Я снимаю с полки одну амбарную книгу и моргаю, когда на ее месте неким волшебным образом тут же появляется другая, затем так торопливо, как только могу, выбегаю из этого заставленного зала, вызывающего клаустрофобию.
– Вам нужно вот это? – спрашиваю я, положив чистую амбарную книгу на письменный стол рядом с тем местом, где Куратор все так же сидит и пишет.
До конца той амбарной книги, в которой она строчит сейчас, остается всего несколько страниц.
– Извините, – говорит Хезер с другого конца зала, – но, по-моему, это важно.
– Я занимаюсь этим уже очень, очень давно, – отвечает Куратор покровительственным тоном. – И думаю, я знаю, что важ…
Она замолкает, и в ту же секунду изображение в телевизоре, на который показывала Хезер, становится цветным. Мы видим, как на каком-то перекрестке легковой автомобиль врезается в бок огромной фуры. В такой аварии ни у кого нет шансов выжить.
Куратор тихо бормочет что-то на языке, которого я не понимаю, и начинает быстро писать.
Несколько секунд спустя изображение на экране снова становится черно-белым, и она переходит к чему-то другому.
Это продолжается еще несколько минут, и, хотя меня завораживает то, что я вижу на этих экранах, я не могу не беспокоиться о том, что мы теряем время, пока Мекаю становится все хуже.
И хотя я понимаю, что пройдет еще как минимум несколько часов прежде, чем он получит помощь, мне кажется, что в более долгосрочной перспективе это может ускорить дело. Судя по всему, Куратор совсем не торопится давать информацию, которая нам нужна, и, если мы будем говорить с ней по часу в день, пройдет несколько дней прежде, чем она наконец сообщит нам все необходимое.
А у нас нет нескольких дней.
Собственно говоря, мы не знаем, сколько времени у нас осталось, – хотя думаю, моя идея может решить и эту проблему.
Когда Куратор наконец закрывает лежащую перед ней амбарную книгу – исписав ее до низа последней страницы – и отодвигает ее, я решаю воспользоваться моментом.
– У меня есть к вам предложение, – говорю я ей, когда она берет чистую амбарную книгу.
– Предложение? – повторяет она, на долю секунды отведя взгляд от экрана, чтобы посмотреть мне в глаза. – Почему ты думаешь, что меня заинтересует что-то из того, что ты можешь мне предложить?
– Потому что у вас уже очень давно не было отпуска, – отвечаю я. – А я могу это изменить.
– Ты можешь это изменить? – В ее тоне звучит настороженность.
– Ты можешь это изменить? – одновременно с ней спрашивает Мэйси.
Я не свожу глаз с Куратора.
– Это будет мини-отпуск, а не полноценный, но надо же с чего-то начать, вам так не кажется?
Куратор смеется – смеется долго.
– Давай уточним – ты что, действительно воображаешь, будто можешь делать мою работу?
– Ни в коем случае. Но думаю, мы семеро можем с этим справиться.
Куратор прищуривает глаза.
– Насколько коротким может быть этот мини-отпуск?
– Сперва позвольте мне спросить… – Я показываю на телевизоры. – Если состояние нашего друга Мекая ухудшится, картинка на одном из этих экранов станет цветной? Вы можете сделать так, чтобы она стала цветной?
Это привлекает ее внимание, и на долю секунды ее ручка замирает, после чего она снова принимается писать.
– Да, могу, – только и роняет она.
– Тогда мы можем дать вам двадцать четыре часа, – говорю я. Мэйси начинает возражать, но я добавляю: – При одном условии, – и моя кузина замолкает. – Вы должны будете согласиться сообщить нам точное местоположение Древа Горечи и Сладости, как только вы вернетесь … и нам придется переключить один из этих телевизоров, – я показываю на стену из телевизионных экранов, – таким образом, чтобы он постоянно показывал нам Мекая. Чтобы мы могли быть уверены, что он продержится до вашего возвращения.
Она вскидывает одну бровь.
– Один больной человек не может находиться в фокусе внимания поколения, моя дорогая.
– Этот больной человек может, – парирует Мэйси тоном, не терпящим возражений.
Я спешу добавить:
– Мы не сможем сфокусироваться на протоколировании истории вместо вас, если будем беспокоиться о нашем друге.
Ее письменный стол описывает еще несколько кругов, и все это время она быстро строчит в своей амбарной книге, но по выражению ее лица видно, что она обдумывает мое предложение.
В конце концов она сухо изрекает:
– Это определенно всего лишь мини-отпуск.
Затем замолкает и пишет, когда изображение на телевизоре, находящемся прямо перед ней, становится цветным. Она протоколирует то, что видит на его экране, затем переключается на другой цветной экран. И на следующий. И на следующий. И на следующий.
Я начинаю думать, что она просто проигнорирует мое предложение, когда она вдруг отрывает взгляд от стены из телевизоров и говорит:
– Ты в самом деле считаешь, что ты и твои друзья сможете заниматься этим в течение двадцати четырех часов?
– Да, у меня нет на этот счет никаких сомнений, – отвечаю я Куратору, хотя вижу, что Мэйси за ее спиной качает головой и произносит одними губами:
– Ничего не выйдет.
