твоим отцом.

– В этом я постараюсь быть тебе полезным.

– Однако нам пора отправляться в путь. – Тоноак помнил, что три отпущенных Кортесом дня на исходе.

Сомнения победителя ацтеков

– Вы уложились в срок. Я люблю точность, – похвалил Эрнан Кортес вошедшего Тоноака, за которым стражники-испанцы несли четыре мешка, сгибаясь под тяжестью груза. С ними вместе вошел его собственный сын – Диего; в руках он держал огромную серебряную чашу.

Стражники, в предвкушении хорошего вознаграждения, с радостными лицами поставили мешки перед Кортесом. Конкистадор, напротив, без всяких эмоций оценивающе взглянул на неожиданную добычу и произнес:

– Мне кажется, они недостаточно полны.

– Отец, они собрали все, что могли, – с жаром воскликнул Диего. – Эта серебряная чаша пусть будет довеском. Посмотри, какая тонкая работа! Люди и звери как живые. Сколько на ней изображено картин из жизни этого народа!

Эрнан Кортес принял чашу из рук сына.

– Она действительно хороша, – согласился военачальник. – Кажется, настоящий ветер играет с листьями на изображенном дереве. Нашим художникам и красками на картинах трудно передать то, что смогли сказать здешние мастера на металле. Пожалуй, отправлю ее королю.

Даже искренний восторг (как, впрочем, и другие чувства) никогда не мешал Кортесу держать в руках все нити событий, замечать и анализировать даже незначительные мелочи.

– Откуда тебе известно, сын, что эти люди собрали все, что смогли?

– Последние три дня я ходил вместе со сборщиками выкупа, – признался юноша. – Они искренне переживали, что не могут дать тебе больше. Поверь, отец, ацтеки не пожалели бы и собственных жизней, если б они имели для тебя цену.

– Я не столь кровожаден, как здешние туземцы, мне не нужны горы из человеческих черепов, путь остаются в груди их сердца, и да поселится в них любовь к нашему Господу.

– Так ты принимаешь выкуп? – взволнованно спросил Диего.

– Мне странно, что ты заботишься об этих аборигенах, как о братьях. – Кортес не обратил внимания на вопрос. – В битве ты был первым, и меч твой рассекал не воздух…

– Всякая война заканчивается миром. Разве не так, отец? После битвы поверженные соперники перестают быть врагами. Неужели великодушный победитель не должен проявить к ним милость?

– Почему ты пошел с этими людьми? Зачем скитался с ними по селеньям? Ведь это опасно и безрассудно. – Кортеса почему-то не удовлетворяли вполне разумные разъяснения сына.

– Мне хотелось познакомиться с жизнью побежденного народа. С ацтеками нам предстоит сосуществовать, и, рано или поздно, придется с ними знакомиться ближе. Мир или война зависят от того, смогут ли наши народы найти общий язык.

– Узнаю своего сына. – Суровый конкистадор был близок к тому, чтобы смахнуть предательскую слезу. Но не пристало воину проявлять слабость перед туземцами, и в следующий миг Кортес сурово спросил: – Почему же ты, Диего, не предупредил меня?

– Я не успел, отец. Они почти скрылись из вида, когда у меня появилось желание совершить небольшое путешествие. И, согласись, ты бы испытывал ненужные волнения, если б знал, где я нахожусь. У тебя и других забот предостаточно.

Кортес, наконец, прекратил допрос сына, но менять непонятную одежду на золото не спешил. (Собственно, куда торопиться, если мешки с любимым испанцами металлом стояли у его ног, а следовательно, были в полной его власти.) У военачальника появились вопросы к индейцу:

– Скажи, ацтек, как могла одежда Бога попасть к вам?

– То было слишком давно, когда Бог ходил по земле. Но люди сделали все, чтобы уничтожить Его. Бог покинул земной мир, а затем подарил свою последнюю земную одежду человеку, который отправил Его на несправедливый суд.

– Не понимаю. Бог ваш отблагодарил за гонения и преследования? Он весьма необычен.

– Нет, – пояснил Тоноак, – не за гонения был отмечен милостью человек, а за то, что понял свои ошибки, заблуждения и раскаялся в них.

– Любопытно… – задумался Кортес, – уж очень ваш бог похож на Иисуса Христа.

Диего видел, что Тоноак не желает врать, а Кортес готовился задать вопросы, на которые невозможно дать правдивый ответ. Если военачальник узнает всю правду, он ни за какое золото не расстанется с хитоном. Кортес – дитя беспощадного времени – тем не менее, ложился и вставал с именем Господа на устах.

– Отец, этот ацтек от волнения забыл и собственное имя. – Диего пытался спасти друга. – Посмотри: у него дрожат руки.

– У него нет причин для беспокойства.

– Ну как же! – возразил Диего. – Он собрал все золото, что имелось у его друзей, родственников, знакомых, поставил у твоих ног, но одеяния взамен не получил.

Эрнан Кортес устоял бы перед просьбами сына, очень уж ему хотелось разобраться с вещью, которую индейцы хотели купить за баснословную цену. От убийственных расспросов Тоноака неожиданно спас вошедший Диего де Альварадо.

– Эрнан, – тихо произнес он, обращаясь к Кортесу, – на улице бунтуют солдаты Олида. Еще немного, и они сомнут стражу.

Кортес прекрасно знал: случилось то, что должно случиться; и чем дольше откладывать решение вопроса, тем неприятнее будут последствия. Отряд Кристобаля де Олида мужественно сражался при штурме Теночтитлана, и теперь требовал достойного вознаграждения и приемлемой еды. Второе было тоже серьезной проблемой в городе, в котором от голода и недостатка пресной воды только что погибли десятки тысяч туземцев.

Продовольствие собиралось по Мексиканской долине – везде, куда смогли дойти испанцы и их союзники-индейцы. Оно уже начало поступать в лагерь Кортеса. Золото стояло перед конкистадором, но оно не принадлежало ему, коль не выдана ацтекам вещь, требуемая для обмена. А солдаты Кристобаля де Олида могли и не дождаться, когда их военачальник закончит колебаться: исполнить условия неписаного соглашения с этим индейцем, либо поступить по праву войны и объявить все трофеями: и непонятную одежду, которую отдавать почему-то не хотелось, и выкуп за нее. Кортес уловил на своем челе укоризненный взор Диего и, наконец, смирился с тем, что разговор продолжить не удастся. Он нехотя открыл сундук, достал хитон и протянул Тоноаку:

– Ты исполнил свою часть обязательств, теперь моя очередь сдержать обещание.

Обретши хитон, Тоноак восторженно произнес:

– Благодарю тебя, добрый человек, и весь народ наш благодарит! Да подарит тебе Небо великий свет!

– Да разве до сих пор я блуждал во тьме? Разве не Господь даровал испанцам великую победу?

– Мой народ наказан за свои деяния твоей рукой, – смиренно согласился Тоноак.

Индеец приложил к губам дорогую ткань, лицо его просветлело, наполнилось радостью. Диего внезапно приблизился к одеянию и бережно прикоснулся к нему рукой. Ему также хотелось поцеловать величайшую реликвию, и лишь с огромным трудом юноша удержался от необъяснимого поступка. От проницательного Кортеса невозможно было утаить не только действия, но даже сокровенные желания.

– Сын мой! Что ты делаешь?! – воскликнул удивленный Эрнан Кортес. – Опомнись!

– Прости, отец… Видимо, кровь моей матери вспомнила прежних богов, – пробормотал словно разбуженный Диего.

– Я могу тебя понять и простить, но будь осторожен с позывами крови. В Испании за подобные поклонения тебя ждал бы очистительный костер.

В это время полупустые комнаты дворца усилили эхом не только голоса снаружи, но и грохот. Было понятно, что мятежные подчиненные Олида колотили мечами только что установленную дверь. И она поддастся, как только испанцы отложат мечи и воспользуются подходящим бревном.

– Диего, возьми один мешок с выкупом, пойдешь со мной успокаивать солдат.

Эрнан Кортес неторопливо, прихрамывая ногой, израненной в недавней битве, подошел к двери. Она вовсю трещала, было только неясно, что не выдержит первым: массивный засов либо петли. Военачальник приказал открыть дверь.

Казалось, страшная сила снаружи сразу же ворвется внутрь и сомнет, растопчет, раздавит всех, находящихся по сию сторону. Начало и было пугающим, но Кортес спокойным голосом, лишь немного громче обычного произнес:

– Стоять всем! Назад!

Голос Кортеса обладал великой магической силой, никто не мог ослушаться его приказа. Мятежники замолчали и дружно попятились назад.

– Кристобаль де Олид! Возьми у Диего мешок с золотом и честно раздели между своими храбрыми солдатами.

Под радостные возгласы за спиной глава мятежников приблизился к Диего, чтобы забрать обещанную награду. Когда тяжелый мешок переходил из рук в руки, Кортес произнес:

– Кристобаль, я прощаю этот бунт, но следующее подобное происшествие не останется без наказания. В чужой стране, в окружении бесчисленных врагов мы не можем позволить себе неподчинение командиру. Ты меня услышал, и надеюсь, не забудешь никогда это предупреждение.

Тоноак, пользуясь тем, что испанцы были заняты решением собственных проблем, благополучно покинул дворец.

Бесконечное путешествие

Остаток дня Диего помогал отцу: он занимался доставкой продовольствия солдатам, обеспечивал их жильем, что было сделать весьма сложно в уничтоженном почти до фундамента Теночтитлане. Эрнан Кортес всегда старался дать воинам все, в чем они нуждались; даже если это казалось невозможно. Солдаты хотя и были для конкистадора материалом, с помощью которого он добивался цели, но материалом самым дорогим, о котором он заботился больше, чем о самом себе. Юноша стал ногами отца, который из-за ранения не мог везде успеть, и ему нравилось быть полезным Кортесу… Всегда… Но сегодня Диего ни на мгновенье не оставляла мысль о хитоне Спасителя.

Когда юноша и отец в суматохе дня встретились, последний произнес:

– Сын, вечером зайди ко мне. Поговорим о твоих новых друзьях.

Диего промолчал, а когда приблизилось время разговора, то направился вовсе не к отцу. По дамбе, только что расчищенной от трупов, сын Кортеса навсегда покинул это страшное место, которое еще недавно было красивейшим городом на планете. Он знал, где найдет своего друга. Ночь выдалась ясной, а зрительная память юноши была замечательной, и он благополучно достиг места, где находилась заветная пещера. Могучий ацтек вынырнул из темноты, когда Диего принялся за поиски входа в священное для местных христиан помещение. Индеец узнал друга Тоноака и провел гостя туда, куда тот стремился попасть.

Пещерный храм был переполнен народом: мужчины и женщины страстно молились. На алтаре возлежал хитон Спасителя. Диего очень хотел пройти к нему, но понял, что ему придется расталкивать народ, желавший оказаться поближе к святыне. И тут он заметил, что мимо него медленно движется цепочка из людей, стоявших на коленях. Ацтеки приближались к святыне, касались ее и уступали место собратьям. Находившийся у алтаря Тоноак легонько трогал за плечо брата во Христе, если он пытался задержаться дольше отведенного времени.

Диего нашел окончание живой цепочки и теперь, вместе со всеми мысленно произнося слова молитвы, двигался к алтарю. С каждым маленьким шажком он чувствовал, как голова наполняется великим светом; тело, которое должно быть неимоверно уставшим за тяжелый день, напротив, обретает силу и легкость. Приблизившись к хитону, юноша бережно прикоснулся губами к его краю. Тоноак не торопил друга, но тот и сам понимал, что множество людей в это время страждут оказаться на его месте. Многие вновь уходили в конец движущейся цепочки, чтобы опять несколько мгновений побыть подле одеяния Спасителя, и коленопреклоненная очередь никогда не заканчивалась.

Спустя несколько часов молитвы Диего почувствовал на себе взгляд Тоноака. Когда глаза их встретились, индеец указал на дверь. Едва они вышли из храма, Диего встревоженно высказал другу свои опасения:

– Тоноак, нам нужно уходить как можно далее от Теночтитлана и как можно скорее. Мой отец никогда не испытывает колебаний, когда совершает поступок. На сей раз он сомневался, правильно ли поступил. Это плохой знак.

– Ты прав, Диего. Кортес слишком умен, и он понял, что он обменял на четыре мешка золота необычную одежду, случайно ему доставшуюся. Несомненно, твой отец сделает все, чтобы добраться до истины. Нам повезло, что ему пришлось немедля удовлетворять алчность своих воинов. Завтра община изберет десять человек, которые уйдут со мной и унесут хитон. Мы будем искать пристанище в местах, неизвестных белым людям.

– Почему только завтра?! – встревожился Диего.

– Потому, что всю ночь община провела в молитве, ведь сейчас утро. Нужно дать время собраться в путь избранным людям, позволить им хорошо отдохнуть. И пусть наши христиане еще день и еще ночь побудут вместе с хитоном Спасителя. Мой отец и его предки были бы рады видеть столько новых христиан, пришедших поклониться святыне. Слишком долго хитон скрывался от людей; думаю, это не совсем правильно.

– Прости мою суету, Тоноак. Время у нас действительно есть; отец сейчас занят, по его мнению, более важными делами. Кортесу, вместо богатого цветущего города, достались руины, переполненные трупами; и только с помощью вашего выкупа он остановил бунт собственных солдат.

– Община должна избрать десять человек, которые станут хранителями хитона. С ними отправлюсь в путь и я. Мы будем искать благодатную землю, на которой сможет произрастать слово Христа; край, где можно будет, ничего и никого не опасаясь, выставить на алтаре храма Его одеяние. Мы будем искать Царства Божьего, – раскрывал планы Тоноак. – Станешь ли ты двенадцатым среди нас? Прежде чем ответить, помни, что, скорее всего, нам не суждено вернуться обратно.

– Ты мог бы и не спрашивать, Тоноак. Теперь до своей кончины я не расстанусь с хитоном Иисуса и с тобой.

Отряд в двенадцать мужчин пробирался сквозь хвойные леса и тропические заросли, шел мимо дымящих вулканов и переправлялся через бурные реки. Путь двенадцати мужчин лежал на запад – в сторону, противоположную той, откуда на землю ацтеков прибыли белые люди. Встречные племена вначале принимали их за торговцев, но путешественники лишь иногда выменивали на еду некоторые вещи – это немного разочаровывало туземцев. Впрочем, вели себя путешественники мирно и никто не пытался им причинить зло. В качестве пленников для ритуальных жертв они были негодны, так как последних надо было добывать только в бою.

Тоноак стремился, чтобы в число хранителей хитона вошли не только мужественные и выносливые люди, но и знакомые с языками других народностей – это весьма облегчало путешествие. Они добрались до земель племени тарасков, обитавших на восточном побережье континента. В глухой деревне, которая прижалась к горам в надежде, что они скроют хлипкие хижины от бешеных ветров, Тоноак и его спутники нашли приют.

Первое время поселенцы промышляли охотой и рыбной ловлей, выменивая свою добычу на маис и прочие произраставшие на этой земле плоды. И между тем они учили язык приютившего племени. Недолго им довелось изъясняться на наречии тарасков…

Однажды Диего отправился в большой поселок, чтобы обменять шкуры добытых зверей на продукты. Он принялся раскладывать свой товар, как вдруг увидел… Кристобаля де Олида в окружении десятка испанцев. Они шли между торговых рядов, внимательно осматривали товары и, как должное, принимали угощения от добродушных тарасков. Диего от изумления остолбенел, а когда к нему вернулась способность двигаться, тотчас поспешил прочь.

Вести, принесенные Диего, встревожили ацтеков. Покидать обжитое место не хотелось…

– Возможно, испанцы попали на земли тарасков случайно и уже покинули их, – неуверенно предположил Тоноак.

– Мой друг, признайся, что ты не поверил собственным словам, – грустно улыбнулся Диего.

– В любом случае, наша бедная отдаленная деревня испанцев не заинтересует, – размышлял ацтек.

– Ты прав, – согласился Диего. – Некоторое время мы сможем без боязни здесь жить. Заодно узнаем о намерениях испанцев; скоро придут вести из больших селений тарасков.

Кристобаль де Олид действительно не спешил покидать этот край. Тридцатичетырехлетнего, обладающего неиссякаемой энергией конкистадора Кортес послал с тем, чтобы он присоединил здешние земли к его губернаторству. На первых порах Олид не объявлял свои истинные намерения, а предприимчиво пользовался расположением здешних индейцев.

