– Вы хотите сказать – помимо того, чтобы портить всем жизнь? – спрашиваю я, взглянув на тату Карги на моем запястье.
Куратор смеется.
– Да, это ее особый талант.
– Да уж, нам ли этого не знать, – бормочет Мэйси.
– Но мне надо вернуться к протоколированию истории – к этому горестному и тяжелому труду, – говорит Куратор. – Мы можем поговорить завтра утром за завтраком.
Она поворачивается и начинает закрывать шкаф-дверь, но я хватаю ее и не даю ей затвориться.
– Вы не будете возражать, если мы зайдем к вам туда? – спрашиваю я.
На ее лице отражается удивление – и подозрение.
– Я никого не пускаю сюда.
– Ну да, как в комнату замка Синей Бороды, – язвит Хезер.
Куратор так прищуривает глаза, что они превращаются в щелки.
– Я очень давно никого не сокрушала. Не заставляй меня пожалеть об этом.
Поскольку эта угроза реальна, я становлюсь между ними. Затем бросаю на мою лучшую подругу взгляд, как бы говорящий: «Какого черта ты творишь?»
Хезер только пожимает плечами и напускает на себя скучающий вид – и в ответ Куратор тихо ворчит.
Видно, что она пребывает отнюдь не в том настроении, на которое я надеялась, рассчитывая заключить с ней сделку.
– Я понимаю, что это ваше личное пространство, – говорю я своим самым умиротворяющим тоном. – Но я надеялась, что на этот раз вы сделаете исключение.
Брови Куратора взлетают вверх.
– Потому что королева горгулий такая особенная?
– Потому что у меня есть одна идея, которая могла бы помочь нам обеим.
На ее лице отражается скепсис – и видно, что она немного заинтригована, на что я и рассчитывала. Но прежде чем она успевает сказать что-то еще, в комнате за ее спиной раздается истошный крик.
– Черт! – бормочет она прежде, чем повернуться и исчезнуть в той комнате, где она протоколирует историю.
Но дверь она оставляет открытой.
Не знаю, потому ли это, что она так спешит увидеть, что там происходит, или же это приглашение для нас. Но есть старая поговорка, гласящая, что лучше просить прощения, чем позволения, и сейчас, похоже, пора действовать в соответствии с ней.
Я бросаю взгляд на Мэйси, чтобы посмотреть, согласна ли она со мной, и вижу, что она наклонилась, пытаясь заглянуть в комнату.
– Значит, мы сделаем это, да? – спрашивает она, и в этом я с ней солидарна.
– Да, черт возьми, мы сделаем это, – отвечаю я ей.
Я тяну на себя шкаф и захожу внутрь; Мэйси и Хезер следуют за мной. Потому что некоторые вещи надо увидеть, чтобы в них поверить.
Глава 85Весь мир – телевизор
– Офигеть, – бормочет Мэйси, когда шкаф-дверь с грохотом закрывается за нами.
– Офигеть, – повторяем Хезер и я.
Я потратила не так уж много времени на мысли о том, как может выглядеть эта комната, вернее, зал – как-никак я только-только услышала о его существовании, – но даже если бы я по-настоящему пыталась представить его себе, мне бы никогда не пришло в голову, что он выглядит вот так. Думаю, я воображала себе что-то вроде туманного шара, позволяющего Куратору присмотреться к любому моменту в жизни человечества, который она хочет разглядеть.
Но нет, здесь нет никаких магических причиндалов, никакого волшебного хрустального шара, в который бы она смотрела, чтобы видеть настоящий момент по всему миру. Вместо этого, стены здесь сплошь состоят из телевизоров.
Вот только это такие телевизоры, каких я никогда не видела прежде.
Нет, это не огромные прямоугольные экраны, к которым я привыкла – такие, которые висят над каминной полкой и показывают изображения сверхвысокой четкости.
Нет, это крошечные квадратные телевизоры, которые выглядят так, будто они явились прямиком из пятидесятых годов.
Окрашенные золотой и серебряной красками с кнопками под выпуклыми черно-белыми экранами, они явно представляют собой реликты прошлого, хотя и не такого уж далекого. И они повсюду.
Повсюду.
Потому что в этом зале нет окон, выходящих в сад.
Нет живописных полотен современных мастеров.
Нет афиш самых известных концертов в истории.
Нет, ничто в этом зале не напоминает об эстетических вкусах Куратора. Да и как может быть иначе, если эти телевизоры стоят здесь бок о бок и друг на друге от угла до угла и от пола до потолка? Тысячи и тысячи телевизоров, и все включены. Все черно-белые. И все показывают, как где-то в мире кто-то что-то делает.
И Куратор, сидящая на офисном стуле за круглым письменным столом, стоящим в центре зала. Перед ней лежит открытая амбарная книга, возле ее правой руки стоит большой стакан с ручками. И когда она наклоняется и начинает писать в амбарной книге, изображение на одном из тысяч телевизоров из черно-белого становится цветным.
– Офигеть, – чуть слышно повторяет Мэйси. И я ее не виню, поскольку и сама думаю то же самое.
