– Нет, нет, это тебе приснилось, профессор! Доказать ты этого не можешь, сколько бы ни ссылался на свою память! Человеческий мозг несовершенен: он часто принимает свои вымыслы за реальность и готов реальность принимать за вымыслы!
– Да, мозг несовершенен. И я знаю об этом гораздо более, чем ты и другие, подобные тебе. Но мозг несовершенен ровно настолько, чтобы в трудах достигать совершенства, – облизнув сухие «губы», сказал «профессор». – Мне тебя не переубедить. Поэтому поскорей спрашивай, чтобы поскорее оставить меня в покое.
– Приходя к тебе, мой старый, добрый друг, я всегда поражаюсь твоим обширным познаниям.
– Опять виляешь! Говори напрямую!.. Я был туп и примитивен, пока служил заговорщикам, – сказал «профессор Чертанов». – Но я преодолел безумие заблуждения и прозрел. И вот когда я прозрел, я понял, что большинство несчастных, которые копошатся на самом дне жизни, нищие, жалкие, презираемые, подлые, лишённые точных представлений о сути своего положения, они-то и владеют настоящим знанием. Конечно, пока в их сердцах горит хотя бы слабый огонёк высокой морали, – её нам передали предки… Жизнь – это нечто другое, нежели то, что мы наблюдаем… Весь этот круговорот быта имеет один общий знаменатель – связь с вечностью. Это и есть подлинное жизни – осознание воли Природы. Смертный человек счастлив, когда служит вечным началам… Что знаешь ты, Сэтэн, о подлинном знании? Ты жертва гнусных пороков, лакей тех, которые формируют твои пороки… О, тебе незнакомо подлинное счастье подлинного знания! Оно – в единении со всем миром, тогда как негодяи отъединены от мира и не могут наслаждаться его совершенством, хотя добиваются, по существу, только наслаждений… Ты не поверишь, потому что никогда не почувствуешь за пределами своей жалкой эгоистической сути! Ты не герой, нет, ты ничтожный жулик, обирающий более слабых!.. Человеку, в котором не погибла святая надежда, однажды открывается, и тогда знание самопроизвольно творит знание, человек ничем не ограничен, он достигает того же совершенства, что и вымышленные боги… Мне жаль тебя, Сэтэн! Ты даже не догадываешься, что такое истинная мораль! Для тебя это химера, условность, глупость, претензия сытого или прибежище гонимого и гибнущего от голода и холода… Истинная мораль – это и есть высшее блаженство. По сравнению с ней все прочие утехи столь же ничтожны, как опорожнение желудка в сравнении с музыкой гения… О, мораль неба, мораль камня, мораль дерева, озера, реки, мораль птицы, книги, молитвы!.. Глупцы полагают, что можно упасть до морали камня. Но до морали камня человек способен подняться только тогда, когда усвоит всё знание мира. Понимаешь ли ты это?
– Мне это недоступно, – признался Сэтэн, не расположенный к философским рассуждениям высшего порядка. – Пожалуй, я хищен и кровожаден и никогда не достигну того уровня знания, когда весь мир открывается душе столь же просто и бесхитростно, как взору – цветущий сад… Меня интересует другое. Почему я, могущественный, способный колебать десятки государств и режимов, почему я сейчас беззащитен перед своим более слабым противником? В чём моя слабость и в чём его сила?
Профессор Чертанов усмехнулся.
– Высшая справедливость – это воля Природы. Тебе не дано понять это, связанное с тайной жизни и смерти. Как слепец от рождения не может вообразить подлинных красок и причудливых форм мира, так и нравственный урод не может постичь связей, которые он отверг… Всё себялюбивое без меры пронизано подлостью и насилием, круг его интересов исключает многообразие жизни, в нём нет истинного знания, нет источника радости, которая сама возобновляла бы себя… Твой противник исходит из справедливости, тогда как ты защищаешь несправедливость. И вот, сильный, ты неизбежно проиграешь более «слабому», потому что полнота мира принадлежит только справедливому. И ещё потому, что подлинная сила – это сила чести и справедливости, всё остальное – иллюзия и палка и преобладание иллюзии и палки…
Сэтэн вдруг почувствовал в себе нестерпимую и едкую, как желчь, злобу: мозг мертвеца отвергает его права на преобладание и торжество, он никогда и ничем не поможет, потому что он враждебен его интересам! Так зачем тратить миллионы на поддержание этого мозга? Зачем терять время в этой зловещей комнате с её зловещим сиянием потустороннего мира?
«Пропади всё пропадом!» Сэтэн выхватил из кармана миниатюрный пистолет с пулями, способными пробить толстую броню. Не целясь, выстрелил в экран.
Осколки стекла миновали его. Экран погас. Запищали тревожно датчики, сообщая о повреждении, замигали аварийные красные лампы. Странно, неправдоподобно странно прозвучал в этом взбудораженном помехами пространстве насмешливый голос мёртвого профессора Чертанова:
– Ну, вот и расплатились! Я знал, что ты это сделаешь. И я хотел этого, потому что устал служить твоим гнусным расчётам! Не пройдёт и трёх минут, как мой мозг окончательно и навсегда угаснет. Я не сожалею об этом. Мне противно думать о негодяях, подобных тебе, которые всю жизнь преследуют коварные цели, не подозревая о том, что эти цели отрицают себя: их достижение даёт совершенно иной результат, нежели тот, на который рассчитывали. Великая Природа, прародительница Мировой Жизни, знавала куда более совершенных героев и куда более ловких проходимцев – она выработала свой метод обуздания всех опасных претензий: негодяй чем ближе к своей цели, тем дальше от неё. Человек же совершенный всегда у цели, как бы ни был разлучён с ней…
Сэтэн выстрелил ещё раз, ощущая своё одиночество и едкую, как кислота, тоску. Выть хотелось, поднять голову и выть…
Месть капитана Сакса
Ракетный корабль ещё раз на большой высоте прошёл над Международной Океанской Лабораторией.