Туземцы были ошеломлены падением могущественной империи ацтеков и думали, что это событие произошло не без помощи богов. Отношение к испанцам естественно было уважительным. Кристобаль де Олид только успевал принимать подарки, среди которых имелись весьма ценные золотые и серебряные изделия.

Спустя неделю к нашим переселенцам явился местный индеец и сообщил, что Олид ищет сына Кортеса по имени Диего и его товарища – ацтека с голубыми глазами.

– Вот так мой отец помог ответить на вопрос: уходить нам из этих мест или остаться? Я знал, что Кортес попытается разобраться: какой одежды он лишился. Было видно, что он почувствовал великую силу, исходившую от хитона, но не понял ее природы. Чем дальше мы уйдем от Теночтитлана, тем меньше шансов у Кортеса нас настигнуть.

По иронии судьбы, в тот день, когда хранители хитона оставили обжитой уголок, Кристобаль де Олид направился со своим отрядом обратно в Мешико (так стал именоваться Теночтитлан). Он сделал попытку объявить земли тарасков владениями испанского короля и его губернатора – Эрнана Кортеса. Туземцы вначале задумались и перестали носить подарки белым гостям, а также их кормить. А потом начались стычки, не всегда заканчивающиеся для испанцев без крови и без жертв. Чтобы не остаться вовсе без людей, Кристобаль де Олид спешно начал грузить полученные подарки и некоторое награбленное добро на мулов и лошадей.

Ацтеки шли на юг и, пробираясь через джунгли, изведали первую горькую потерю. Один из них случайно наступил на змею и был мгновенно ужален. Индейцы знали противоядия от укусов многих гадов, но на этот раз все они оказались бесполезны. Ацтек стал жертвой самой убийственной змеи Нового Света – кайсаки. Нога в месте укуса отекла и посинела в несколько мгновений, отек продолжил распространяться по всему телу. Через несколько минут человека не стало. Товарищи каменными ножами выкопали для него могилу. Диего же срубил мечом два молодых дуба, смастерил с помощью лиан крест и поставил на могильный холмик в лесу.

Ацтеки добрались до местности, которую Христофор Колумб назвал Гондурасом. Здесь, на горных склонах, они устроили свой лагерь, в котором надеялись прожить долгое время. Внизу раскинулась красивейшая долина, в центре которой расположился богатый индейский город Нако. Он был знаменит своим рынком – товары для обмена стекались сюда со всей центральной части континента.

Тоноак с товарищами не стремились оказаться в людском водовороте, а предпочитали оставаться на его краю, в месте тихом и труднодоступном: на небольшом горном плато. Они спускались из своего орлиного убежища по мере надобности, а к ним поднимались люди весьма нечасто – либо это были их новые друзья, либо заблудившиеся путники. Мимо горы шла оживленная дорога вплоть до восточного морского побережья. Иногда ацтеки спускались к дороге, и прямо на ней меняли нужные вещи у торговцев, направлявшихся в Нако.

Сегодня Тоноак и Диего рассчитывали за шкуру только что добытой на охоте рыси выручить маисовой муки. Они заняли удобный наблюдательный пост на скале – отсюда огромная часть долины была как на ладони. И вдруг нечто необычное их удивило, друзья вначале даже не поняли: ЧТО? Толпа людей, двигавшаяся со стороны моря, даже издалека не походила на торговцев. Слишком уж быстро передвигались эти точки, с высоты скалы кажущиеся муравьями. Причину необыкновенной скорости выяснили скоро, хотя некоторое время верить не хотелось даже собственным глазам: толпа ехала на лошадях.

Лошадь была неизвестна индейцам Гондураса, а потому Диего и Тоноак получше замаскировались в густом кустарнике, чтобы убедиться в своих невероятных догадках. Все оказалось хуже, чем друзья могли предположить. Люди конечно же оказались испанцами, а впереди скакал на великолепном темно-гнедом жеребце… Кристобаль де Олид.

Хранителям хитона катастрофически не везло с выбором места обитания. Судите сами: гондурасского берега Колумб достиг в 1502 г. и более двух десятилетий европейцы здесь не появлялись. И лишь когда до Эрнана Кортеса дошли слухи, что именно в этих местах добывают золото и серебро, он проявил интерес к центральной части континента. Посланные в разведку моряки только разожгли его рассказами о том, что тамошние туземцы при рыбной ловле употребляют грузила из чистого золота. А еще предполагали, что где-то в тех местах должен находиться проход из Северного моря (Атлантического океана) в Южное (Тихий океан). Кортес мечтал отыскать его во что бы то ни стало, ведь в случае успеха открывался кратчайший путь к островам Пряностей и к настоящей Индии.

Кортес понимал, что завоевание ценного края следует поручить преданному человеку. Кристобаль де Олид, казалось, более всего подходил на эту роль: храбрый и расчетливый, он возвысился и разбогател только благодаря Кортесу. Но покоритель ацтеков не очень-то полагался на человеческую благодарность, а потому стремился привязать нужных людей более надежными цепями. В окрестностях Мешико находилось огромное имение Олида, подаренное Кортесом. Здесь оставалась любимая жена капитана – красавица-португалка донья Филиппа де Араус. По испанским законам запрещалось вступать в брак с представителями этого народа, но Кортес закрыл на это глаза, позволив капитану наслаждаться семейной жизнью.

Все взвесив, Кортес решил, что сухопутный путь до Гондураса слишком долог и опасен. Он выделил Кристобалю де Олиду 5 кораблей и 1 бригантину, которые приняли на борт 370 воинов, среди которых было около сотни арбалетчиков и аркебузиров, а также 22 всадника. Пороха и другого снаряжения Олид получил ровно столько, сколько пожелал. В эту экспедицию Кортес зачислил всех неблагонадежных солдат, которые до сих пор обвиняли губернатора в сокрытии золота ацтеков и в неправильном разделе добычи, рабов и земель. Кортес рассчитывал убить двух зайцев, и до сих пор подобная охота ему удавалась.

Согласно инструкциям, полученным от губернатора Новой Испании, Кристобаль де Олид обязан был посадить войско на суда, стоявшие на якоре в Веракрусе. Затем корабли по пути должны зайти в Гавану, чтобы забрать там приготовленные для дальнейшего плавания съестные припасы, воду, а также лошадей; оттуда курс Олида лежал прямо на Гондурас. Далее Кортес приказал выбрать место с удобной гаванью на побережье Гондураса и заложить там город. Местное население было рекомендовано не обижать без надобности, но и не слишком доверять туземцам. Дав еще множество других предписаний и советов, Эрнан Кортес сердечно, как отец, простился с Олидом и людьми из его экспедиции.

Корабли конкистадоров благополучно достигли Гаваны, столь же успешно погрузили на борт необходимые припасы, и… тут все инструкции Кортеса перестали работать. Золото начало править участниками экспедиции… даже не оно, а слухи о его многочисленности в Гондурасе. В Гаване к экспедиции присоединилось пятеро отчаянных солдат, изгнанных комендантом одного из городов за попытку мятежа. Они подали мысль Кристобалю де Олиду отложиться от Кортеса. Возможно, их нашептывание и не сбило бы капитана с пути, но тут его пожелал видеть злейший враг Кортеса – губернатор Кубы. Диего Веласкес предложил разделить управление Гондурасом следующим образом: военное командование оставалось у Кристобаля де Олида, а гражданское управление переходило к Веласкесу. О Кортесе никто и не вспомнил – словно его и не было на этом свете. Так, еще ничего не сделавши для захвата Гондураса, Кристобаль де Олид уже совершил предательство.

Олида разделение власти вполне устроило, так как в гражданских делах он ничего не смыслил, но жаждал битв и подвигов. «В это время Кристобалю де Олиду было около 36 лет; внешность его была привлекательна – высокий рост, широкие плечи, приятные черты лица, чуть-чуть лишь нарушенные рассеченной нижней губой, – описывает капитана Берналь Диас. – Говорил он несколько надменно, порой грубо, но разговор с ним был приятен, тем более что он отличался редким прямодушием. В Мешико он был всегда верен Кортесу, но теперь подпал влиянию дурных людей и впал в искушение власти; к тому же он с детства еще служил в доме Диего Веласкеса, так что даже знал кубинский язык, и вот воспоминания детства, привычка повиноваться Веласкесу вновь в нем воскресли, и он забыл, что Кортесу он обязан большим, нежели Веласкесу».

13 мая 1523 г. корабли Кристобаля де Олида достигли побережья Гондураса. Первое время он в точности исполнял инструкции Кортеса. Олид желал убедиться, что страна столь же богата, как о ней ходили легенды; если золота не окажется, то он и далее хранил бы верность губернатору Новой Испании. Ведь изменил Олид своему благодетелю пока что только мыслями, словами, но не делами.

На беду Олида в Гондурасе добывалось и золото, и серебро, а посему отчаянный капитан без жалости отрезал путь к возвращению в имение вблизи Мешико, где томилась в ожидании мужа красавица-португалка. Едва Кортес узнал об измене одного из лучших своих капитанов, тотчас же отправил вдогонку войско на пяти кораблях во главе с Франсиско де Лас Касасом. Последнему было приказано захватить в плен или уничтожить Кристобаля де Олида и принять его солдат под свое начало.

Лас Касас благополучно достиг Гондураса и даже отыскал гавань, где стояли корабли его противника. Кристобаль де Олид также заметил чужие суда и выслал навстречу две каравеллы с солдатами и пушками; они должны были запереть вход в гавань. Лас Касас принял бой, который закончился гибелью каравеллы Олида и четырех его солдат. Желая выиграть время, чтобы собрать воинов, которые разбрелись по окрестностям, Кристобаль де Олид предложил начать мирные переговоры. Лас Касас, в свою очередь, надеялся, что ему удастся пленить мятежника без лишней крови, и согласился на перемирие длиною в сутки.

Ближайшей ночью ужаснейшая буря изменила расстановку сил до наоборот. Все корабли Лас Касаса вместе с грузом затонули, погибло тридцать солдат; остальные, чтобы достичь берега, побросали в море самые тяжелые вещи: оружие, доспехи, одежду. Все спасшиеся после ночного разгула стихии были вынуждены сдаться в плен. Кристобаль де Олид отправил Лас Касаса в тюрьму, а с его солдат взял присягу верности и присоединил к своему войску.

В это время в Гондурасе появился еще один конкистадор, прибывший из Панамы, – некий Гонсалес де Авила. Он основал город у залива, объявил себя губернатором здешних мест, но с трудом отбивался от местных воинственных туземцев. Олид задумал избавиться и от этого соперника. Он потерял восемь солдат, города взять не смог, но в плен угодил сам Гонсалес де Авила.

После двойной удачи Кристобаль де Олид решил захватить богатейший индейский город Нако. С собой он взял обоих пленников. В пути солдаты грабили селения индейцев, сжигая их дотла – большей частью невольно. Ведь соломенные жилища туземцев стояли близко один от другого. Тлеющего очага, разбросанного в поисках золота, было достаточно, чтобы сжечь не только дом, но и всю деревню. Впрочем, многие солдаты, помнившие наказ Кортеса без нужды не обижать местное население, старались не участвовать в грабежах и разрушениях. Пленные – Франсиско де Лас Касас и Гонсалес де Авила, воспользовались беспечностью любимца фортуны и его мародеров и составили среди верных Кортесу солдат заговор. Сигналом для нападения на бунтовщиков должен был стать призыв: «За короля и Кортеса!»

Вышло даже проще, чем надеялись сторонники Кортеса. Ничего не подозревающий Кристобаль де Олид пригласил на ужин своих пленников. Во время его Лас Касас внезапно с ножом набросился на Олида и нанес ему множество ран. Мятежный капитан упал замертво, а заговорщики преспокойно продолжили ужин.

Но не так легко и просто было убить человека невероятной силы; Олид очнулся, отполз от занятых едой недавних пленников и принялся звать своих солдат: «Сюда, друзья, помогите!» Некоторые воины поспешили к нему, но Лас Касас именем Кортеса и короля объявил Кристобаля де Олида преступником и велел его арестовать. Олида схватили, посадили в клетку из дубовых шестов, в которой ранее местные индейцы держали своих пленников. В таком положении прославленного конкистадора туземцы понесли к городу, который накануне он собирался захватить и разграбить.

В Нако Лас Касас оповестил народ, что завтра будут судить Кристобаля де Олида, объявленного изменником. Туземцам, кроме того, пояснили, что именно он виновен в грабежах, сожженных деревнях и прочих несправедливостях. Слухи о том, что белые люди будут судить своего касика, мгновенно распространились по всей долине. Достигли они и ушей наших хранителей хитона.

– Я пойду на суд, – вдруг решил Диего.

– Зачем? – удивился Тоноак.

– Хочу увидеть: изменилось ли что-то в этом мире. Вдруг, пока мы скитались, вернулась справедливость, а мы бежим от нее.

– Нас же искал Кристобаль де Олид! Он прекрасно тебя знает и будет рад исполнить поручение Кортеса.

– Олиду теперь не до меня, судя по известиям из Нако, – усмехнулся Диего.

– Тебя могут узнать солдаты твоего отца.

– В индейском наряде, с туземной раскраской лица меня не узнаешь даже ты.

Торговая площадь Нако была заполнена людьми, словно бочка сельдью. Туземцы перемешались с испанцами, здесь же находились, прибывшие с последними, ацтеки, тлашкаланцы, индейцы с Кубы и даже несколько негров. Сильный Диего пробился в первые ряды и стал прямо у деревянного помоста, с которого ранее жителям города объявлялись текущие новости, а теперь он стал местом казни.

Кристобаль де Олид приговор встретил спокойно, как человек, который посвятил жизнь игре со смертью и каждый день находился в соседстве с ней. Он хладнокровно приблизился к колоде; бросил равнодушный взгляд на прислоненный к ней топор, которым палач должен был отделить голову мятежника от туловища. Туземцы радостно закричали, ацтеки и тлашкаланцы также готовились получить удовольствие от предстоящего зрелища. Именно такой род смерти был приятен индейцам, сооружавшим пирамиды из голов врагов.

Кристобаль де Олид с презрительной улыбкой окинул взглядом пеструю толпу, которая всегда радуется чужой неудаче и завидует успеху. Он подумал, что завтра же многие последуют за ним, сраженные отравленными стрелами или обоюдоострыми мечами, и эта мысль утешила обреченного властолюбца. Внезапно глаза его расширились до неимоверных размеров.

– Диего… – Кристобаль де Олид только и успел прошептать имя того, кого страстно желал видеть Эрнан Кортес.

Если б он заметил раньше юношу, которого искал по просьбе губернатора вот уже несколько лет, все могло закончиться иначе. Но теперь никто не услышал последних слов конкистадора, а могучий человек от неожиданности встречи потерял способность защищаться. Два солдата весьма скоро поставили на колени Олида, а третий тут же привел в исполнение приговор.

Голова слетела с помоста и прекратила свое движение в двух шагах от Диего. Губы Кристобаля де Олида еще шевелились, силясь что-то произнести, а в широко раскрытых глазах навсегда застыло удивление.

Диего, по воле рока избавившийся от человека, который его узнал, теперь мог не спешить обратно в горы. Он решил по возможности узнать о планах испанцев, которые неожиданно хлынули в Гондурас и с севера, и с юга. Здесь сошлись интересы конкистадоров Мексиканской долины и Панамы.

Тем временем торговцы стремились использовать скопление народа для своих целей и постепенно превращали место казни обратно в торговую площадь. Недавно прибывшие солдаты Лас Касаса прекрасно знали о любви индейцев к недорогим безделушкам из разноцветного стекла и захватили с собой достаточное их количество. Теперь они стремились обменять этот сор на произведения ювелирного искусства из золота и серебра, на крупный жемчуг. Иногда им удавалось совершать операции с баснословной прибылью. Но этого им казалось мало: удачно выменяв золотую вещь, они пытались выяснить у бывшего обладателя, где можно найти много таких изделий. Индейцы не понимали речи пришельцев, те злились и едва не устраивали пытки всякому имеющему золото. Увы! Легенды о золоте Гондураса свели с ума испанцев раньше, чем они ступили на его берег.

Диего было стыдно за поведение испанцев, которых он до сих пор считал своими собратьями. С грустными мыслями вернулся бастард к месту обитания своих товарищей, а на следующий день было решено навсегда уйти из этих мест. Ацтеки собрали свой нехитрый скарб и в последний раз окинули взором долину, на несколько месяцев ставшую частью их жизни. И вдруг на их глазах огонь охватил деревню у подножья скалы. С высоты было видно, как бежали туземцы, спасая самое ценное, а в конце улицы их перенимали и обыскивали испанцы.