– Двадцать четыре часа? – повторяет она.
Я достаю из кармана телефон и быстро пишу сообщение Лореляй.
Я: Мы можем рассчитывать, что он продержится больше 24 часов?
На экране телефона появляются три точки, и я затаиваю дыхание. Пожалуйста, пожалуйста, пусть у Мекая останется в запасе больше суток.
ЛОРЕЛЯЙ: Скорее всего, да. Но не намного.
Я вздыхаю, отправляю «принято», кладу телефон в карман и снова смотрю Куратору в глаза. И улыбаюсь так уверенно, как только могу.
– Да, двадцать четыре часа.
– Все двадцать четыре часа вы должны будете смотреть на эти телевизоры каждую минуту, – говорит она мне. Затем опять что-то пишет и опять поворачивается ко мне. – Каждую минуту. И записывать происходящее в этих амбарных книгах, используя только эти ручки.
Она показывает на кофейную кружку с надписью «Мулен Руж», до отказа набитую ручками.
– Только эти ручки, – повторяет она.
– Конечно, – отвечаю я, взяв одну из ручек, чтобы рассмотреть ее.
К моему удивлению, на вид в ней нет ничего особенного, ничего такого, чего можно было бы ожидать от единственного типа ручки, с помощью которого можно протоколировать историю. Собственно говоря, она выглядит как самая обычная капиллярная ручка Paper Mate Flair. Однако я не могу не спросить:
– Они пропитаны волшебством или?..
– Да. – Однако она не вдается в подробности. – К тому же они мне просто нравятся. Мне нравится, как они пишут и как выглядят тексты, написанные ими. Так что только эти ручки. Хорошо?
– Хорошо, – соглашаюсь я.
– Если у вас будут сомнения… – Она замолкает чтобы записать что-то еще. – Если у вас будут сомнения, надо ли что-то записывать, то да, записывайте все равно. Вернувшись, я со всем разберусь. Я заколдовала все эти телевизоры, чтобы в случае необходимости они переходили на цветную картинку, но многое зависит от того, кто протоколирует, поскольку некоторые из наиболее значимых событий в человеческой истории казались несущественными, когда они происходили. Если вы запротоколируете что-то такое, что записывать не стоило, по возвращении я этим займусь. Но если вы что-нибудь пропустите…
– То потом это уже не запишешь, – договаривает Мэйси.
– Вот именно. – Она машет рукой в сторону одного из телевизоров, и на его экране появляется Мекай. На краю его кровати сидит Лореляй и держит его за руку. У меня сжимается сердце при виде нашего друга, такого больного и беспомощного, но хорошо и то, что сейчас он спит.
– Итак… – Она встает и картинным жестом протягивает мне ручку. – Лучшее время для того, чтобы начать, – это настоящее, так что начинайте. А пока что вы двое возьмите для своей подруги новые амбарные книги. Они ей понадобятся. Как и всем вам.
– Как же нам повезло, – бормочет Мэйси, устремив на меня сердитый взгляд, будто говорящий: «Какого черта?» Во всяком случае, мне так кажется. Взяв ручку, я сажусь на один из стульев, которые появились неким волшебным образом. Каждый из них обращен к одной из секций телевизоров. Хезер садится на третий стул и начинает лихорадочно писать.
– Каждый из этих стульев подсоединен к собственному письменному столу, так что они двигаются вместе. Эта кнопка останавливает вращение стола, но полагаю, раз вас семеро, вам эти кнопки не понадобятся, – говорит Куратор. Но у меня нет времени на то, чтобы взглянуть, на что именно она показывает.
Я слишком занята, протоколируя пожар в одном из маленьких французских музеев.
Пару минут спустя она выпархивает за дверь, помахав нам рукой и бросив:
– Увидимся через двадцать четыре часа.
Я не отвечаю – потому что не могу. На Украине идет бой, в Праге грабят банк, а в Италии происходит вручение важных музыкальных наград. И у меня есть время только для одного – продолжать писать.
Однако как только дверь за Куратором закрывается, Мэйси – которая тоже протоколирует – поворачивается ко мне и жалуется:
– Какого черта ты это затеяла?
– Двадцать четыре часа – и мы будем точно знать, где находится это дерево, – выпаливаю я. – Доверься мне. Иметь дело с богами – это вообще жесть, а эта богиня, похоже, еще и чувствует себя одинокой. Она могла бы выдавать нам информацию неделями – а у Мекая в запасе есть только часы.
– А у него есть эти самые двадцать четыре… – Она осекается и снова принимается быстро строчить в своей амбарной книге.
Как и я сама. Ученый в Дакаре только что опубликовал результаты своих исследований в журнале по микробиологии, а один из малоизвестных членов норвежской королевской семьи только что умер.
Проходит несколько минут – на протяжении которых происходит чертовски много событий, – прежде чем я вспоминаю и говорю:
– Мы можем наблюдать за ним. Он держится. – Я показываю на его телевизор. – Мы справимся. Да и вообще, что трудного в том, чтобы писать?