Я подхожу ближе к телевизору, на котором изображение стало цветным, и пытаюсь разобрать, что и где происходит. Но прежде чем я успеваю что-то разглядеть, место действия меняется, и картинка снова делается черно-белой.
Только теперь я замечаю, что картинки на экранах этих телевизоров все время меняются. Каждый и них показывает один сюжет всего несколько секунд, после чего переключается на что-то другое, происходящее где-то еще. И это происходит на каждом из телевизоров в комнате, происходит снова и снова.
Вот изображение на другом телевизоре становится цветным секунды на три, и я быстро поворачиваюсь к нему – но сразу же вижу, что оно снова стало черно-белым. Одновременно Куратор тоже вращается на своем стуле – хотя нет, вращается не только ее стул, но и сам ее письменный стол, будто он установлен на некоей платформе, – и начинает наблюдать за другой стеной. Пару секунд спустя она что-то торопливо пишет в своей амбарной книге, и изображение на одном из телевизионных экранов на этой стене становится цветным.
Я еще никогда в жизни не видела ничего более странного.
Очевидно, что вспышки цвета относятся к тому, что она считает достаточно важным для того, чтобы записать эти события. Если Куратор решает, что что-то важно, изображение этого эпизода становится цветным, а как только она заканчивает протоколировать его, снова делается черно-белым.
Но как это работает? И неужели трех секунд достаточно для того, чтобы понять, что происходит в той или иной из этих ситуаций?
Видимо, да, поскольку на еще одном телевизоре, на сей раз находящемся прямо передо мной, изображение вдруг тоже становится цветным. Затем это происходит на другом телевизоре. И еще. И еще. И еще, и все это время Куратор продолжает писать в своей амбарной книге.
Удивительно, сколь многое она успевает увидеть и записать. Но в то же время я не могу не задаваться вопросом о том, что она пропускает. Ведь наверняка в одно и то же время в мире происходит больше чем одно важное событие.
Как же ей удается наблюдать за всем одновременно? Или ей приходится выбирать то, что она считает самым важным? И что, если требуется больше трех секунд, чтобы понять, что именно происходит на одном из этих экранов? Значит ли это, что она полностью пропускает что-то еще?
По мне, так все это какой-то сюр. С другой стороны, хрустальный шар или зеркало для гадания были бы не меньшим сюром, однако мысль о них все же не казалась мне такой дикой. Тогда почему же эти телевизоры так меня шокируют?
– Ну и что ты думаешь обо всем этом? – спрашивает Куратор пару минут спустя.
– Что я думаю? – переспрашиваю я, глядя, как маленький мальчик падает со своего велосипеда где-то на берегу Тихого океана.
Он плачет, и картинка меняется, уступив место изображению двух мужчин. Один из них достает из кармана коробочку, но прежде, чем я успеваю посмотреть, что говорит второй мужчина, картинка опять меняется, и я вижу школьный класс, полный детишек, которые, как мне кажется, решают математические задачки.
– Ты загораживаешь мне обзор, Грейс, – вдруг говорит Куратор, и до меня доходит, что с каждым из эпизодов, за которыми я наблюдала, я подходила к этим телевизорам все ближе, пока не остановилась прямо перед несколькими из них.
– Извините! – говорю я, подойдя к ее столу. – Мне просто стало…
– Интересно, – договаривает она, начав писать в своей огромной амбарной книге что-то еще. – Поверь мне, я тебя понимаю. Интересные вещи происходят в каждом уголке мира каждый день.
– Но как вы поступаете, если не знаете, как что-то заканчивается? – спрашиваю я. – Особенно если вам кажется, что это важный исторический момент.
– Предположив, что это кончается плохо, – с хитрым видом вставляет Мэйси. – Само собой.
– Да, по большей части конец и правда бывает плохим, – соглашается Куратор. – Но я могу наблюдать за развитием ситуации и дольше, если хочу. Однако в настоящий момент в мире происходят только неважные вещи…
Она замолкает, когда изображение на телевизоре слева от меня вдруг становится цветным – и остается таким почти минуту, пока Куратор смотрит на него и одновременно записывает то, что происходит. Это какой-то политический митинг, проходящий в некоей испаноязычной стране, судя по надписям на плакатах, которые люди держат в руках.
– Ты не могла бы оказать мне услугу? – спрашивает Куратор, продолжая писать в своей амбарной книге.
– Конечно. Что вам нужно?
– Вон там, – она кивком показывает на узкую дверь в стене, – находится полка с незаполненными амбарными книгами. Она справа от двери. Ты можешь принести мне одну такую книгу?
– Само собой.
Я подхожу к двери, открываю ее, в помещении сразу же зажигается свет, и я невольно ахаю. Потому что это тоже огромный зал – возможно, даже больше, чем зал с телевизорами, и все здесь заполнено амбарными книгами.
Абсолютно все.
Не только книжные шкафы, стоящие вдоль стен, – которых здесь многие десятки, – но и вся площадь пола. Везде высятся огромные стопки амбарных книг, доходящие до потолка, так что стоять здесь можно только перед книжным шкафом, находящимся справа от двери, куда Куратор и направила меня, чтобы я взяла чистую амбарную книгу.