Ацтеки были знакомы почти со всеми жителями этого селения, снабжавшего все эти месяцы гостей с севера маисом и томатами, мясом птицы и фруктами из своих садов. У Тоноака невольно потекли слезы из глаз, а стоявший подле него Куотли принял необычное решение:

– Я остаюсь с этими людьми, чтобы рассказать им об Иисусе и его муках на кресте. Им будет легче переносить несправедливость.

– Оставайся, брат, – без размышлений согласился Тоноак. – Иначе зачем Господь послал нам Свой свет?! Наш долг нести Его Слово в этот мир.

Печальная судьба Кристобаля де Олида напомнила Кортесу, что кроме меча нужен крест – иначе не только не наступит мир между испанцами и жителями Нового Света, но и сами конкистадоры передерутся друг с другом. Кортес принялся хлопотать перед королевским двором о посылке к нему не воинов, но священников. Он вел переговоры с руководителем ордена францисканцев Франсиско де лос Ангелесом, и однажды с корабля, прибывшего в Веракрус, сошло двенадцать монахов.

Кортес настолько обрадовался приезду францисканцев, что приказал украсить зеленью и цветами дорогу от Веракруса до Мешико. Губернатор Новой Испании вышел встречать монахов далеко за окраину Мешико; Кортеса сопровождали все испанцы, индейские вожди из многих городов и местностей и множество простых туземцев. Ацтеки были неслыханно поражены, когда грозный Эрнан Кортес, которого они привыкли почитать как своих идолов или кровожадных божеств, торопливо спешился и с видом величайшего смирения пошел навстречу каким-то невзрачным людям в плохой одежде, а затем опустился перед ними на колени и целовал руки. Словно зачарованные, индейцы следовали примеру своего губернатора.

Среди прибывших монахов был францисканец Торибио де Бенавенте. Индейцы дали ему прозвище «Мотолиния» («Бедняк») из-за старой истрепанной одежды. Бенавенте удивлял тем, что, отдавая последнее индейцам, часто ложился голодным, в любую погоду ходил босиком и не принял от Кортеса лучшей одежды. А еще полюбили индейцы своего «Бедняка» за то, что он всегда за них заступался.

Торибио де Бенавенте стал настоятелем монастыря Святого Франциска в Мешико, в котором и скончался. Сорок пять лет своей жизни «Бедняк» посвятил проповеди Слова Божьего среди индейцев. Он совершал миссионерские странствия по всей Новой Испании; основал множество монастырей и обратил в христианство более четыреста тысяч туземцев.

На этот раз хранители хитона шли на юг долгие месяцы. Они миновали Панаму, основанную белыми переселенцами в 1519 г. на узком перешейке между Северным морем и Южным. Наши путешественники ранее Кортеса убедились, что никакого морского прохода в этом месте нет.

И, наконец, они вышли на земли Южной Америки, где не ступала нога белого человека, но продолжали двигаться далее. Странники справедливо полагали: чем дальше они уйдут, тем меньше шансов в будущем встретиться с вездесущими испанцами. Ацтеки придерживались берега, омываемого Южным морем; они сознательно отвергли восточную сторону континента, так как понимали – в первую очередь белые люди появятся именно там. На их пути встречалось множество разных племен: некоторые знали металл и домашних животных, но попадались и совершенно дикие, использующих только то, что дарила природа. Путешественники могли бы стать этими самыми подарками диким людям и не были съедены только потому, что хозяева здешних мест оказались в данный момент не голодны. К собственному удивлению, они достигли земли, населенной народом, который, как близнец, был схож с народом ацтеков; и здесь наши странники решили остановиться.

То была империя Единственного Инки (такой титул имел верховный правитель) с богатыми многолюдными городами, прекрасными дорогами, но хранители хитона предпочитали поселиться подальше от всего, что создано руками человека, потому что, по их опыту, всегда находились другие руки, желающие все это благополучие разрушить.

Странников инки встретили холодно, однако без проявления вражды. Пригодной земли в тех краях было немного, а потому вождь местного племени выделил им клочок бесплодной пустыни. Видимо, он надеялся, что бродяги уйдут искать лучших мест для поселения, либо вымрут от голода. Но чужеземцы лишь сердечно поблагодарили вождя за гостеприимство и приступили к работе.

На следующий день инки увидели разбитые грядки, которые пришельцы обсаживали со всех сторон кактусами. Затем из ближайшего болота они принялись носить торф. Тоноак заметил скопление птиц возле одиноко стоящего дерева. Туда отправилось два человека с корзинами собирать птичий помет. Все это высыпалось на грядки и перемешивалось с песком. Через неделю пустынную местность было не узнать. Трудолюбивых поселенцев начали уважать местные индейцы. Они делились с ними маисом и картофелем, несли семена хлопка и перца. И между тем сами инки переняли множество хитростей у переселенцев, а поучиться у них было чему! Ведь пришельцы, прежде чем оказаться в стране инков, прошли через земли многих народов и заимствовать лучшее никогда не гнушались.

Шли годы. Вести о земледельцах, пришедших из незнакомой северной страны, распространились по владениям инков. И однажды их скромное жилище посетил один из сыновей Уайна Капака – правителя инков.

Атауальпа был восхищен изобретательностью и трудолюбием поселенцев. Сына Единственного Инки удивил способ доставки воды к огородам их общины. Недостаток живительной влаги являлся главным неудобством для поселенцев потому, что ближайшая река находилась ниже уровня земли, на которой располагались обработанные площади. Из-за этой особенности и пустовала земля до прихода ацтеков, но последние заставили течь воду там, где она течь не должна.

На берегу реки две ламы ходили привязанные к колесу и, разумеется, крутили его. Это колесо каким-то передаточным механизмом, под землей, было связано с другим огромным колесом, стоящим в реке. Второе колесо было снабжено черпаками из легкого дерева. Когда ламы шли, колесо в реке вращалось, черпаки наполнялись водой, которая сама собой сливалась в лоток, а оттуда по проложенным руслам текла к огородам. Часть ее собиралась в каменные бассейны, выдолбленные подле хижин. Ее использовали поселяне для собственных нужд.

Военачальник был поражен даже не колесом, которого не знали инки. Более всего Атауальпа удивился тому, как можно заставить работать непрерывно капризных и ленивых животных. Оказалось, перед носом каждого самца был лоток, в который при помощи хитрого механизма поступал малыми порциями корм. И он переставал оказываться в лотке, как только ламы прекращали вертеть колесо. А еду подбрасывал в специальную емкость мальчик-подросток. Получалось, он один занимался водоснабжением всей общины.

– Но ведь эти прожорливые животные когда-нибудь наедятся досыта и остановятся, – предположил Атауальпа. – И тогда вода перестанет течь на ваши поля?

– Так все и происходит, – согласился Тоноак. – На этот случай у нас за спиной привязаны среди песка два самца. Они и сменят особей, которые насытились.

Атауальпа пожелал, чтобы со своими необычными знаниями чужеземцы познакомили его народ. Так, все ацтеки разошлись по селениям инков, они передавали не только свое умение обрабатывать землю; там, где они обосновались, ацтеки рассказывали об Иисусе, и возникали христианские общины. Лишь Диего и Тоноак остались на прежнем месте.

Спустя несколько лет по селениям инков прошел слух, что к их землям приближаются белые люди, способные совершать чудеса. Мудрый Уайна Капак под страхом смерти запретил что-либо говорить о чужеземцах. Лишь те жители, которые встречались с необычными людьми, были обязаны прийти во дворец правителя и рассказать все особому человеку – за это их ждало вознаграждение. Спокойствие все так же властвовало на землях инков, о чужеземцах не упоминали еще несколько лет, вот только одному из сановников Уайна Капака приходилось выдавать вознаграждения все чаще и чаще.

Брат Эрнана Кортеса

Не только слухи о необычных бородатых чужеземцах приходили во дворец Единственного Инки. Однажды к нему привели двух истекавших кровью туземцев. У них имелись дырки в плече и руке, проходившие сквозь всю плоть. Раны кровоточили, но несчастные аборигены не обращали на них внимания. Они источали леденящий ужас оттого, что белые люди наносили раны и сеяли смерть, даже не приближаясь к войску инков.

Колумб добрался до неизведанных земель в 1492 г., однако бескрайний материк долгое время оставался закрытым для белого человека. Пока островные аборигены сражались и умирали от пуль и мечей испанцев, континентальные государства продолжали существовать еще несколько десятилетий, не подозревая о коварном соседстве. Далекое расстояние от метрополии препятствовало массовому исходу европейцев в Новую Испанию. На огромнейшем материке испанцы были только каплей посреди бескрайнего океана.

Но капля точит камень. Малочисленность замещалась личными качествами тех, кто пришел в Новый Свет. Их храбрость, мужество, поразительная выносливость, презрение к смерти были равны жажде золота, желанию совершить подвиги и приобрести славу. Эти люди утратили не только чувство страха, но и боли. Однажды Алонсо де Охеда получил ранение отравленной индейской стрелой. Смертоносное жало пронзило насквозь бедро конкистадора. Рана начала воспаляться, казалось, жить ему остались считанные часы. Охеда так не считал, он приказал врачу приложить к ране раскаленное железо. Врач, недавно прибывший в Новый Свет, в ужасе отказался от подобной экзекуции. Однако Охеда пригрозил, если он не сделает то, что велено, будет повешен. Два раскаленных куска железа были приложены с обеих сторон к местам входа и выхода стрелы. Металл прожег насквозь бедро и ногу и уничтожил яд вместе с частью тела. Алонсо де Охеда молча выдержал жуткую операцию, его не держали и не связывали. Таких людей ничто не могло остановить в движении к цели.

Франсиско Писарро был из числа этих жестоких бесстрашных людей. Он приходился троюродным братом Эрнану Кортесу по матери последнего – Каталине Писарро Альтамирано. В отличие от Кортеса, который два года проучился в университете Саламанки, Писарро даже не постиг премудрости письма. Впрочем, это не помешало ему совершить не меньше подвигов, чем его образованному брату, и стать легендой.

Франсиско Писарро был незаконнорожденным сыном испанского идальго Гонсало Писарро Родригес де Агилар. Отец не признал бастарда, но горячая кровь дворянина взяла свое: молодого Франсиско не устраивала участь свинопаса, и он предпочел жизни скромной и безвестной опасную. Семнадцатилетний юноша отправляется воевать в Италию. Тем временем Европу взбудоражили вести об открытии неведомых, сказочно богатых земель за океаном, и Франсиско устремляется навстречу новым приключениям.

В 1502 г. Франсиско Писарро отплывает в Новый Свет под началом упомянутого выше Алонсо де Охеды. По достижении земли, ставшей мечтой многих испанцев, Франсиско, как опытный солдат, назначается капитаном. Писарро принимает участие во многих опасных экспедициях на континенте. В результате одной из них испанцы открыли Тихий океан и на его побережье заложили город Панаму. Некоторое время Франсиско Писарро жил в Панаме и даже был избран мэром. У него появились собственные плантации, благосостояние отверженного бастарда росло. Однако витавшие в воздухе легенды о неисчислимых богатствах городов, спрятанных в джунглях, не оставляли авантюристу ни единого шанса на спокойную жизнь. В это же время с севера пришли вести, что Эрнан Кортес завоевал могущественную империю с немногими только людьми. Покоритель ацтеков устремился на юг, а потому испанцы, обосновавшиеся в Панаме, не без оснований опасались, что вся слава, все неизведанные богатства достанутся этому удачливому конкистадору.

В 1524 г. капитаны Франсиско Писарро и Диего де Альмагро предлагают губернатору свои услуги по обследованию тихоокеанского побережья за собственный счет. Компаньонам удалось снарядить два корабля, на которых разместилось восемьдесят солдат и четыре лошади. Писарро достиг перуанского побережья и вошел в устье реки Биру (испанцы назвали ее Сан-Хуан). И здесь их ожидал тупик. Плыть по реке корабли долго не смогли из-за малой ее глубины, воспользоваться сухим путем не позволяла заболоченная местность, окруженная непроходимыми джунглями. Испанцы вернулись к устью реки, но морской штиль сделал невозможным и движение по морю. Пришлось остановиться на берегу. Тем временем закончились припасы; солдаты поедали моллюсков, различные коренья, ягоды. Негостеприимная местность была ими названа – Порт Голода.

Здесь испанцы познакомились с местными жителями, а увиденные на их телах грубые золотые украшения вселили надежду, что они на правильном пути. Вдобавок аборигены рассказали, что южнее их земель находится могущественное королевство. Как мы знаем, ради успеха, испанцы были готовы претерпеть любые трудности. И корабль Писарро начал движение на юг вдоль береговой линии.

Дважды при высадке на берег испанцы находили покинутые селения аборигенов. Здесь они обнаружили немного золотых украшений, запасы маиса и… не до конца обглоданные человеческие кости. Как только Писарро попытался углубиться на материковую территорию, он натолкнулся на яростное сопротивление туземцев. Сам он был семь раз легко ранен в коротком бою, а отряд потерял пятерых товарищей убитыми, еще семнадцать получили ранения. Продолжать поход было не с кем – так закончилась первая экспедиция Франсиско Писарро в поисках мифической страны, переполненной золотом.

Туземцы, искалеченные испанскими аркебузами, добрались до городов инков и своими рассказами изрядно испугали население. Их страшные раны ощупывали грязными руками любопытные индейцы и находили в разворошенной плоти странные предметы. От такого внимания бедняги вскоре умерли. С их кончиной инки успокоились, тем более правитель щедро раздавал обещания, что всякий чужеземец, вошедший с оружием на их земли, будет уничтожен. На всякий случай Единственный Инка пригласил к себе странных поселенцев с севера – то есть наших хранителей хитона.

Тоноак и Диего привыкли к тому, что правитель часто интересовался их мнением по разным вопросам. Так повелось с тех пор, как его сын – Атауальпа – впервые посетил их хижину. Уайна Капак повелел советнику, собиравшему сведения о белых людях, рассказать чужеземным гостям все, что тот считал важным. Выслушав рассказ о первых столкновениях инков с белыми людьми, хранители хитона поняли, что спокойной жизни приходит конец и на этой земле.

– Их было немного. Возможно, более они не придут, – с надеждой промолвил Единственный Инка. – Белым людям сильно досталось от наших воинов. Вы с ними знакомы и должны предвидеть их следующие поступки. К чему нам готовиться?

– Белых людей мало вблизи твоих владений, – согласился Диего. – Но их очень много на другом конце земли. Корабли с искусными воинами постоянно прибывают на Эспаньолу, а оттуда расходятся по землям Нового Света.

– Пусть тебе не дарит надежду на счастливый исход малочисленность неведомого народа, – поддержал друга Тоноак. – Их воинственность питают могущественные темные силы. Всего только несколько сотен бородатых людей уничтожили государство ацтеков, их главный город и могущественного правителя. Ничто не может устоять перед ними.

– Но что им нужно? Для чего эти люди уничтожают все на своем пути? – удивился Единственный Инка.

– Золото! Их по-настоящему волнует только оно, – пояснил Диего.

К удивлению друзей Уайна Капак лишь презрительно улыбнулся и произнес:

– Всего лишь только оно… У меня много желтого металла, а бородатых охотников до него, как вы сказали, мало. Я дам золота всем, кто придет, пусти они уйдут довольные с миром.

– Не получится насытить их жажду, – уверенно произнес Диего.

– Я дам столько, сколько они смогут унести.

– Они хотят владеть всем золотом мира. Всем, что ты имеешь, – сказал Тоноак. – Их не интересует то количество, которое хочешь дать ты, они хотят знать, сколько сокровищ всего есть в комнатах твоего дворца. Как только появится человек, способный соединить и повести за собой несколько сотен людей без страха, как только они найдут твое царство, на эти земли придет беспощадная война.

Долгое время о белых людях ничего не было слышно, и Уайна Капак начал забывать разговор с чужеземцами. Вместе с Атауальпом и огромным войском он отправился в поход на север, чтобы присоединить к своей великой державе новые земли. Единственный Инка остановился в Кито. И тут начали твориться необыкновенные вещи, предвещавшие великие бедствия и несчастья. В небе стали появляться кометы, одна из которых – огромнейших размеров и зеленого цвета, навела ужас среди инков. Вслед за необычной кометой молния ударила в дом Единственного Инки. Колдуны предсказали скорую смерть Уайна Капака, также уничтожение всего рода Единственных Инков и разрушение государства.