– Что будем делать? – спросил Бебешка.
– Надо связаться по рации с Сэтэном и предложить ему сдаться, – сказал Арбузик. – Мы должны как-либо узнать о судьбе Чиха. Скорее всего, придётся идти на штурм.
– Лаборатория располагает системой, позволяющей без особых трудностей сбить любой летающий объект, – сказал капитан Сакс. – Мы не должны рисковать, имея в виду, что боевые возможности Сэтэна тают с каждой минутой.
– Что же ты предлагаешь?
– Я отомщу свирепому и лживому боссу, – сказал капитан. – Сейчас я выйду на совершенно секретный канал связи со своими сослуживцами. Надеюсь, они не забыли меня. Это не искусственники, в них должны жить нормальные человеческие чувства. Я им всё объясню. Если они помогут, мы легко овладеем этой громадной посудиной. Если не помогут, тогда я без сожалений буду уничтожать прислужников Сэтэна. Справедливость требует, чтобы Сэтэн и его подручные ответили за свои преступления.
– Действуй! – одобрил Арбузик. – Но помни: лучше, если всё обойдётся миром.
Капитан Сакс быстро вышел на нужную волну.
– Говорит капитан Сакс!.. Ты узнал меня по голосу? Спасибо, дружище!.. Неужели ты без стыда повторяешь эту ахинею?.. Созови немедля всех наших, кто мне верит, и передай от меня: Сэтэн зашёл слишком далеко в своём желании покорить весь мир и подчинить его произволу искусственных людей! Я не хочу, чтобы я и мои друзья погибли в пламени, которое готов зажечь Сэтэн! Он безумец, почему люди должны погибать от прихотей безумца?..
Разговор был недолгий, но прямой и откровенный. Верные капитану люди сообщили, что на плавучей базе происходят странные события. Распространился слух, что босс замуровал заживо всю шайку своих прихлебателей. Началось брожение среди гомункулусов. Они отказываются от службы и впадают то в истерику, то в меланхолию. Многие из них кончают самоубийством, что является первым свидетельством глубокого недуга и осознания неполноценности. Поговаривают, что иные из гомункулусов замышляют взорвать плавучую базу. Отказались выполнить приказ Сэтэна пилоты сверхсекретного ангара 38, они посажены в тюрьму, доступа к ним нет. Говорят, перед мятежом их навещал какой-то дух.
– Всё поняли? – спросил Арбузик.
– Нет, не всё, – признался капитан Сакс.
– Если я верно понял услышанное, мы можем сделать три важнейших вывода. Во-первых: преступный Сэтэн действительно, намеревался сбросить атомную бомбу на ракетный корабль и наши позиции. У него не получилось, потому что с пилотами плотно поработал наш милый Чих. Во-вторых, Чиха, по всей видимости, заманили в ловушку. С какой стати Сэтэн стал бы обрекать на гибель своих компаньонов по преступным замыслам? В-третьих, необходимо как можно скорее воспользоваться критическим положением на плавучей базе. Ясно, если Сэтэну как-либо удастся восстановить порядок, хотя бы на короткое время, тогда мы действительно нарвёмся на прицельный залп. Кровопролития будет не избежать.
Все согласились с рассудительным Арбузиком. Капитан Сакс вновь связался со своими друзьями и передал им просьбу – подготовить площадку для посадки ракетного корабля и воспрепятствовать его возможному обстрелу. Ему обещали всё это, клятвенно заверив в солидарности.
– А если провокация? Если нам готовят мышеловку? Ведь мы обязаны продумать и такой вариант. Ты же сам не раз повторял: нельзя действовать только на основании эмоций, – сказал Бебешка.
– Больших гарантий мы уже не получим, – настаивал на своём мнении Арбузик. – Главное сейчас – посадить ракетный корабль. В ближнем бою у нас больше шансов. Надо разобраться в обстановке конкретно.
– Я знаю людей, с которыми говорил, – добавил капитан Сакс. – Я исключаю провокацию. Однако даже если это провокация, мы должны использовать полученный шанс. Три пушки, которыми мы располагаем, пулемёт и ракеты – грозная сила!..
Рискованная посадка
Как оказалось, все радиопереговоры – на всех волнах – в радиусе до ста километров от Международной Океанской Лаборатории тщательно контролировались суперсекретной разведывательной командой, о которой ничего не знал даже «штаб миротворческих действий».
Правда, старшему этой команды не удалось своевременно связаться с Сэтэном: телефон в кабинете не отвечал, а вызвать его из комнаты, где он беседовал с мозгом профессора Чертанова, мог только сигнал общей тревоги. Разумеется, старший разведывательной команды, как всякий раб, был труслив и посчитал опасным для себя подать сигнал тревоги – вдруг босс не одобрил бы его действий?