Вместе с остальными друзьями они дают мне силу продолжать смотреть Королеве Теней прямо в глаза, не извиняясь и не отступая.
Силу для того, чтобы не дать ей взять верх надо мной.
И секунды превращаются в минуты, напряжение нарастает, пока мне не начинает казаться, что любой неверный ход вызовет взрыв и на меня посыплются обломки – острые, как битое стекло.
Но затем, когда напряжение становится уже невыносимым, Королева Теней сдается.
– Садись, и давай это обсудим, – говорит она голосом, так же лишенным выражения, как и ее глаза, в которые я смотрела слишком долго.
Она возвращается к своему трону, возвращается тяжело волоча ноги, совсем не так, как когда шла от него к нам.
Мне не на что садиться – ее трон стоит в центре зала в гордом одиночестве, – но я не опущусь до того, чтобы это упомянуть. Однако все разрешается как нельзя лучше – это устраивают двое теневых гвардейцев.
За считаные секунды они ставят напротив трона стул и между троном и стулом помещают стол.
Королева Теней медленно, с трудом, усаживается на свой трон, а я сажусь на стул.
За ней полукругом встают несколько ее гвардейцев, а за мной становятся мои друзья.
– Где сейчас моя дочь? – спрашивает она, когда все занимают свои места.
– Она находится в безопасности, в расположении Двора Ведьм и Ведьмаков, – отвечаю я.
Она прищуривает глаза, так что они превращаются в узкие щели.
– Если ты причинила ей вред…
– Я бы никогда не причинила вреда Лореляй, – перебиваю ее я. – Никто из нас этого бы не сделал. Мы явились сюда, чтобы помочь как Мекаю, так и Лореляй. И для этого нам надо объединить усилия.
– И разделить души моих дочерей, – говорит она.
– Да, – подтверждаю я. – Мы знаем, как это сделать…
– Почему я должна верить, что это вам по силам? Ты думаешь, сама я не пыталась? Я перепробовала все, расспросила всех. И никто не знал, как их разделить. Все уверяли меня, что это невозможно.
– Это потому, что ты расспрашивала не тех людей.
– И ты хочешь, чтобы я поверила, что ты – сопливая девчонка – откуда-то узнала, кому ведом ответ на этот вопрос? Меж тем как я сама перевернула весь мир, ища его?
В глубине моей души начинает шевелиться жалость, но я подавляю ее. Эта женщина может быть очень опасной, и я не могу позволить себе отвлекаться на сочувствие к ней. Даже если то, что случилось с ней и ее дочерями, очень печально.
– Может, я и молода, но в моем распоряжении есть немалые ресурсы. И я спросила об этом именно того человека, которому ведом ответ на этот вопрос. Мою бабушку, которая очень, очень стара и мудра. Она сказала нам, что мы должны сделать. Но это опасно – чрезвычайно опасно. Мы с моими друзьями готовы пойти на этот риск, если ты согласишься, что в случае успеха – когда мы добудем то, что необходимо для освобождения твоих дочерей, – ты поможешь нашему другу.
Секунду кажется, что она готова поддаться искушению и согласиться, но затем она мотает головой, будто затем, чтобы прояснить ее, и спрашивает:
– С какой стати мне помогать вампиру? Ведь он ничего для меня не значит.
– Согласившись помочь ему, ты тем самым поможешь своей дочери, – отвечаю я. – Ты не можешь покинуть Мир Теней, а значит, не можешь исправить ошибку, которую вы с Суилом совершили годы тому назад.
– Ты думаешь, я этого не знаю? – рычит она, и на секунду вид у нее делается такой свирепый – и такой скорбный, – что мне начинает казаться, что сейчас она снова попытается задушить меня, на этот раз уже всерьез. – Мой муж вплотную подошел к тому, чтобы исправить нашу с ним ошибку, когда Хадсон остановил его.
Ее голос звучит жалобно и горько, но в нем нет настоящей злобы, и я снова доверяюсь чутью.
– Я готова поспорить, что это был его план, а не твой.
Она надменно вскидывает одну бровь.
– Готова поспорить? В самом деле?
Она блефует. Не знаю, откуда я это знаю, но сомнений у меня нет. И я продолжаю давить.
– Если бы ему удалось изменить линию времени, перезапустить ее, многие из твоих подданных никогда бы не родились. – Я вздергиваю подбородок. – Я не верю, что ты захотела бы причинить какой-то другой матери такое же горе, какое испытываешь сама. Ты не стала бы забирать у нее детей независимо от того, помнила бы она их или нет.
Королева не сводит с меня глаз, но не возражает.
– Я не прошу тебя мне доверять, – продолжаю я. – Я не настолько наивна, чтобы воображать, будто в результате этой сделки ты сразу дашь мне противоядие.
– Разумеется, – рявкает она. – Сразу ты его не получишь.
Я киваю.
– И я не стану заключать сделку, в результате которой мне бесконечно пришлось бы мучить себя ложной надеждой.
Я снова киваю.
– Да, это было бы жестоко. Мы либо дадим тебе ответ до конца этой недели, либо Мекай умрет, и необходимость в этой сделке отпадет.
– Это приемлемые временны`е рамки, – надменно говорит она.
– Значит ли это, что мы договорились? – спрашиваю я, и, вопреки моему намерению, в моем голосе звучит воодушевление.