Единственный Инка в это время действительно тяжело болел и чувствовал, что жизнь его угасает с каждым днем. Потому все предсказатели остались живы, им только было велено хранить в тайне от народа толкование необыкновенных событий.

Умирая, Уайна Капак призвал своих сыновей, военачальников, высоких сановников и открыл пророчество, передаваемое из поколения в поколение правителями инков:

«Много лет назад мы, благодаря откровению нашего отца – Солнца, узнали, что, когда процарствует двенадцать Единственных Инков, его сыновей, придут новые люди, неизвестные в этой стороне, и они победят, и покорят, и подчинят своей империи все наши и еще многие другие государства; я подозреваю, что это те, которые ходят по побережью нашего моря; они должны быть людьми храбрыми, имеющими во всем преимущества перед вами. Мы также знаем, что на мне заканчивается двенадцатый Единственный Инка. Я заверяю вас, что по прошествии нескольких лет после того, как я уйду от вас, придут те новые люди и исполнят то, что вам сказал наш отец Солнце, и они завоюют нашу империю и станут ее господами. Вам придется договориться о мире с этими людьми и завести с ними дружбу, потому что они во всем превосходят вас, ибо их закон будет лучше, чем наш, а их могучее и непобедимое оружие сильнее вашего. Оставайтесь с миром, ибо я ухожу отдыхать со своим отцом Солнцем, который зовет меня».

Лучше бы Уайна Капаку не упоминать о древних пророчествах; тем более, при таком стечении людей, они перестали быть тайной. Вымышленные или действительные откровения – теперь уже не суть – явились мощнейшими союзниками белых людей.

Земля мечты

Франсиско Писарро без славы вернулся в Панаму, но некоторое количество вожделенного желтого металла он привез. Немного больше золота удалось набрать его компаньону Диего де Альмагро, который возвращался другим путем. (Оно обошлось не дешево – Альмагро потерял глаз во время стычки с туземцами.) Даже небольшое количество грубых диковинных безделушек было достаточно, чтобы зажечь алчный огонь в глазах местных поселенцев. Сразу же начала готовиться новая экспедиция.

Людей в Новом Свете было катастрофически мало, и сто шестьдесят человек, которых удалось завербовать Писарро и Альмагро, считались вполне приличной армией. Два кое-как укомплектованных корабля на этот раз вел опытнейший мореплаватель Бартоломе Руис. Суда пересекли ранее недосягаемый для испанцев экватор, и здесь силы участников экспедиции разделились. Руис продолжил плавание, и ему удалось настигнуть базальтовый плот аборигенов, нагруженный вещами, предназначенными для торговли: золотыми и серебряными изделиями весьма тонкой работы, великолепными тканями, расписанными диковинными птицами, растениями и цветами.

Франсиско Писарро сухим путем углубился на неизведанную территорию и тут же столкнулся с неимоверными трудностями. Дожди шли ежедневно, путь лежал через непроходимые джунгли, кишащие змеями и москитами. Все чаще отряд подвергался нападению туземцев. Два солдата – Родриго Санчес и Хуан Мартин – оказались в плену. Потеряв много людей, Писарро вернулся к побережью. Приплывшие из Панамы корабли нашли его чудом выживших солдат в ужасном состоянии. Пожалуй, только предводитель верил, что их ждали величайшие открытия, и они были совсем близки.

Капитан корабля передал приказ губернатора: всем оставшимся в живых членам экспедиции вернуться в Панаму, но Писарро не торопился занять место на спасительной палубе. Потратить столько сил и времени на пути к мечте и вернуться в исходную точку – такое было невозможно для конкистадора. Шанс достигнуть великой цели был одним из миллиона, и Писарро без колебаний поставил собственную жизнь на один-единственный призрачный шанс. Мечом он провел на песчаном берегу черту и обратился к своим людям.

– Там лежит Перу с величайшими богатствами, – указал испанец на континент и в следующий миг повернулся в сторону кораблей – здесь Панама и нищета. А теперь пусть каждый из вас выбирает то, что больше подходит храброму кастильцу. Что касается меня, я иду на юг, а в нищете и безвестности пусть прозябают другие.

Писарро перешел черту на песке, словно разделившую его жизнь надвое; поступок командира вдохновил тринадцать человек – еще недавно мечтавших только о возвращении в обжитые места. Они предпочли остаться одни среди бесчисленного множества опасностей. У обреченных храбрецов не имелось ни единого шанса выжить и добраться до любого обжитого испанцами уголка, так как согласно приказу губернатора все корабли должны вернуться в Панаму. Товарищи, уходившие на корабли, прощались с ними навсегда.

А в это время перед Атауальпой стояла черта, подобная той, которую провел на песке Франсиско Писарро. К нему доставили двух пленных испанцев: Родриго Санчеса и Хуана Мартинеса. Туземцы благоговели перед белыми людьми, им казалось, что это посланники богов, если не сами боги. Атауальпа знал, что перед ним всего лишь дерзкие, коварные и сильные враги; правителя долго мучил вопрос: дружить или воевать с ними. Четыре дня пленников водили по столице, а затем принесли в жертву божеству, которое считалось у туземцев творцом мира.

Маленький отряд Франсиско Писарро двинулся в направлении, прямо противоположном местам, где находились поселения их соотечественников и куда ушли корабли. Продукты, оставленные моряками, закончились скоро. Они питались только тем, что могла дать земля, по которой шли. Испанцы день за днем плыли на базальтовых плотах, продирались сквозь девственные джунгли, поднимались в горы, спускались в долины, пробирались сквозь болота, кишащие москитами; дожди, постоянно лившие во второй половине дня, превращали и обычную почву в болото, а потому солдатам пришлось еще нести на своих сапогах приличное количество глинистой земли. Они вышли к заливу и увидели на противоположной стороне самый настоящий город. Испанцы подозрительно смотрели друг на друга, проверяя, не сошли ли они с ума и не мерещится ли им желаемое. Но нет! Город существовал, и его видели решительно все!

Писарро и его немногочисленные спутники дошли до окраин империи Единственного Инки. Они нашли то, что искали: возделанные поля и сады, большой город с храмами, которые были накрыты листами из настоящего золота. Здешние жители, словно зачарованные, смотрели на белых пришельцев, не понимая, как к ним относиться. Существа в оборванных одеждах, с обильной растительностью на лице, с оружием из неведомого металла слишком мало были похожи на людей в представлении здешних аборигенов. Тринадцать человек и командир невозмутимо шли через многочисленные толпы туземцев, и ни один мускул не дрогнул на лицах конкистадоров. Испанцы лицезрели блистающие золотом храмы так, словно эти богатства принадлежали им. Живые, обычные люди не могли так обыденно смотреть на жилища богов, не могли поднять глаза без благоговения. Поступки чужеземцев были непонятны, а самый большой страх вызывает неведомое. Чтобы поддержать уважительное отношение индейцев, один из испанцев с помощью аркебузы убил сидевшего на дереве попугая.

С королевской щедростью Писарро преподнес одному местному вождю боевой топор, когда заметил, что туземец не сводит с него глаз. Расчет на гостеприимство оказался верным, так как получивший топор – счастливый касик с золотыми серьгами и в плаще из шерсти ламы – был весьма важным человеком в городе. Испанцам понесли провизию и богатые дары, часть из которых составляли изделия из вожделенного золота. В доме вождя им подавали еду на золотых и серебряных блюдах. Белые пришельцы все принимали как должное.

Так Франсиско Писарро нашел то, что следовало завоевать. Ему объяснили доверчивые туземцы, что город является частью огромной богатой страны, которой правит Единственный Инка. Теперь предстояло добраться до Панамы, рассказать тамошним обитателям, что богатейшая страна существует не только в воображении Писарро, и в доказательство предъявить полученные подарки. Однако добраться пешком до Панамы было невозможно – невероятно длинный путь через земли недружественных индейцев не смог бы осилить маленький отряд. Морским путем на базальтовом плоту пришлось бы плыть вечность. Величайшая тайна о том, что богатейшее государство существует, грозила остаться нераскрытой. Но Франсиско Писарро слишком желал покорить неведомый край, и ничто не могло устоять на его пути – расстояние, время, люди, погода, природа и прочие обстоятельства; и даже случай всегда был на его стороне.

Любопытство испанцев спасло отчаянную экспедицию тринадцати смельчаков. Товарищи, которые вместе с ним ранее искали рай, а нашли ад, но были благополучно вывезены из него в Панаму, некоторое время радовались своему спасению. Но жалкие крохи золота, найденного в индейских селениях, скоро закончились. Участники предыдущих походов Писарро все чаще размышляли о судьбе своего предводителя. По разумному размышлению, он должен непременно погибнуть. Однако те, которые лично знали Франсиско Писарро, отказывались верить, что этот одержимый человек мог просто так кануть в безвестность. И его прежние соратники уговорили губернатора снарядить корабль на поиски оставшихся в неведомом мире тринадцати отчаянных искателей. После восемнадцати месяцев скитаний Писарро и его спутники вернулись в Панаму.

Писарро жаждал поскорее вернуться в открытую им богатую страну, и уже не в качестве миролюбивого путешественника, но завоевателя. И тут он натолкнулся на неодолимую скалу препятствий: в Панаме не оказалось ни людей, ни денег для подобного мероприятия. Вдобавок, губернатор оказался осторожным человеком, ведь он мог потерять все, если затея провалится, а в случае удачи лавры пожинал бы новый Кортес.

Но разве что-то могло остановить величайшего авантюриста на пути к мечте? Франсиско Писарро собрал лучшие золотые украшения, которые были найдены в неведомых землях, остальные продал, а вырученные деньги потратил на новое путешествие. Кроме золотых украшений Писарро взял с собой диковинных животных – лам, а также несколько индейцев, и весной 1528 г. отправился… в Испанию.

Конкистадору необходимо было попасть к королю, но бастарду и бывшему свинопасу было сложно получить доступ во дворец Карла V. Потому он решил для начала посетить родную Эстремадуру, чтобы там привезенной добычей соблазнить солдат для своей будущей армии. Ему сразу же не повезло: Писарро натолкнулся на своего старого кредитора, и по его требованию путешественник сразу же оказался в тюрьме. Писарро был не грамотным, но обладал великим даром убеждения. Он рассказал судьям о невиданных странах, в которых золота больше чем олова, и те решили передать необычного заключенного королевским чиновникам.

После того как в Испанию широкой рекой потекло золото ацтеков, король выслушивал самые невероятные известия из Нового Света. Впрочем, отчаянному авантюристу пришлось еще долгое время сражаться с королевскими чиновниками, пока ему предоставили случай в самых ярких красках описать королеве богатства почему-то не завоеванного края. А убеждать Писарро умел! И вот, в июле 1529 г. конкистадор назначен губернатором земель, которые он так искусно описал, хотя инки даже не подозревали, что у них появился начальник выше самого Единственного Инки. Он получил 750 000 мараведи на содержание войска, право воздвигать крепости и раздавать имения. Испанский двор возвел, наконец, бастарда, не признанного собственным отцом, в дворянское достоинство. Он заимел собственный герб и стал рыцарем ордена Сантьяго.

Однако главное, что было необходимо для вступления в должность губернатора – это боеспособное войско. Франсиско Писарро не получил от короля ни одного солдата, а только разрешение набрать войско в 250 человек – 150 в Испании и 100 в заморских землях. Губернатор без губернаторства вновь отправился в родную Эстремадуру – суровый край щедро поставлял выносливых воинов для Нового Света. Первыми под его знамя встали четыре родственника: сводный брат Франсиско Мартин де Алькантара и три брата – Гонсало, Хуан и Эрнандо – все столь же гордые, сколь бедные. Так что, Франсиско мог только поблагодарить отца за то, что тот провел много времени в постели.

Писарро не набрал даже положенных 150 человек, потому что на содержание уже набранных не доставало средств. В январе 1530 г. небольшое войско погрузилось на три корабля и поплыло навстречу великим приключениям.

Не бывать двум Единственным Инкам!

В январе 1531 г. три корабля вышли теперь уже из панамского порта и отправились навстречу величайшей авантюре. Франсиско Писарро и в заморских территориях не смог набрать разрешенное количество солдат, но самые отчаянные конкистадоры поверили в его удачу. Для самого Писарро, возраст которого приближался к шестидесяти годам, экспедиция стала последней возможностью совершить что-то великое, прежде чем покинуть этот мир. Всего сто восемьдесят человек и двадцать семь лошадей насчитал престарелый конкистадор на трех кораблях перед отплытием из Панамы.

С испанцами Писарро шло величайшее бесстрашие, но поначалу оно сослужило завоевателям плохую службу. На пути экспедиции возник небольшой индейский городок, и солдаты немедленно захватили. Им досталось некоторое количество золота, серебра… и ненависть туземцев, до тех пор не знавших, как относиться к белым гостям. Теперь испанцы встречали либо пустые деревни, либо отчаянное сопротивление. Когда движение Писарро и вовсе стало невозможно, к нему неожиданно прибыло подкрепление. Эрнандо де Сото оставил свои богатейшие поместья в Никарагуа, на все имеющиеся средства набрал отряд в сотню человек и догнал Писарро, ввязавшегося в бессмысленные бои на подступах к величайшей империи.

Писарро, сам того не сознавая, чрезвычайно удачно выступил в поход со своей жалкой армией против нескольких миллионов инков. И сколько бы он не совершал глупостей, удача почему-то всегда оказывалась на его стороне.

Уайна Капак умер в 1527 г. в Кито, во время борьбы с северными племенами. Как и полагалось, в столице государства – Куско – начал править следующий Единственный Инка – Уаскар. Однако самое боеспособное войско находилось на севере, во главе его стоял другой сын почившего правителя – Атауальпа. Ему полагалось сдать командование Уаскару, но слишком мало людей в этом мире добровольно слагали власть, и Атауальпа не вошел в их число. Он, конечно, признал Уаскара Единственным Инкой, но войско оставил за собой; в общем, кроме слов, ничем не наполненных, ничего не получил от брата Уаскар. Равновесие длилось много лет, и оно держало в напряжении всю державу. А когда Атауальпа совсем утрачивал душевный покой, он почему-то искал его не у своих колдунов, не в храме, а у чужеземцев, пришедших с севера – Диего и Тоноака.

– Белые люди приближаются к землям инков. Все, как обещал отец. И что нам остается?! Гибель?… Значит, древние откровения сбудутся? – нервно произнес Атауальпа, и теперь ждал ответных слов со стороны хранителей хитона.

– Все на этой земле зависит от человека. Он может изменить и свою судьбу, и судьбу своего народа, особенно если речь о правителе, от которого зависит множество людей, – раздумывая, молвил Тоноак. – Он может сделать будущее гораздо худшим, чем предсказано древними, а может и отвратить все ожидаемые беды.

– Я знаю, что вы поклоняетесь иному Богу. Видимо, Он действительно велик, коль дарует вам столь много мудрости. Но может ли Он остановить белых воинов?

– Наш Небесный Отец помогает всем людям, кто принял Его сердцем и живет по Его законам.

– Мне бы хотелось получить помощь твоего Бога, но я не могу изменить богу Солнца – меня оставит мой народ; ведь инки – его дети.

– Мы просим нашего Господа, чтобы он спас народ, который дал нам приют, мы молимся, чтобы Он даровал правителям инков великую мудрость, – признался Тоноак. – Мы молимся за тебя.

– Ваш Бог услышит эти просьбы? – с сомнением произнес Атауальпа.

– Да. Он видит и слышит все. И Он окажет помощь всем, кто ждет ее, нуждается в ней. Наш Господь помогает тем, кто делает добро другим людям. Как ты поступаешь с себе подобными, так тебе и воздастся.

– Да как же мне быть добрым, если к моим землям приближаются белые люди, убивая всех вокруг! – возмутился Атауальпа. – А наши с Уаскаром войска все чаще встречаются на поле боя, и льется кровь братьев. В прошлом году из-за ссор мы не смогли достойно почтить память отца – Уайна Капака.

– Вам с Уаскаром необходимо помириться, тогда к приходу белых людей инки будут вдвое сильнее, – осмелился посоветовать Диего. – Белые люди всегда побеждали в наших землях потому, что объединялись с врагами своего врага.

– Мне нужно встретиться с братом, но слишком далеко Уаскар… – размышлял Атауальпа. – Много-много дней пути до Куско.

– Ходят слухи, что и белые люди не спешат, – заметил Диего.

– Да они идут медленно, – согласился правитель. – Их мало, и ведут они себя неразумно. Белые люди воюют со всеми, кто встречается у них на пути.

– Возможно, Господь дает время нам, чтобы поразмыслить и окончить все дела миром, – предположил Тоноак.

– Пожалуй, я успею встретиться с братом, – принял вдруг решение Атауальпа и покинул чужеземцев, не прощаясь.

Последовали спешные приказы Атауальпы: инки северных земель, годные к службе, должны незамедлительно отправиться в Куско по случаю поминального дня почившего Уайна Капака; также, согласно древним обычаям народа, они обязаны принести клятву верности Уаскару и совершить ему поклонение. Брат Единственного Инки повелел взять самые лучшие наряды и украшения, чтобы праздник, который обещал стать примирительным для сыновей Уайна Капака, запомнился всему народу.

По великолепной дороге потянулись в столицу празднично одетые люди. А между ними небольшими отрядами следовали опытные и отборные воины числом более тридцати тысяч; их вели лучшие военачальники покойного Единственного Инки.

Уаскар заподозрил неладное и принялся собирать своих воинов. Обе армии встретились на обширных полях вблизи Куско. Битва инков была необычайно ожесточенной: на стороне новобранцев Уаскара были справедливость и желание сберечь законного Единственного Инку, за узурпатора Атауальпу сражались закаленные в боях с северными племенами опытные воины. Когда опытность стала брать верх, Уаскар, под защитой тысячи телохранителей, обратился в бегство. Но военачальники Атауальпы понимали, что победа ничего не стоит, пока Единственный Инка жив и свободен. Погоня продолжалась до тех пор, пока не погибла последняя тысяча воинов Уаскара.

Атауальпа объявил, что война между инками окончена, и повелел собраться всем родственникам Единственного Инки в Куско, дабы на семейном совете решить, как дальше управлять страной. И как только родственники прибыли в столицу, Атауальпа занял место Уаскара и приказал перебить всех, кто мог стать ему соперником. Когда его военачальники заметили, что он поступает слишком жестоко, новый правитель ответил:

– Не бывать никогда двум Единственным Инкам!

Жестокость Атауальпы не насытилась кровью двухсот своих братьев, сыновей Уайна Капака, и, по словам хрониста, «двинулась дальше, пожирая кровь его племянников, дядей и родичей четвертого и более поколений, ибо все, кто имел королевскую кровь, законнорожденные или бастарды, не смогли от нее уберечься. Всех их он приказал убить разными смертями: одних обезглавили; других повесили; других побросали в реки и озера с огромными камнями на шее, чтобы они утонули, и им бы не помогло их умение плавать; другие были сброшены с высоких утесов и обрывов».

На глазах пленного брата, Уаскара, Атаульпа приказал перебить его сановников, военачальников и слуг. Затем ему пришла мысль, что женщины из царственного рода могут родить и вырастить соперника, и в руки палачей перешли все женщины и дети, связанные родством с Атауальпой. Только Уаскара он не торопился убивать, так как еще не насладился его позором и бесконечными бедствиями.

Итак, Писарро после долгого и утомительного пути, вступил на землю инков. Он с удивлением увидел разрушенные города и сожженные деревни, трупы воинов и просто жителей на руинах. Повешенные на деревьях вдоль дороги воины, с выклеванными глазницами, не увидели будущего позора своих победителей.

Испанцев, поднимающихся по узкой горной дороге, мог бы с легкостью уничтожить из засады небольшой отряд инков. Однако последние были заняты братоубийством; несмотря на то что Уаскар давно томился в плену, не все желали признавать Атауальпу своим правителем.

Наконец за горным перевалом открылся красивейший город – Кахамарка. Прекрасные дома почти все оказались пустыми, по водопроводу беспрерывно поступала холодная горная вода, излишки ее давали жизнь красивейшему фонтану. В городе находился храм Солнца, а при нем жило несколько сотен священных дев необычайной красоты. Пользоваться ими мог только Единственный Инка, но испанцы этого не знали и, не обращая внимания на ужас в глазах туземцев, прямо в охапках понесли понравившихся дев Солнца в свой лагерь.

До столицы империи – Куско – по словам туземцев, было не менее тридцати дней пути. (И это при условии, что никто не будет препятствовать передвижению горстки конкистадоров.) Но везение почему-то не покидало Писарро: под Кахамарку прибыл Атауальпа, чтобы на здешних горячих источниках подлечить раны, полученные во время войны с братом.

Писарро тут же вступил в переговоры с правителем империи. В качестве посла отправился Эрнандо де Сото с большей и лучшей частью конницы – сорока всадниками. Он постарался произвести впечатление на инков, прежде не имевших дела с лошадьми. Прекрасный наездник – де Сото – поднял свою дрессированную лошадь на дыбы перед самым лицом Единственного Инки – так что от поднятого ветра колыхнулась бахрома его головного убора. Атауальпа даже не моргнул глазом, но стоявшие рядом воины в страхе отшатнулись назад – вечером всех их казнили за трусость.

Эрнандо де Сото уверял правителя в дружественных намерениях испанцев и передал приглашение Писарро посетить его лагерь в Кахамарке. Атауальпе также хотелось ошеломить и испугать чужеземцев, а по возможности уничтожить их, и он объявил де Сото, что навестит гостей на следующий день.

Атауальпа появился в окружении семи тысяч мужчин, которые пытались представить собой мирную толпу. Однако каждый из них имел боевой топор, пращу и мешочек с камнями, прикрытый набедренной повязкой. Единственного Инку, который завоевал свой титул в братоубийственной войне, одетого в голубые одежды, с золотой короной на голове и ожерельем из крупных изумрудов, несли на украшенном серебром паланкине. Его окружали восемьдесят племенных вождей, столь же богато украшенных. Их золото и драгоценные камни воспламенили в сердцах испанцев отнюдь не уважение, на которое рассчитывали знатные индейцы, а вожделение.

Обе армии были намерены сражаться, но тщательно скрывали это. Пока Атауальпа ждал эффекта, произведенного его появлением, испанцы обреченно готовились к худшему. Им ничего не оставалось, кроме ожидания чуда. Против многотысячной армии они могли противопоставить менее двухсот воинов. 16 ноября 1532 г. должна была решиться их судьба, а также судьба всего континента – Южной Америки.

О великом думал в те мгновенья только монах-доминиканец Висенте де Вальверде. Он твердо следовал предписаниям королевского совета: пытаться предотвратить миром любое кровопролитье. Монах, в сопровождении переводчика, приблизился к Атауальпе и протянул ему Библию со словами:

– Я служитель Бога и проповедую христианам об истинах Божественных, о них я хочу рассказать и тебе. В этой книге вся наша мудрость. Она гласит, что все люди есть братья и между ними должен быть мир.

Атауальпа принял подарок, но он был необычен, и Единственный Инка не знал, как им пользоваться: книга распахнулась в его руках и выскользнула наземь. Евангелие Божье на земле произвело на испанцев величайшее впечатление, так что жизнь их стала иметь второстепенное значение. Желание наказать осквернителей святыни вытеснило страх из их душ.

Франсиско Писарро дал команду артиллеристу Педро де Кандия, и тот выстрелил из пушек в середину толпы индейцев. Затем вступили в дело аркебузиры и арбалетчики.

Атауальпа накануне весьма простым и жестоким способом пытался приучить своих воинов не бояться лошадей, но пушки и аркебузы, низвергавшие гром и молнию, уничтожавшие на расстоянии, парализовали волю индейцев. Лишь немногие после действия огнестрельного оружия и мощных арбалетов сохранили способность защищаться.

Раздался боевой клич испанцев: «Сантьяго!» Для большего устрашения испанцы привязали к лошадям погремушки. Индейцы в ужасе давили друг друга, и солдатам Писарро оставалось только одно – убивать.

Франсиско Писарро надел кирасу и, вооружившись мечом и кинжалом, бросился в самую гущу индейцев. Прокладывая оружием дорогу к Единственному Инке, он лишь кричал:

– Вождь нужен живым!

Захват в плен главного правителя – такова была главная задача всех конкистадоров, а потом, прикрываясь им, словно щитом, завоеватели диктовали условия народу. Престарелый испанский командир с великой отвагой достиг паланкина Атауальпы. У некоторых вождей были отрублены кисти рук, но они продолжали поддерживать плечами роскошные носилки своего господина. Но вскоре и самые верные сановники были искрошены испанскими мечами, а Единственный Инка оказался на земле, залитой кровью. Один солдат в горячке битвы замахнулся кинжалом на Атауальпу, но Франсиско Писарро в последний момент отбил занесенное оружие. Солдат задел кинжалом руку своего командира, и Франсиско Писарро стал единственным из испанцев, кто получил ранение в этой битве. Результат битвы был ошеломляющим: конкистадоры перебили почти все войско Атауальпы, не потеряв в своих рядах ни одного человека.

До самой темноты продолжалось преследование и уничтожение индейцев. Солнце величайшей империи Нового Света зашло навсегда.

Меня спасет золото

Единственного Инку не оставляла надежда, которую подпитывал военачальник, одержавший над ним победу. В первый же день после трагической битвы Писарро пригласил его на обед, и слуги заботились о пленнике, пожалуй, даже больше, чем о его тюремщике. Испанцы разрешили ему иметь небольшой двор из дюжины слуг и советников.

Атауальпа спросил касика, попавшего в плен в самом конце сражения:

– Много ли погибло наших воинов?

– Вся равнина покрыта их телами, и нет на ней и пяди земли, не политой кровью твоих воинов.

Настроение пленника после таких сведений ухудшилось; в общем, оно у Атауальпы стало слишком переменчивым. Испанцы хорошо обходились с ним, но владыка величайшей империи, в одночасье ставший узником, не мог быть довольным своим положением. В первое время он надеялся обрести свободу и видел разнообразные способы ее достижения: либо миллионы его подданных окружат кучку чужеземцев и потребуют вернуть Единственного Инку, либо белые люди удовлетворятся выкупом. Уж он даст им столько золота, сколько не смогут унести ни они, ни их выносливые животные.

Но дни шли, и ничего не менялось. Его подданные безропотно доставляли белым людям продовольствие, потому как оно требовалось их вождю, якобы пожелавшему остаться гостем в Кахамарке. Не услышал Атауальпа и требования о выкупе; конкистадоры еще не решили: как лучше распорядиться своей удачей и знатным пленником. Для начала они от имени Атауальпы передали приказ его войскам: всем разойтись по домам.

Неизвестность и неопределенность тяжким грузом давила на знатного пленника, и никто из его окружения не мог дать совет, найти слова утешения. Атауальпа неожиданно попросил доставить к нему чужеземцев с севера, которые оставались всегда непонятными и далекими для владыки, но почему-то его постоянно тянуло к ацтекам. Испанцы любезно позволили найти их, и скоро Тоноак и Диего предстали перед поверженным владыкой.

«Как мне спастись?» – без слов поняли главный вопрос хранители хитона, по милости Атауальпы и сами оказавшиеся в плену.

– Единственный путь спасения: принять Бога, Которому служим мы и Которому поклоняются белые пришельцы, – произнес после некоторого раздумья Тоноак.

– Бог этих пришельцев необычайно силен, если жалкая горсть их смогла побить неисчислимое множество наших воинов и ты, великий владыка мира, теперь в плену, – мгновенно ухватился за блеснувшую надежду советник-колдун, в обязанности которого входило и предсказание будущего. – Прими их веру – так хочет Солнце! Ты станешь своим среди белых людей, и они не посмеют причинить тебе вред.

– Что нужно, для того чтобы ваш Бог принял меня под защиту? – спросил Атауальпа.

– Поверить в Него.

Несколько дней Тоноак и Диего терпеливо рассказывали Атауальпе об Иисусе, Его великой жертве и спасении.

– Ваш Бог очень добр. Я хорошо знаю людей и верю, что все так и было, – сказал однажды Единственный Инка, слушая Евангелие. – Я верю в Него. Но разве добротой можно победить врагов?

– Только добротой и любовью можно обрести спасение. Господь дарует вечную жизнь всем, кто поверил в Него, кто избрал путь, Им начертанный.

– И когда я увижу Его помощь? – не терпелось Атауальпе.

– Когда будешь готов ее принять, – пообещал ацтек. – Мы увидим Его знаки, Он озарит наш путь Своей любовью.

– Разве это время еще не пришло? Его помощь может прийти слишком поздно, – продолжал волноваться Единственный Инка. – Разве вы забыли, что мы находимся во власти кровожадных людей?

– Господь каждому человеку дарует столько жизни, чтобы было достаточно на поиски пути к Нему, – вступил в беседу Диего.

– Я поверил в вашего Бога! Разве не вы сказали, что это главное.

– Твоя вера рождена страхом перед будущими событиями, – с грустью промолвил Диего. – Нас потрясли твои ужасные преступления по отношению к братьям и родственникам. Ты совершил страшные грехи.

– Но разве не вы учили, что нет на земле ни одного безгрешного человека?

– Все правильно. Только ты никогда не вспоминал об убиенных братьях, ты беспокоишься о собственной судьбе, но позабыл о сотворенном тобой безмерном зле. Прежде чем ожидать милости Божьей, необходимо всем сердцем раскаяться в своих грехах.

Атауальпа молчал, на лице его отражались многие чувства: гнев, боль, страх, бессилие… Миссионеры посчитали хорошим знаком, что Единственный Инка задумался, и решили оставить грешника наедине с его мыслями.

Миссионерская деятельность Тоноака и Диего не ускользнула от наблюдательного Эрнандо де Сото. Своими подозрениями он поделился с командиром:

– Франсиско, меня беспокоят два человека из окружения Атауальпы. Они не из числа пленников. Инка повелел их найти и доставить совсем недавно, но с приходом этих людей настроение Атауальпы изменилось, и это настораживает.

– Я тоже заметил необычный облик новых советников недавнего владыки: один не очень похож на здешних жителей, а второй совсем не похож, – разделил опасения боевого товарища Писарро. – Дать ему нашу одежду, меч, кирасу, и я мог бы поклясться, что передо мной настоящий испанец.

– Тогда это объясняет увиденное мной.

– Что же ты увидел? – насторожился Писарро.

– Не уверен… Но когда они заходили в комнату Атауальпы, мне показалось, что из под лохмотьев человека, которого ты принял за испанца, показалась книга… Я не понял, что это за вещь, и она долго стояла у меня перед глазами, когда туземцы уже скрылись за дверьми. Ощущение не покидало, что я видел это у себя на родине. И только теперь понял, что так выглядел оклад старого отцовского Евангелия.

– Не может быть?! Откуда у туземцев священная книга? Немедленно доставь ко мне этого странного человека. Только не применяй к нему насилие. Это преждевременно.

Спустя недолгое время Диего стоял перед конкистадором. Эрнандо де Сото занял место в сторонке и не имел намерений вмешиваться в беседу. Он знал, что неграмотный Франсиско Писарро отличался удивительной проницательностью и был способен узнать все о стоящем перед ним человеке. Помогать ему в допросе – только мешать.

– Как твое имя? – Писарро внимательно посмотрел на человека в простых индейских лохмотьях.

Мышцы на лице Диего предательски дрогнули, но он продолжал хранить молчание.

– Я могу позвать толмача, но в этом нет надобности, – пояснил Писарро, – потому как вижу в твоих жилах испанскую кровь.

– Меня зовут Диего.

– Мне радостно встретить соплеменника в этом краю, – спокойно произнес конкистадор, как будто открытие нисколько его не удивило. – Скажи, как ты здесь оказался?

– Много лет назад я ушел из страны ацтеков, и Господь привел меня в эти земли.

– Но для чего ты скитался по диким местам? Что хотел здесь найти, кроме собственной гибели?

– Я желал проповедовать слово Божие среди туземных народов.

– Похвально, – одобрил Писарро. – И мы здесь за тем же. А твой спутник… Он кто?

– Тоноак – ацтек и добрый христианин.

– Интересно, кто вдохновил тебя на сей благородный подвиг? Наверное, твой отец – великий поборник веры… Кто он?

– Эрнан Кортес.

При этом имени скамья зашевелилась и затрещала под Эрнандо де Сото.

– Ба!.. Так ты приходишься мне племянником, хотя и не в первом родстве! – воскликнул Писарро и даже слегка приобнял Диего, похлопав его по плечу. – Почему же мне ничего не известно о твоем существовании?