Она несколько секунд вглядывается в меня, будто пытаясь понять, правду я говорю или нет. И в конце концов заключает:
– Это значит, что, если ты выполнишь свою часть сделки – то есть сделаешь все как надо и итогом этого станет освобождение моих дочерей, – то да, мы договорились.
Она протягивает мне руку, чтобы скрепить сделку, и, хотя я полна решимости выполнить обещанное, мне все равно приходится напрячь волю, чтобы не сдать назад.
Я пообещала себе, что никогда не сделаю этого снова, не заключу сделку с тем, кто не заслуживает доверия. Но если я этого не сделаю, Мекай умрет. Дело не в том, чего я хочу или не хочу, а в том, что я должна сделать.
Поэтому я делаю глубокий вдох, подавляю в себе отвращение и тошноту и сжимаю ее руку.
Как только наши ладони соприкасаются, из ее ладони вылаетают искра и струя жара. Из этой искры вмиг вырастает темно-фиолетовая теневая лиана, обвивается вокруг наших кистей и запястий и связывает их вместе. Жар нарастает, пока – внезапно – не вспыхивает еще одна искра.
Лиана исчезает, и, опустив взгляд, я вижу на своей руке еще одну татуировку. И, глядя на изображение ярко-лилового дерева на внутренней стороне моего запястья, понимаю, что теперь назад дороги нет.
Сделка скреплена.
Глава 71Иди изваляйся в грязи
– И что теперь? – спрашивает королева, когда я быстро отдергиваю руку.
– Теперь нам надо уйти, – отвечает Хадсон. – Как только мы добудем то, что необходимо для разделения душ твоих дочерей, мы вернемся и ты сможешь выполнить свою часть сделки.
– Я не могу позволить вам просто уйти отсюда, – возражает Королева Теней. – Никто не знает, где я нахожусь, где находится мое убежище.
– Ты хочешь провести всю свою жизнь скрываясь? – вступает в разговор Мэйси впервые после начала переговоров. – Прячась от собственного народа?
Королева Теней подходит к хрустальной барной стойке, тянущейся вдоль стены в глубине зала. Впервые я замечаю, что эта стена состоит из фресок с изображением батальных сцен. И хотя мне видно не все, я почти уверена, что сцена, перед которой она стоит, посвящена ее схватке с Хадсоном и мной в конце нашего первого визита в Адари. Разумеется, на этой фреске она одерживала над ним верх – и, если держать в уме первую часть битвы, это не так уж далеко от истины. Жаль только, что она не включила сюда тот момент, когда Хадсон перекинул ее за городскую стену.
Если бы нам пришлось остаться здесь подольше, мне бы, скорее всего, захотелось самой написать эту сцену – просто чтобы посмотреть на ее лицо, когда она это увидит. С другой стороны, попытка напомнить ей о поражении, вероятно, не лучшая идея, если мы хотим убраться отсюда подобру-поздорову.
– Я скрываюсь потому, что попыталась освободить большую часть моего народа из этой тюрьмы и воссоединить моих дочерей, – со злостью говорит она, налив себе бокал вина. Я стараюсь не обращать внимания на то, что это неправда. – Но потерпела неудачу из-за твоего друга, так что не пытайся читать мне мораль.
– Если ты предпочитаешь, чтобы нас отсюда сопроводили твои гвардейцы, то мы не против, – говорит ей Хадсон. – Но без кляпов и без пут.
Она делает глоток, глядя на него поверх края изящного хрустального бокала.
– Или что?
Он со скучающим видом прислоняется плечом к ближайшей стене.
– Или у нас возникнет проблема. – Это звучит как факт, а не как вызов, но Королева Теней все равно грозно прищуривает глаза.
Но прежде чем она успевает сказать что-то еще, боковые двери зала распахиваются.
Мы поворачиваемся и видим молодую женщину, которая неторопливо входит в зал, держа в руках большое ведерко фиолетового попкорна.
Первой мне в голову приходит мысль о том, что она антипод Лореляй абсолютно во всем.
Вторая мысль заключается в том, что она великолепна и в то же время почему-то совершенно непривлекательна.
А третья мысль – это решение ни при каких обстоятельствах не поворачиваться к ней спиной.
Если глаза – это зеркало души, то в душе этой женщины происходит что-то пугающее, наводящее жуть. Глядеть в них – все равно что глядеть в бездну, черную, пустую и несущую гибель.
Она высокого роста, а Лореляй невысока.
В ней ощущается жесткость, а Лореляй мягка и нежна.
В ней чувствуется что-то темное, а Лореляй – это чистый ласковый свет.
Ее кожа имеет цвет лаванды, а глаза – оттенок баклажанов. Волосы у нее длинные, красивого фиалкового оттенка, а у Лореляй они черные. Кажется, к концам их прядей что-то привязано, но я не могу разобрать что именно.
До тех пор, пока она не подходит ближе и я не улавливаю перестук, звучащий при каждом ее шаге.
Драгоценные камни. К концам прядей ее волос привязаны мелкие драгоценные камни, и, когда она двигается, они ударяются друг о друга, так что получается такой же звук, как тот, который издают гремучие змеи. Меня учили избегать их, когда я росла в Сан-Диего.