– Даже мой отец узнал о том, что у него есть сын, не слишком давно, – признался Диего. – Я незаконно рожденный, плод скорой и недолгой любви Эрнана Кортеса и туземки.

– Главное, что ты унаследовал мужество своего отца. Мои воины также обзаводятся потомством в этих краях, – снисходительно промолвил конкистадор, и вдруг спросил: – Говорят, ты много времени проводишь с пленным вождем… Что вас связывает?

– Мы с Тоноаком рассказываем ему об Иисусе Христе.

– И есть успех?

– Да. Атауальпа готов принять нашего Господа, – на этот раз неуверенно произнес Диего и добавил: – По крайней мере, он так сказал. Если совершится крещение Атауальпы, его примеру последует народ… Я на это надеюсь…

– Это было бы самой великой нашей победой, – одобрительно закивал головой Писарро и между тем внимательно посмотрел прямо в глаза Диего: – Мне передают, что туземцы замыслили спасти своего владыку. Надеюсь, ты не участвуешь в их заговоре, иначе мне не хотелось бы жестоко поступить с родственником, которого нашел несколько мгновений назад.

– Спасти Атауальпу, как и всех нас, может только Господь, – произнес Диего, и честные открытые глаза говорили, что иных мыслей в его душе не было.

– Хорошо. Иди продолжай свое благородное дело.

Диего покинул комнату, а де Сото и Писарро некоторое время хранили молчание.

– Эрнандо, я хочу знать твое мнение, – продолжая размышлять, промолвил командир.

– Мне кажется, твой новый родственник говорил правду, хотя и невероятную. Однако это не добавляет спокойствия. Его стремления и помыслы вызывают уважение, но тревожит, что он – сын Эрнана Кортеса. Он честен, но многой правды Кортесу знать не стоит, как и остальному миру… Менее всего меня волнует: спасется ли душа Атауальпы, приказавшего перебить всех своих родственников. Теперь наша самая большая забота – собственные солдаты: и они не удовлетворены золотом, собранным на поле битвы.

– Ты прав. Пусть Диего радеет о душе Атауальпы, а нам придется позаботиться о своих воинах.

– А еще о короле, церкви… – «О самом себе» де Сото не произнес, но так громко подумал, что Писарро улыбнулся.

На следующий день Тоноак и Диего, как обычно, появились в комнате Атауальпы.

– Я не спал всю ночь, – признался Единственный Инка, – всю ночь я размышлял над своими ошибками. Лица братьев и сестер, казненных по моему приказу, не покидали меня; я слышал их голоса, просившие о пощаде. Мне жаль, что ничего не исправить. Хотя… Мой брат Уаскар жив. Я отобрал у него власть Единственного Инки, но чудо не позволило его убить. Если мне удастся выбраться отсюда, я отдам ему все что имел и буду молить о прощении.

Каялся Атауальпа долго, а нынешнее его положение добавляло искренней скорби его голосу.

Хранители хитона слушали стенания недавнего властителя инков и напряженно размышляли. Тоноак вопросительно немигающим взором посмотрел на Диего. Было видно, что последнего также мучили сомнения, и наконец, сын Кортеса произнес:

– Кажется, у нас остается мало времени.

– И я опасаюсь, что народ погибнет вместе со своим владыкой, прежде чем познает истинную веру. В этом будет и наша вина, – согласился друг.

Тоноак сбросил с себя верхнюю индейскую одежду. Под ней оказался белоснежный хитон Спасителя. С помощью Диего священная одежда была снята, оба встали на колени и начали молитву. Советник Атауальпы, словно завороженный, последовал их примеру. После него встал на колени и Единственный Инка. В конце общей молитвы советник, вслед за Диего и Тоноаком, прикоснулся к хитону и воскликнул:

– От него идет великий свет, великая сила!

– Это одеяние нашего Бога. Оно защитит всякого, в Него уверовавшего, – пояснил Тоноак и протянул хитон Атауальпе: – Надень его.

Единственный Инка застыл в нерешительности. Советник принялся умолять владыку:

– Тебе необходимо надеть одежду Бога этих людей. Он спасет тебя и всех нас; в нем есть великая сила. Мы вновь будем свободны!

Атауальпа, словно во сне, принял хитон, его хранители помогли облачиться. На некоторое время все участники действа замерли, словно в ожидании чего-то необычного. Первым нарушил тишину Атауальпа. Его лицо внезапно исказила гримаса боли, затем оно покраснело и начало покрываться волдырями.

– У меня горит тело! – закричал Единственный Инка. – Я весь в огне!

Он принялся судорожно срывать с себя хитон. Диего и Тоноак подбежали к Атауальпе, схватили его за руки, чтобы он не смог причинить вред священной одежде, и сняли ее.

– Вы отравили меня! – кричал Атауальпа. – Дайте мне воды!

– Во всех своих бедствиях ищи только собственную вину, иначе не обрести тебе спасения, – разочарованно промолвил ацтек.

Тоноак и Диего спешно покинули комнату, унося с собой драгоценную одежду. Советник не стал обращаться за помощью к слугам, а сам сходил за кувшином воды. К его возвращению Атауальпа стал выглядеть гораздо лучше: лицо по-прежнему было красным, но от ужасных волдырей не осталось и следа. Владыка жадно схватил кувшин и опорожнил его наполовину.

– Бог белых людей – великий Бог, – осторожно начал советник. – Он не принял тебя под Свою защиту. Что-то помешало… Их Бог умеет видеть тайные замыслы. Может быть, тебе стоит разобраться в своих мыслях, намерениях и попробовать еще раз облачиться? Наши боги не смогут тебе помочь…

– Трусливый болтун! Только наши боги могут нас защитить, а не чужая одежда, – раздраженно закричал Атауальпу. – Не говори с презрением о богах, иначе они разозлятся и сделают нам очень плохо.

– Да куда уж хуже. Боюсь, что мертвые, наблюдая из иного мира за живыми, только радуются собственной смерти. Нас ждет страшный конец! – жутко завыл колдун. – Я его вижу!

– Замолчи, глупец, если б ты видел будущее, то я бы не сидел в жалкой комнате, а пришельцы дошли бы до Кахамарки разве что пленниками.

– Попытайся еще раз облачиться в одежду белого Бога! Иначе стены этой комнаты будут последним, что мы увидим в этой жизни!

– У этих людей только один бог – золото. Мы дадим чужеземцам столько желтого металла, сколько не имеет никто из живущих под солнцем. И тогда нас отпустят, а сами уберутся из моей земли. Меня спасет золото!

– Да зачем же им покидать наши земли, когда они ими завладели.

– Да затем, глупый человек, что им надо удивить собственным богатством их мир. Здесь они могут похвастаться только перед нами, но встретят не уважение и зависть, а ненависть и презрение.

– А перед тем как уйти, они убьют нас! Зачем им мы, когда все наши богатства перешли в их сумы.

– Нет! Мы возьмем с них обещание сохранить жизнь.

– И ты веришь их слову? – наивность правителя вызвало презрение у собственного советника.

– Почему нет? Бог этих людей запрещает произносить ложь. Разве этих двоих с непонятной одеждой ты можешь представить говорящими неправду? Они искренне ошибаются и заблуждаются, но не врут.

– Люди бывают разные… А те, которых ты прогнал с одеянием Бога, не только не лгут, но и не ошибаются.

Атауальпа прекрасно знал отношение белых людей к золоту, он видел, как во время битвы они вырывали золотые диски из ушей поверженных касиков, едва не вступая в бой с товарищами за право это сделать. После неудачи с хитоном Единственный Инка не желал следовать ни советам колдуна, ни наставлениям Тоноака и Диего.

– Нас спасет жадность пришельцев, – уверенно произнес он. – А уж потом, когда они буду тащить наши сокровища к большим лодкам, мы постараемся уничтожить всех белых людей. Не должно остаться ни одного в живых. Они умрут страшной смертью! В их памяти не останется воспоминаний о нашей земле, даже если кому-то из пришельцев удастся спастись! Только ужас заполнит их голову! – Разозлившийся в конце беседы Инка брызгал слюной в лицо колдуна так, что тот едва успевал вытирать глаза.

Внезапно злость исчезла с лица Единственного Инки, и ее место заняла доброта и благодушие – прежде эти маски никогда не посещали его. Причина чудесного превращения проста: в комнату вошел Франсиско Писарро, а следом за ним и переводчик. К удивлению Атауальпы, касик белых людей словно продолжил разговор, который он вел со своим советником мгновение назад:

– Наверное, ты уже понял, что более всего интересует моих солдат и моего великого короля, который послал меня в неведомые земли?

– Вы хотите желтого металла? – Атауальпа многозначительно посмотрел на своего советника, ожидая, что тот каким-то жестом подтвердит свою неправоту и мудрость Единственного Инки. Колдун, однако, застыл, уперев глаза в невидимую точку на голой стене.

– Да. И если твой народ сможет дать золота достаточно много, мы вернем тебе свободу и покинем твои земли, – пообещал Писарро. – Во сколько ты оценишь свою жизнь?

– Я заполню эту комнату на высоту стоящего с вытянутой рукой человека. – Атауальпа надеялся сразить чужеземца щедростью.

У колдуна вылезли на лоб глаза, Писарро, напротив, имел такой вид, словно слышал подобные предложения по несколько раз на дню. Он задал следующий вопрос:

– Как скоро комната наполнится золотом?

Недолго думая, Атауальпа пообещал:

– Два месяца.

– Моему великому королю требуется также серебро.

– Хорошо, – вновь поспешил согласиться Атауальпа. – Им мы заполним соседнюю комнату.

Колдун смотрел на Единственного Инку сумасшедшими глазами, а Писарро недовольно поморщился:

– Соседняя комната гораздо меньше этой.

– Мои люди заполнят ее два раза, – поспешил обрадовать своего тюремщика Атауальпа.

При этих словах повелителя колдуну стало совсем худо, и он брякнулся на пол. На него никто не обратил внимания.

– Ты получишь свободу и свое царство, если, конечно, не совершишь измену, – пообещал Писарро.

Чтобы соблюсти все условия, в комнате была проведена красная черта на уровне вытянутой руки Атауальпы.

Золото медленно собиралось с поселений туземцев. Они не пытались ничего укрыть. Для выкупа верховного вождя жертвовали сокровища, которые многие столетия принадлежали храмам и считались священными. Однако отсутствие лошадей вынуждало пешком приносить его, или привозить на ленивых капризных ламах, из отдаленных мест империи Атауальпы. А прежде надо было разнести весть, что Единственный Инка пленен и за него требуется внести выкуп. Атауальпа никак не укладывался в обещанные сроки; ведь до его столицы – Куско – было тридцать дней пути.

Писарро нервничал. Он никогда не был скупердяем и славе отдавал большее предпочтение, чем деньгам, но золота было слишком много; такого количества желтого металла в одном месте едва ли кто лицезрел. Вид золота, уже закрывшего полкомнаты, зажег в его глазах дьявольский огонь, и медлительность, с которой наполнялось помещение, выводила конкистадора из себя. Вид несметных богатств не лучшим образом влиял на его солдат. Однажды Писарро послал за золотом трех воинов; «в пути, – сообщает Кристобаль де Мена, – с ними приключилось бедствие, поскольку товарищи, несшие золото, поссорились из-за каких-то украшений… и один отрубил руку другому…».

Шел третий месяц со дня заключения соглашения между Писарро и Атауальпой, но золото и серебро продолжало доставляться и Единственному Инке сохраняли жизнь в неприкосновенности. Тем временем в руках испанцев оказался его свергнутый брат Уаскар.

Писарро приказал привести его в комнату Единственного Инки и спросил последнего:

– Приятно ли ты видеть своего брата?

Атауальпа был достаточно умен, чтобы скрыть свой ужас от появления еще одного Единственного Инки. Вполне естественное удивление он попытался разбавить восторгом – на что пришлось потратить огромные усилия.

– Дорогой брат, я прошу тебя простить за несправедливость, мной совершенную! – Атауальпа обнял Уаскара. – Ты мой единственный близкий человек! Как рад я видеть тебя живым в это печальное время!

Уаскар никак не отреагировал на объятия брата; лицо его оставалось каменным, только опущенные руки сжались в кулаки. Атауальпа, не дождавшись взаимности, отошел, на всякий случай, подальше от обретенного родственника.

– У тебя будет время излить братские чувства, – пообещал Писарро. – Но помни, если в течение месяца не будет наполнена комната до оговоренной черты, твой брат будет жестоко казнен. Я подарил тебе еще один месяц, но мое терпение не бесконечно.

Атауальпа грустно промолвил:

– Ты можешь забрать его жизнь сейчас, потому что моим людям никак не успеть. Слишком долгие дороги им надо пройти, но ты получишь все, что требуешь. Только не так скоро, как хочется мне и тебе.

Писарро разозлило, что его требование отвергается, едва оно было произнесено.

– Может, вид крови Уаскара заставит твоих людей стать более подвижными?

Два испанца повалили второго по значимости пленника наземь, оголили спину и принялись поочередно хлестать плетьми. Скоро вся его спина превратилась в кровавое месиво. Брызги крови летели на туземцев, таскавших золотые чаши и прочие драгоценности в назначенную комнату. На лицах носильщиков был священный ужас: первые лица, дети богов, теперь находились в униженном состоянии, на положении рабов.

Только Атауальпа не был подвержен всеобщему ужасу, он устал притворяться. Было видно, что он совершенно не испытывал жалости к избиваемому брату; Единственный Инка лишь надменно произносил скупые слова благодарности тем, кто приносил драгоценный груз.

Едва живой Уаскар начал бормотать некие слова. Писарро заметил сразу, как исказилось от ужаса лицо Атауальпы. Он вырвал занесенную для удара плеть и обратился к толмачу:

– Что он сказал!

Толмач склонился над братом земного бога и слушал его бормотание. Атауальпа тоже произнес несколько слов в угрожающем тоне. Писарро к ужасу находившихся здесь индейцев стегнул плетью Единственного Инку и, поскольку его брат что-то еще шептал, продолжил ожидание. Наконец, Уаскар прервал речь и впал в забытье.

– Переводи! – конкистадор обратился к толмачу. – Или тебя сейчас же порубят на куски, а потом сожгут на костре.

Угроза подействовала.

– Он сказал, – в страхе залепетал образованный туземец, – что заполнит эту комнату не до проведенной на стене линии, а до самого потолка, ибо не знает, где спрятаны несметные сокровища, собранные его отцом и его предшественниками, тогда как Атауальпа этого не знает и потому может только лишить храмы их украшений.

– А что эта змея прошипела? – Писарро кивнул в сторону побитого Единственного Инки.

– Он велел мне и Уаскару молчать.

– Повелевать здесь могу только я! – Писарро со злостью нанес еще один удар по дрожащему телу Атауальпы.

– Пусть этого отнесут в комнату, – кивнул Писарро в сторону лежавшего без чувств Уаскара. – Приведите лучших туземных колдуний: мне надо, чтобы к завтрашнему утру он очнулся и начал говорить.

Утром Писарро сообщили, что брат Единственного Инки умер. Испанцы почувствовали себя ограбленными, былой радости не доставляли даже заполнявшиеся серебром и золотом комнаты.

– Проклятье!!! Его отравили ведьмы! Перебейте их! – метал громы и молнии Писарро.

– Подожди, Франсиско! – промолвил молодой, но рассудительный Эрнандо де Сото. – Женщины не причастны к его смерти. У несчастного сломана шея, голова прям откручена. Чувствуется, здесь постаралась рука сильного мужчины. А эти знахарки помогают нашим раненым и больным воинам.

– Хорошо. Пусть живут ведьмы. Я знаю, кто виновен в смерти того, кто обещал сделать нас самыми богатыми людьми на земле. Неважно, кто убил, но я знаю, кто послал руку, свернувшую шею нашей курице, обещавшей нести золотые яйца. Он жестоко заплатит за свой поступок.

Писарро обрел спокойствие, как только произнес свою угрозу; умудренный годами военачальник иногда поддавался гневу, но никогда не оставался долго во власти этого чувства.

– Смерть – вещь естественная, все когда-то умирают, – утешал он через несколько минут Атауальпу, изо всех сил выражавшего притворную скорбь по брату.

Мести конкистадора еще не настало время, но он сделал все, чтобы его приблизить. Писарро отправил бесстрашного Эрнандо де Сото с небольшим отрядом в Куско, чтобы тот освободил от золота главное святилище инков – храм Солнца. Испанцам довелось приложить немало усилий, чтобы не сойти с ума от увиденного: «все двери храма были покрыты пластинами из золота, а стены здания были обиты снаружи золотой полосой, в три фута шириной, которая шла вокруг всего храма», – рассказывает испанская хроника. Внутри, разумеется, вожделенного металла находилось гораздо больше, чем снаружи. Огромный золотой диск в верхней части храма – символ Солнца – не светил испанцам, но ослеплял их, золотые сосуды, маски, жезлы и прочая утварь здесь были повсюду. Среди прочего испанцы, по свидетельству Кристобаля де Мены, «обнаружили золотой трон, на котором (инки) совершали свои жертвоприношения. Этот трон был настолько большим, что весил девятнадцать тысяч песо и на нем могли улечься сразу два человека». Испанцы использовали золото весьма необычно, как не смогли бы себе позволить князья и короли. По словам того же автора, брат командира «сеньор Эрнандо Писарро приказал индейцам изготовить золотые и серебряные подковы и гвозди». Впрочем, речь могла идти не о простом бахвальстве, а нужде, индейцам было неведомо железо.

В лагерь Писарро Эрнандо де Сото вернулся во главе колонны из ста девяноста индейцев, нагруженных золотом. Серебряных изделий в этом обозе было немного, так как касик, выделивший носильщиков, сетовал, что не хватает крепких людей, чтобы доставить даже золото.

И вот, наконец, требуемый выкуп собран; хотя индейцы и не управились в срок, но объем добычи небольшого испанского отряда потрясает воображение и через столетия: около шести тонн золота и вдвое больше серебра. Такой добычи не привозили из походов даже самые известные мировые грабители: Александр Македонский и Гай Юлий Цезарь.

Настала пора думать: как поступить с Единственным Инкой. Решение подсказали его сторонники-индейцы, которые целыми тучами начали бродить вокруг Кахамарки. Окрестные земледельцы жаловались Писарро, что нежданные гости съели все запасы маиса и прочих продуктов. С другой стороны, положение испанцев укреплялось, и они могли действовать смелее и решительнее. В начале 1533 г. к Писарро прибыл старый боевой товарищ – Диего де Альмагро, а с ним сто пятьдесят солдат и восемьдесят четыре лошади.

Отложенная месть Франсиско Писарро неумолимо вступала в пору зрелости, и она принимала форму законного наказания. И вот Атауальпе, нетерпеливо ожидавшему освобождения (либо от испанцев, которые должны исполнить обещание; либо от своих сторонников, которые надеялись отбить силой повелителя), объявили приговор.

Атауальпу обвинили в узурпации власти и убийстве законного правителя, по сути дела, последнее явилось страшнейшим преступлением – братоубийством. Следующие пункты – многоженство и поклонение идолам – также требовали самого сурового наказания. Знатный пленник был приговорен к сожжению на костре.

В тот же день на площади Кахамарки установили столб, который со всех сторон обложили дровами. Вечером, уже при свете факелов, Единственного Инку привели к месту казни. И тут Атауальпа закричал:

– Стойте! Я хочу принять веру белых людей! Позовите Тоноака!

Казнь остановили, ацтека нигде не нашли, а вместо него к осужденному приблизился монах. Атауальпа продлил свою жизнь еще на час, в течение которого его крестили, нарекли именем Хуана, а затем монах исповедовал нового христианина. Как милость, приговоренному было разрешено последнее желание. Он попросил заменить сожжение на костре любым другим видом казни. Дело в том, что сожжение считалось самой страшной смертью у инков, ибо уничтоженное огнем тело не могло возродиться в новой жизни.

Атауальпа был задушен с помощью гарроты – традиционного испанского орудия казни. Весь следующий день тело Единственного Инки оставалось на площади, дабы инки убедились, что освобождать некого. Затем его, как христианина, похоронили в церкви Кахамарки.

Второй прыжок Альварадо

Педро де Альварадо – был одним из лучших капитанов Кортеса, но между тем доставлял ему немало хлопот. Как мы помним, необдуманные действия Альварадо привели к «Ночи печали» и потере Теночтитлана. Впрочем, храбрейший конкистадор не только создавал опасное положение, но находил выход из него. В «Ночь печали» он командовал обреченным на гибель арьергардом и только чудом выжил, одолев разрушенный пролет моста при помощи копья, которое использовал как шест для прыжков в длину. «Прыжок Альварадо» – так стал называться мост, возведенный впоследствии на месте разрушенной переправы. И, хотя этот храбрец явился причиной временной потери Теночтитлана и почти всей добычи, Кортес лишь отечески пожурил капитана за сотворенную катастрофу, а самые опасные и ответственные поручения по-прежнему были уделом именно Альварадо; ему не было равных там, где нужно было пролить кровь.

В 1524 г. Педро де Альварадо по поручению Кортеса отправляется на завоевание Гватемальского нагорья и успешно справляется с порученным делом. Он становится губернатором завоеванного края и год за годом расширяет подвластные земли, покоряя индейцев Белиза, Сальвадора, Гондураса. Много лет он завоевывал то, что было рядом, и вдруг в 1534 г. губернатор Гватемалы, которому в ту пору исполнилось пятьдесят девять лет, совершает гигантский прыжок, конечной точкой которого стало Перу.

К изумлению Франсиско Писарро, рыжебородый губернатор Гватемалы появился во главе огромной (по меркам Нового Света) армии – пятьсот воинов, из которых половина имела лошадей. Писарро радовался подкреплениям, прибывавших отовсюду, но отряд Педро де Альварадо был слишком крупным куском: его не получалось разжевать; пищу из-за огромных размеров невозможно было поместить в рот; разрезать на куски также не имелось возможности – солдаты были слишком преданы прославленному капитану Кортеса. Писарро не знал, что можно предпринять: после казни Атауальпы считал себя полновластным его наследником, и тут появился тот, кто обладал равновеликой силой и не имел никакого желания подчиняться.

Два военачальника не спешили портить друг с другом отношения; до поры до времени они и не встречались. Альварадо зашел в Кахамарку, которая имела только небольшой гарнизон, все прочие войска во главе с Писарро и его капитанами разбрелись по огромным просторам завоеванной империи. Писарро приказал подвластным индейцам обеспечивать продовольствием людей Альварадо и их лошадей. Некоторое время гости и хозяева мирно сосуществовали. А между тем Писарро узнал, что губернатор Гватемалы настойчиво ищет сына Кортеса, день за днем он расспрашивает индейцев и солдат-испанцев.

– Так и знал, что Диего был глазами Кортеса! – повторил Писарро прежнее свое заблуждение и также включился в поиски бастарда.

Оказалось, что Диего и бывший с ним ацтек исчезли в день казни Атауальпы. Писарро даже нашел проводников, которые довели Диего и Тоноака до Великой реки и дальше предоставили их самим себе. Когда в один из дней Писарро, испытывая непривычный внутренний трепет, приблизился к Кахамарке, то получил невероятное известие: все солдаты Альварадо поднимаются в горы. Впереди шли проводники, которых он допрашивал накануне, а в конце колонны несколько сотен индейцев-носильщиков тащили имущество и продовольствие для испанцев.

Войско Альварадо вернулось в Кахамарку через месяц. Вид его мог вызвать только жалость у обычного человека, а у людей подлых – злорадство. То были призраки, вышедшие из царства теней, либо древние мумии, внезапно ожившие: иссохшая черная кожа покрывала лишь кости – мясо между ними исчезло; изорванная одежда висела на них, словно была приобретена на вырост, но успела износиться прежде, чем подросток достиг нужного размера. Все железное оружие испанцев покрыла ржавчина до такой степени, будто их доспехи и мечи хранились последние сто лет на дне морском и были случайно выброшены на берег штормовой волной.

Несколько дней люди Альварадо приходили в себя после труднейшего путешествия. И лишь когда солдаты немного восстановили силы, их командир отправился на встречу с хозяином здешних мест. Писарро, обнаруживший, что с великолепного войска Альварадо слетел лоск и оно утратило былую силу, встретил соперника без страха и с широкой улыбкой:

– Не понял, Педро, что ты за маневр осуществлял? Твой путь через заснеженный перевал покрыт телами носильщиков.

– Индейцы с теплого побережья оказались негодными в холодных горах. Их мне не жаль, но я потерял немало славных испанцев. Ты не представляешь, Франсиско, через какие трудности нам довелось пройти.

– Я-то представляю… За труднопроходимыми горами начинаются джунгли, изредка прерывающиеся болотами, в которых, судя по ржавым доспехам, вы побывали. Но для чего весь этот путь?

– Признаюсь, Кортес попросил меня найти его сына. Я отыскал проводников, которые довели Диего до Великой реки, и отправился по его следам. Если б я знал, что мое войско побывает в аду! Мы замерзали в горах, гибли под снежными лавинами, нас засыпало пеплом вулкана, которому вдруг захотелось ожить прямо под нашими ногами. Несчастные солдаты надеялись отдохнуть, спустившись в долину, однако, как ты заметил, начались джунгли. Тучи насекомых кружили над нашим войском, и эти мелкие твари проедали плоть до самых костей, огромные змеи проглатывали целиком наших солдат… Самое смешное, когда мы достигли Великой реки, проводники заявили, что здесь они расстались с Диего и его товарищем, и наотрез отказались идти дальше. Солдаты растерзали проводников, и мы отправились в обратный путь. Восемьдесят пять испанцев погибло во время этого путешествия, мы потеряли почти всех лошадей. Печальнее всего, что жертвы оказались напрасными.

– Педро, отчего ты не посоветовался со мной? – сочувственно покачал головой Писарро. – Я ведь знал, что индейцы боятся Великой реки больше, чем ваших мечей. По их рассказам, ни один человек из тех, кто осмелился уплыть по течению, не вернулся обратно. Диего мог и не по реке продолжить путь; более вероятно, что он ушел в джунгли – в ту сторону, откуда в полдень светит солнце. Я ведь тоже беседовал с твоими проводниками, – признался Писарро.

– Я поступил необдуманно, – признался в своей ошибке Альварадо. – И еще одна вещь интересует Кортеса. Вместе с Диего ушел ацтек, а с ним была одежда, которая ранее принадлежала их императору – Монтесуме. Ткань совершенно белая, без всяких туземных рисунков. Не встречалось ли тебе подобное облачение?

– В эту одежду, как мне рассказал советник Атауальпы, ацтек хотел облачить его хозяина. Ничего не получилось: ткань начала жечь тело Единственного Инки, словно огнем.

– Значит, это именно та одежда, и она оказалась на плечах недостойного человека, – задумчиво, словно разговаривая с самим собой, промолвил Альварадо. – Тот же итог, по словам Кортеса, был у императора Тиберия…

– Какого императора?! Никогда не слышал такого имени… – пробормотал неграмотный Писарро.

– Не обращай внимания… – Альварадо понял, что не стоит в разговоре с Писарро упоминать об исторических личностях. – Может быть, эта одежда не исчезла вместе с ацтеком? Возможно, она оказалась в вещах Атауальпы? Неужели туземец стал бы рисковать в походе через джунгли одеянием?… Ведь они ушли туда, откуда не возвращаются.

– Ничего подобного в вещах Атауальпы не было, – разочаровал товарища Писарро. – Я уверен, потому что я сам выбирал ему одежду для погребения. Вещь, интересующая Кортеса, скорее всего, унесена в джунгли.

– Если вдруг случится чудо и найдется одежда, которая была на плечах ацтека…

Альварадо по привычке хотел предложить победителю инков золото, но тут же остановился; он увидел двух солдат играющих в кости в двадцати шагах от них, а на кону стояли две золотых чаши.

– …я прошу переслать ее Эрнану Кортесу, – продолжил речь Альварадо. – Моя и Кортеса благодарность нашедшему одежду не будет иметь предела. Этот счастливец сможет просить все, что захочет, и получит все, что находится в нашей власти.

– Ты приплыл с другого конца земли, с огромной армией с целью найти одежду ацтека?! – удивился Писарро.

– В начале нашей беседы я сказал, что Эрнан Кортес попросил меня отыскать его пропавшего сына, – напомнил Педро де Альварадо.

– Я не получил многих знаний, коими блещут образованные юноши, но понял, что судьба Диего интересует его отца менее, чем одеяние индейца?

– Любезный Франсиско, я в первую очередь назвал причину, по которой нахожусь здесь, – напомнил Альварадо. Наблюдательность Писарро стала раздражать и пугать его. – Конечно, Диего бастард, коих у губернатора много, но все же, если сведения о нем достигнут твоего уха либо он объявится, ты не преминешь сообщить об этом Кортесу.

– И тебя совершенно не интересует золото и серебро этого края? – на всякий случай Писарро решил прояснить все нюансы.

– Меня – нет, – продолжал удивлять собеседника Альварадо.

– Но что такого необычного в этой туземной одежде?! – Писарро совершил еще одну попытку добраться до истины.

– Я расскажу о ней все, что узнал от Кортеса, а тот вытянул сведения у ацтеков – друзей тех, что бежали в твои земли… Расскажу, как только одежда отыщется, а пока нет смысла вести беседу о вещи, которой нет.

Солдаты Писарро, вероятно, были самой богатой армией в мире, но золота никогда не бывает много и делятся им крайне неохотно – чаще всего, под давлением обстоятельств. Писарро открыл богатейший край, его солдаты своими невероятными победами заставили подчиниться здешних туземцев, и теперь, когда пришла пора грабежа, они не желали видеть рядом конкурентов. Две армии – богатая и мечтающая разбогатеть – искоса поглядывали друг на друга. И что могло помешать превратиться им во врагов?

Альварадо снова встретился с хозяином здешних мест через неделю, когда Писарро не на шутку начало тревожить присутствие армии, восстанавливающей силы за его же счет, которая, однако, не собиралась ему подчиняться.

– Завтра я намереваюсь возвращаться в Гватемалу и пришел поблагодарить тебя, Франсиско, за гостеприимство, – Альварадо поспешил успокоить покорителя империи инков.

– Рад быть тебе полезным, – не смог скрыть радости Писарро.

– Надеюсь, ты поможешь с продовольствием, чтобы нам в пути не погибнуть голодной смертью.

– Разумеется, я дал тебе и съестные припасы, и носильщиков, и лам, – пообещал Писарро, готовый на все, лишь бы поскорее избавиться от сильного товарища.

– Благодарю тебя, добрый друг! – расчувствовался Альварадо. – И… надеюсь… для тебя не будет большим убытком, если из своей огромной добычи выделишь для моих людей 100 000 песо?

– Не ты ли, Педро, утверждал, что золото и серебро тебя совершенно не интересуют?

– Я и сегодня могу это повторить. Но, к сожалению, у моих солдат другое отношение к желтому металлу, и, боюсь, без добычи они не покинут эту богатейшую землю. Лучше им дать, прежде чем сами начнут искать.

Писарро пришлось пойти на все уступки, так как солдат у него было гораздо меньше, чем у губернатора Гватемалы. Альварадо покинул Кахамарку под вздохи облегчения его обитателей; на побережье его армия захватила и разграбила несколько индейских городков и, наконец, погрузилась на корабли.

Диего упорно шел на юг. Он не имел никаких планов, не видел конечной цели своего трудного пути… Хотя… Все время он мечтал, что достигнет земли, где ни войн, ни несправедливости, ни лжи, ни болезней, ни печали. Мысли об Иисусе и Его земной жизни согревали сердце бастарда, придавали мужества.

В бескрайних джунглях Диего потерял своего друга. Однажды утром Тоноак просто не проснулся. Не могла бесконечно длиться борьба с природой, с голодным зверьем, на расстоянии поджидавшем, когда два безумца, посмевшие вторгнуться в дикий мир, обессилят и превратятся в добычу. Диего хотел навсегда остаться вместе с почившим другом, но обронил взгляд на хитон Спасителя, о котором заботиться осталось только ему, и апатия исчезла. Он похоронил друга, смастерил над его могилкой крест, помолился и вновь пошел навстречу солнцу.

Силы покидали его, он шел, спотыкаясь, цепляясь за ветки и стволы деревьев. Смысла продолжать путь не было, но он упрямо карабкался на гору. А ведь на ней не могло быть ничего, что необходимо для жизни: воды, пищи, крова с очагом, у которого можно согреться. Он чувствовал, как сердце бьется слабее и слабее. Перед глазами проносились картинки: детство, юность, бесконечные бессмысленные войны и гибель величественного города ацтеков. Эпизоды всей жизни настолько заполнили воображение, что он двигался, не видя перед собой реального мира. Диего наталкивался на деревья и скалы, и только потому не наносил себе существенного вреда, что двигался он не резвее черепахи.

Вдруг впереди начала проблескивать вода, и площадь, занимаемая ею, становилась больше и больше – с каждым шагом. Диего понял, что он вышел из бесконечного леса, и теперь весь пейзаж изменится… но слабость упрямо завоевывала каждую клеточку его тела.

Было очень холодно, но уставшее тело не имело сил даже для дрожи. Смеркалось. Внезапно перед собой на вершине горы он явственно увидел огромного Человека. Над Его головой в воздухе парил светящийся венец. Глаза возникшего Человека одобрительно смотрели на Диего, улыбка освещала лицо.

– Мне не дойти до Тебя! – прошептал слабеющий путник.

– Ты пришел ко Мне. Теперь Я с тобой навсегда, – произнес Незнакомец мягким чарующим голосом.

И тут Диего заметил, что Человек имел из одежды одну лишь набедренную повязку, а ночь не обещала быть теплой. Диего протянул Видению бесценный хитон:

– Возьми, он Твой.

Эти слова стали последними в его земной жизни.

Почти никто из получивших долю в выкупе Атауальпы не умер своей смертью. Младший брат Франсиско Писарро – двадцатипятилетний Хуан – погиб в 1536 г., камень, брошенный восставшими индейцами, размозжил ему голову.

В 1534 г. король Испании разделил земли инков на два губернаторства: Новая Кастилия была отдана Франсиско Писарро, а Новое Толедо получил его давний приятель Диего де Альмагро. Товарищи сразу же развернули соперничество из-за столицы – Куско.

Вначале городом владел Писарро. Однако в 1537 г. Альмагро напал на бывшую столицу инков, брат губернатора – Эрнандо Писарро оказался в тюрьме вместе с прочими родственниками. Подоспевший Франсиско Писарро не имел сил бороться с бывшим другом и признал за ним Куско в обмен на свободу брата и прочих пленников.

Статус-кво сохранялся до тех пор, пока Писарро не набрал достаточно войска, чтобы вступить в битву. Она состоялась в следующем году: за два часа безумного братоубийства погибло сто пятьдесят испанцев. Диего де Альмагро был разбит и пленен, и с ним поступили далеко не милостиво. Недавний пленник Альмагро – Эрнандо Писарро – непременно требовал головы человека, вернувшего ему свободу. Состоявшийся 8 июля 1537 г. суд приговорил шестидесятитрехлетнего конкистадора к смерти, Диего де Альмагро отрубили голову на площади Куско. Владения казненного достались братьям Писарро. Впрочем, пользовались плодами победы они недолго.

26 июня 1541 г. в воскресенье группа людей с обнаженными мечами ворвались в губернаторский дворец; то были боевые товарищи Диего де Альмагро, а возглавлял их сын казненного конкистадора. Первыми в короткой стычке погибли слуги, затем сводный брат Писарро – Мартин де Алькантара. Обмотав одну руку плащом вместо щита, дольше всех сражался шестидесятивосьмилетний Франсиско Писарро. Ему удалось сразить одного из нападавших, нескольких ранить, но против двадцати противников оказался бессильным даже не ведавший страха конкистадор. Старческая рука в один момент устало опустила меч, и титан Нового Света был беспощадно изрублен недавними сподвижниками. Тела убитых поспешно захоронили, а губернатором был объявлен молодой Диего де Альмагро. Вскоре и он был разбит и казнен.

Франсиско Писарро – бедный, неграмотный, незаконнорожденный отпрыск не самой знатной фамилии был возведен судьбой и собственной энергией на невероятную высоту. По словам его современника Лопеса де Гомара, Писарро «нашел и присвоил себе больше золота и серебра, чем любой другой из многочисленных испанцев, побывавших в Вест-Индии, и даже больше любых военачальников, из когда-либо существовавших на земле». Но свалившееся на него богатство конкистадор так и не смог потратить: его одежда не отличалась роскошью, стол не блистал излишеством; Писарро даже не женился – меч оставался самой большой его любовью до самой смерти. Он оставался глухим к идее проповеди христианства среди тех, в чей мир вторгся.

Епископ Висенте де Вальверде потерялся подле своего харизматического друга и мало что смог сделать для торжества слова Божьего на неизведанных землях. После убийства Франсиско Писарро епископ отправился на корабле в Панаму, но попал к туземцам и был ими съеден.

Когда ссора между Альмагро и Писарро приняла катастрофический характер, Эрнандо де Сото в 1536 г. выехал со всеми доставшимися ему сокровищами в Испанию и стал одним из самых богатых людей в стране. Однако… Новый Свет манил его и звал. В 1538 г. он получает от короля разрешение на завоевательный поход во Флориду. Эрнандо де Сото умер от лихорадки в 1542 г. на берегу Миссисипи. Тело богатейшего человека было завернуто в одеяло, наполненное песком, и брошено в воды этой реки.

Гонсало Писарро некоторое время пытался сохранить Южную Америку как вотчину своей фамилии. Сопротивляясь обстоятельствам, он безжалостно казнил 340 недовольных испанцев, но с королем тягаться у него не хватило сил. Эпохе конкистадоров приходил конец, наступало время чиновников. Весной 1548 г. войско королевского наместника подошло к Куско, ему навстречу вышел отряд Гонсало Писарро. Люди последнего видели, что шансов на победу нет, и поодиночке, а иногда толпами, перебегали на сторону противника, бежали все индейцы из армии Писарро.

Гонсало спросил одного из немногих капитанов, сохранивших верность:

– Что же нам делать?

– Остался один выход – броситься на врага и умереть, как умирали древние римляне! – ответил бесстрашный воин.

– Лучше умрем, как христиане, – произнес брат завоевателя империи инков и поскакал в сторону противника, чтобы сдаться в плен.

Слишком поздно проснувшееся смирение не смогло спасти мятежного конкистадора, все же ему присудили истинно римскую казнь. Гонсало Писарро поднялся на эшафот в расшитых золотом одеждах, которые через несколько минут должны стать собственностью палача. В числе зрителей находились солдаты, которые благодаря братьям Писарро стали богатыми, но успели вовремя перейти на сторону врагов. Гонсало же теперь не имел денег заказать мессу за упокой собственной души и просил об этой милости своих бывших подчиненных.

Приговоренный конкистадор прочел молитву, а затем велел палачу исполнить в лучшем виде свой долг. Палач не оплошал, и голова Гонсало Писарро слетела прочь с одного взмаха меча. Похоронили останки казненного в одной из церквей Куско, рядом с могилами отца и сына Альмагро.

Вместе с Гонсало Писарро попал в плен еще один знаменитый конкистадор – Франсиско де Карвахаль. Как пишет хронист, у него «были шутки на все случаи жизни – и на неудачи других людей, и на его собственные. Он смотрел на жизнь, как на фарс, – хотя сам слишком часто превращал ее в трагедию». Карвахаля колесовали и четвертовали за непоколебимое упорство, а было шутнику на момент мучительной гибели восемьдесят четыре года.

Эрнандо Писарро – единственный из братьев знаменитой фамилии, кто остался в живых. Энрикес де Гусман следующими словами характеризует жестокого конкистадора: «дурной христианин, совсем не боящийся Бога и еще менее преданный своему королю… хорошо умеющий только болтать и хвастаться». В 1539 г. братья послали его в Испанию для улаживания конфликта с королевской властью. Там на Эрнандо посыпались упреки и обвинения по поводу казни Диего де Альмагро. Не помогли ни щедрые дары королю, ни его блистательное красноречие: в 1540 г. Эрнандо Писарро был заключен в тюрьму, где и провел следующие двадцать лет жизни.

2 декабря 1547 г. в маленьком испанском городке умер жалкий шестидесятидвухлетний старик, последние годы безуспешно пытавшийся добиться от короля признания своих заслуг, а также защиты от судебных преследований. Его имя – Эрнан Кортес. Смерти знаменитого конкистадора мир не заметил.

«Но что стало с теми, которые совершили все эти великие деяния? Из пятисот пятидесяти товарищей, отправившихся вместе с Кортесом с острова Кубы, ныне, в 1568 г., в Новой Испании осталось не более пяти! – рассказывает о судьбе товарищей Берналь Диас. – Все остальные погибли: на полях сражений, на жертвенных алтарях, на одре болезни. Где памятник их славы? Золотыми буквами должны быть высечены их имена, ибо они приняли смерть за великое дело. Но нет! Мы пятеро согбены годами, ранами и болезнями и влачим остаток своей жизни в скромных, почти убогих условиях. Несметные богатства доставили мы Испании, но сами остались бедны. Нас не представляли королю, нас не украшали титулами, не отягощали замками и землями. Нас, подлинных конкистадоров, людей первого призыва, даже забыли…»

Берналь Диас дель Кастильо – участник ста девятнадцати битв и сражений, а между ними создавший хронику «Правдивая история завоевания Новой Испании», скончался последним из армии Кортеса – в 1584 г., в возрасте 92-х лет.

Зло не могло безраздельно властвовать в Новом Свете; хотя испанские хроники написаны мечом и кровью, но, пусть между строк, звучит голос добра и любви.

Еще в 1511 г. монах-доминиканец Антонио де Монтесинос в своей проповеди к испанцам – колонистам Эспаньолы выступил в защиту туземцев:

«На вас смертный грех. Вы живете и умираете с ним из-за жестокости и тирании, с которой вы обращаетесь с этими невинными людьми. Скажите мне, по какому праву вы держите этих индейцев в таком жестоком, ужасном рабстве? На каком основании вы развязали отвратительную войну против этих людей, которые тихо и мирно жили на своей собственной земле?»

Проповедь доминиканца услышал молодой миссионер Бартоломе де Лас Касас, и призыв к справедливости пронзил его сердце, оставшись в нем навсегда. Так индейский мир получил величайшего своего защитника! Можно удивляться, как мизерное количество испанцев уничтожило величайшие империи Нового Света с многомиллионным населением, но гораздо большее удивления и восхищения должны вызывать деяния доминиканского монаха. Если конкиста поставила туземцев в положение рабов, то Бартоломе де Лас Касас сумел повернуть процесс вспять, он заставил мир относиться к индейцам, как к братьям.

Монах-доминиканец с одним лишь крестом посещает самые дикие места, коих сторонились и бесстрашные конкистадоры; против него поднимали мятежи испанские колонисты, на пути священника вставали коварные интриги, откровенная клевета, словно в кривом зеркале, пыталась исказить его деяния, но Господь хранил поборника высшей справедливости. Лас Касас умирает на 92-м году жизни, из которой более полувека он посвятил защите туземцев Нового Света. Он и его последователи сделали невозможное: примирили победителей и побежденных – первых он заставил вспомнить о Боге, а вторых познакомил с Господом.

Православный священник А. Мень в своей работе, посвященной 500-летию открытия Америки, напишет:

«В завещании, составленном в 1565 году, Лас Касас, подобно библейскому пророку, предрекал неизбежность исторического возмездия, которое ждет его родину за ее вину перед народами Америки. И его пророчество оправдалось…

Одним словом, если садизм конкистадоров стал позором страны, считавшей себя христианской, то Лас Касас стал ее славой.

Он показал всему миру, что есть другая Испания, которая сумела не забыть евангельских заветов».

Эпилог

В 1859 г. в Рио-де-Жанейро прибыл католический священник Педро Мария Босс и принялся знакомиться с окрестностями. Он сразу же залюбовался покрытой девственными зарослями величественной горой Корковаду. Дымка утреннего тумана окутала окрестности, и вершина горы плавала в нем, словно в море. Внезапно некоторая часть дымки начала подниматься вверх.

Педро Мария явственно увидел, как на вершине горы туман сложился в громадную фигуру человека с распростертыми, словно для объятий, руками. Священник узрел даже иудейский хитон на необычном видении. Тело возникшего человека оставалось неподвижным, а хитон постоянно развевался на легком ветерке. Педро Мария, продираясь сквозь буйную растительность, устремился на Корковаду.

Когда он поднялся на вершину горы, туман полностью рассеялся. Фигура исчезла, словно ее и не бывало, но священник явственно ощутил колоссальный прилив сил, словно у него выросли крылья за спиной. Он почувствовал необходимость творить великие добрые дела. Все место, где он стоял, дышало святостью и благолепием.

Педро Мария перевел свой взор на город. Рио-де-Жанейро, бывший у его ног, открылся полностью – вплоть до рабских хижин на окраине. Огромный город виделся игрушечным; жилые кварталы, расположившиеся между творениями Создателя – горным массивом и грозным бескрайним океаном, – казались маленькими и беззащитными.

Священник начал осматривать место, на котором стоял, и понял, чего не достает в этом величественном пейзаже.

Быстро спустившись к подножью Корковаду, он упал на траву и несколько минут лежал без движений. Как человека, не имевшего дела с физическим трудом, его изрядно утомил подъем на семисотметровую гору, а еще более – спуск с нее. Так, переведя дух, Педро Мария заодно планировал свои дальнейшие действия. Он поднялся и, почти с той же энергией, с которой ранним утром устремился к видению на вершине горы, поспешил в свой домик. Затем он облачился в лучшее свое одеяние и направился в императорский дворец.

Педро Мария объявил человеку, преградившему дорогу на пороге дворца, что ему непременно и немедленно нужно поговорить с императором. Когда человек попытался выяснить цель визита, священник прямодушно, с горящими глазами и небывалой восторженностью в голосе воскликнул:

– Я знаю, как защитить Рио-де-Жанейро от неприятностей и бед; знаю, как отдать чудесный город под покровительство Господа.

Мажордом императора подозрительно посмотрел на разгоряченного священника и холодно обронил:

– Император слишком занят, чтобы Вас принять.

– Так, может, я приду завтра, – не потерял надежду Педро Мария.

– Видите ли… он занят всегда. Попробуйте обратиться со своим вопросам к другим государственным людям – поменьше рангом. Они вас выслушают.

Мажордом императора повернулся спиной к странному просителю, давая понять, что продолжения разговора не будет.

У любого человека, на месте Педро Марии, пропал бы энтузиазм, но священник, всегда отличавшийся христианским смирением, на этот раз не смирился с неудачей. Случайная идея, возникшая на вершине Корковаду, стала для Педро Марии главным делом жизни. И служитель Господа, вдохновляемый некой неведомой силой, отправился просить аудиенции дочери императора – наследной принцессы Изабеллы. Чудо случилось. Ревностная католичка – Изабелла загорелась желанием возвести огромнейшую статую Христа над Рио-де-Жанейро не менее, чем Педро Мария.

Разговор священника и принцессы, разгоряченных совместной великой идеей, походил на беседу умалишенных. Однако Педро Мария был полон решимости довести дело до конца, а принцесса, кроме желания ему помочь, обладала некоторыми средствами и огромным влиянием в Бразилии. В результате к вершине горы, сквозь заросли девственного леса, медленно поползла железная дорога. Ее строительство было закончено в 1884 г. Однако строительные материалы для задуманного монумента повезут по ней не скоро.

Ситуация в Бразилии к тому времени стала весьма сложной: череда тяжелых войн с соседями соединялась с недовольством некоторой части населения страны. Внутреннее устройство Бразилии претерпело великие изменения – в то время как Педро Мария радовался окончанию строительства железной дороги к вершине Корковаду и надеялся, что вскоре он увидит запечатленного в камне Спасителя, Которого он впервые увидел начертанным дымкой тумана. 13 мая 1888 г. принцесса Изабелла подписала закон об отмене рабства в Бразилии. А в следующем году произошло восстание офицеров с республиканскими взглядами. Император был низложен, а всей семье монарха было предложено покинуть Бразилию, которая не замедлила выехать в Португалию.

Во времена революционных потрясений никому не приходило в голову подумать о вечном. Лишь Педро Мария продолжал мечтать и ждать. В 1921 г. он заразил своей мечтой отцов Рио-де-Жанейро, который в то время был столицей Бразилии. Однако денег на грандиозный проект в казне не нашлось. Тогда было объявлено о сборе пожертвований среди населения. И жители не самой богатой страны в короткий срок собрали огромную сумму.

Статую Христа-Искупителя делали во Франции, а затем по частям перевозили в Бразилию. В 1931 г. работы над самым грандиозным памятником Иисусу Христу были закончены.

Литература